– Правда, мистер Фонтанелли, такова, – медленно заговорил он, отвернувшись, – что вы не сможете сделать это один. Вы можете купить яхту, но купить предприятие вы не сможете – и тем более не сможете управлять им. Это не критика в ваш адрес или в адрес ваших способностей. Вы не учились, чему для этого полагается учиться, и у вас нет четвертьвекового опыта в финансовой сфере. Все, чего вы сможете добиться, идя на свой страх и риск тем путем, который я только что наметил, это пустить свое состояние по ветру.

Он открыл шкаф, полный папок и регистраторов.

– Это текущие балансы важнейших предприятий мира. Могли бы вы их прочитать? Могли бы вы определить, какие из них значительные, а какие гиблые? Поймете ли вы, о чем речь, если примете участие в заседании наблюдательного совета или в заседании совета центрального банка? Сможете солидно и обоснованно вести переговоры с Международным валютным фондом? – Он снова закрыл шкаф. – Я готовился двадцать пять лет не для того, чтобы только сказать вам, в каком направлении надо двигаться. Я делал это для того, чтобы идти с вами в этом направлении. Чтобы делать всю работу в деталях. Все, что нужно делать вам, – это принимать большие решения. Если вы позовете меня, я брошу здесь все, продам мою фирму, сожгу за собой все мосты, без всяких но и если. Если вы меня позовете, я включусь в дело на все сто процентов. Все, что требуется от вас, это решить, хотите вы этого или нет.

Джон начал непроизвольно месить свои щеки. Осознав, что делает, он снова опустил руки на колени. Ему еще сильнее хотелось пить, и у него болела голова.

– Но ведь не сию же минуту?

– Когда бы вы мне ни позвонили, я готов. Но звонить вы должны только в том случае, если будете уверены в вашем решении.

– На сегодня этого многовато. Мне надо об этом подумать.

Маккейн кивнул.

– Да. Разумеется. Я вызову машину, которая отвезет вас в аэропорт. – Он глянул на часы. – Вы как раз успеете к ближайшему рейсу на Рим. Пожалуйста, не поймите как невежливость то, что я не провожаю вас в Хитроу – я сказал все, что собирался сказать, и я не хочу давить на вас в вашем решении. Понимайте это как вид сдержанного отступления.

– Да, я понимаю. – Ему это было очень кстати. Еще одна небольшая лекция, и у него лопнет голова. Если этот Маккейн так работает, как говорит – без пауз, без оглядки на потребности тела, – то с триллионом долларов за спиной он действительно способен укатать всю мировую экономику. – Мне нужно подумать об этом спокойно. Утро вечера мудренее.

И в аэропорту он наконец пойдет с Марко чего-нибудь съесть.

– День-другой тут ничего не решает.

– Может, теперь, когда я уже знаю ваше имя, имеет смысл дать мне и ваш номер телефона?

– Я бы непременно это сделал. – Маккейн прошел к письменному столу и достал визитную карточку, заламинированную, как водительские права. На ней значилось только «Малькольм Маккейн» и номер телефона, больше ничего.

– Еще одно слово на дорогу, – сказал Маккейн, пожимая ему руку на прощание. – Пожалуйста, не затягивайте с решением. Хоть день-два и не решают ничего, но мы теряем время. Я думаю о человечестве и хотел бы, чтобы у него было будущее – но я верю также, что план Джакомо Фонтанелли – последний шанс, какой у нас есть.

Пока ехали на машине, Джон сидел с закрытыми глазами, и это было так хорошо, что он не открывал их и в самолете. Он не спал, но, собственно, и не думал ни о чем. Скорее он вызывал в себе многообразное эхо настойчивых речей Маккейна и следил, как они звучат в нем перед тем, как исчезнуть.

Когда принесли еду, он снова открыл глаза, и Марко тут же наклонился к нему, будто только того и ждал.

– Синьор Фонтанелли, можно вас спросить?

Джон устало кивнул:

– Конечно.

– Ваши переговоры прошли успешно?

Джон задумался. Что он мог сказать? Что вообще об этом можно было сказать?

– Я пока не уверен.

– А может быть так, что нам придется чаще бывать в Лондоне?

– Хм-м. – Джон прислушался к себе. – Да. Конечно, может быть.

Марко разулыбался.

– Это хорошо, – сказал он. – Лондон мне понравился.

Джон удивленно взглянул на него.

– Откуда вам знать? Вы же его практически не видели.

Марко улыбнулся.

– Достаточно, чтобы знать.

– Что бы ты сделал с деньгами на моем месте?

Эдуардо поднял плоский камешек и швырнул его в море так, что он несколько раз подскочил на волнах, прежде чем утонуть. В ответ пенный прибой лизнул его туфли.

– Понятия не имею, – ответил молодой адвокат. – Но я бы точно не стал ломать себе голову из-за пророчества суеверного средневекового купца. Есть множество внятных, целесообразных проектов, которые можно было бы поддержать. Помочь встать на ноги нескольким беднейшим развивающимся странам. И тому подобное. Можно потратить на это миллиарды, так много денег тебе все равно не понадобится. Если ты оставишь себе сотню миллионов, этого вполне хватит для хорошей жизни. – Он бросил на него шутливый взгляд. – Тем более что потребности у тебя ну очень уж скромные.

– Что бы вы на моем месте сделали с деньгами?

Грегорио Вакки серьезно кивнул, оторвавшись от книги по юриспруденции. Его пальцы начали беспокойно барабанить по переплету.

– Я много раз задавал себе этот вопрос, – признался он. – Что можно сделать с тысячей миллиардов долларов во исполнение прорицания? Профинансировать всемирную образовательную программу, например, чтобы все люди были осведомлены о проблемах планеты. Но, с другой стороны, в индустриально развитых странах с образованием все в порядке, чтобы понять все взаимосвязи, а ведь ничего не меняется; значит, и такая программа не в силах ничего изменить. Или, может, покупать лицензии на экологически чистые технологии и экспортировать их в развивающиеся страны, чтобы воспрепятствовать повторению начальных ошибок, которые мы уже совершили? Заставить, например, китайцев с самого начала выпускать автомобили с катализатором? Но в конце концов, говорил я себе, все это лишь капли на горячий камень, никакого революционного решения нет. – Он скорбно покачал головой. – Я должен признаться, что ничего не могу посоветовать вам.

– Что бы вы сделали с деньгами на моем месте?

Альберто Вакки достал из кармана своего передника садовые ножницы, которыми срезал засохшие ветки с розового куста.

– Я рад, что я не вашем месте, – сказал он. – Честное слово. Столько денег, да еще это пророчество… Могу себе представить, что творится у вас на душе. Я бы, наверное, ночи не спал. Конечно, с такими деньгами можно многого добиться, но, честно признаться, я не понимаю запутанности нынешнего мирового хозяйства. Что кому принадлежит, кто где и каким образом участвует… – Он начал подвязывать ветки розового куста. – Да о чем я говорю? Я этого никогда не понимал на самом деле. Какое отношение все это имеет к моей жизни?..

– Что бы вы сделали на моем месте с деньгами?

Кристофоро Вакки сидел на скамье, положив руки на трость с серебряным набалдашником и прикрыв глаза.

– Слышите, Джон? Пчелы гудят. Это похоже на отдаленный хор из тысячи голосов. – Он помолчал, прислушиваясь, потом оглядел Джона водянистым взглядом. – Я много размышлял над этим, когда был моложе. Но в конце концов пришел к тому, что обсуждать это – не наше дело. Нашей задачей было сохранить состояние. Мы бы не смогли ее выполнить, не будь мы семья хранителей. Из поколения в поколение мы развили просто абсурдное отвращение ко всякого рода переменам. А тот, кому суждено исполнить прорицание, должен быть преобразователем. Это так далеко от менталитета нашей семьи, как Северный полюс от Южного. – На его старом лице появилась улыбка, выражение почти неземной уверенности. – Но я убежден, что вы тот самый человек, Джон. Все, что Джакомо Фонтанелли увидел в своем провидческом сне, исполнилось – значит, осуществится и это.