10-XII-25 «Стучались волны в корабли глухие…» Стучались волны в корабли глухие, Впивались в ночь молящие глаза. Вы помните — шесть лет тому назад Мы отошли от берегов России. И всё смогу забыть: и боль стыда, И эти годы тёмных бездорожий, Но страшных слов: «Да утопи их, Боже!» — Я в жизни не забуду никогда. 12-XI-26 Севр НОЧЬ В окно сквозит ночной, туманный свет И зеркало рассеянно сверкает. Хоть музыканта, знаю, дома нет, Но слышу я — виолончель играет. Стоит в углу, раздув свои бока, Звенят, гудят натянутые струны. А я твержу, что вот — пришла тоска Холодной ночью, матовой и лунной. Не жаль того, что кончилось вчера. Не жаль себя, и боль, и горечь эту. Я буду тихо думать до утра. Я буду тихо плакать до рассвета. И ветер гулко стонет за стеной, И бьется кровь, и сердце замирает, И в первом этаже сама собой Виолончель безумная рыдает. 21-II-26 Севр СТИХИ Они отрадней, чем слова молитв. Их повторять, ведь, то же, что молиться. Я вижу, как туман встает с земли, Я опускаю тихие ресницы. И за стихом я повторяю стих, Звучащий нежным, самым нежным пеньем. Я, как Евангелие, страницы их Целую с трепетным благоговеньем. И в синий холод вечеров глухих, Когда устанем мы от слов и вздохов, Мы будем медленно читать стихи, — Ведь каждый, как умеет, славит Бога. Я буду слушать тихий голос твой, Перебирать любимые страницы. Я буду тихо-тихо над тобой Склонять густые, длинные ресницы. 27- XII-26 Севр «На стене — неподвижные тени…» А мне напряженно ждать, Когда исписанный, новой Страницей наполнишь тетрадь Юрий Софиев На стене — неподвижные тени. Ветер свищет в каминной трубе. Весь мой день — это только томленье, Напряженная мысль о тебе. На камине — часы. Плохо виден В первой комнате их циферблат. Если даже меня ты обидел, Все равно, ты мне ближе, чем брат. Сам не знаешь, чего ты бормочешь, Только чувствуешь смутно: не то. Будешь помнить: таинственность ночи, Тихий голос и белый платок. Весь мой день — это жалобный ветер Долго свищет в каминной трубе… Неужели кому-нибудь третьему Я потом расскажу о тебе? 7-I-27 Севр «Ты ушел. И сгустились тучи…» Ты ушел. И сгустились тучи. Ветер бросил свой резкий свист: Ты оставил мне томик Тютчева И исписанный мелко лист. В этой комнате — сумрак серый, темно-желтые пятна обой. Жадно смотрят четыре химеры, Напряженно следя за мной. Я в себе заглушала жалость, После завтра — знаю — придешь. А по ставням, мне показалось, Вдруг посыпался крупный дождь. И ведь завтра не станет лучше, Будет день больным и сухим. Я подклеила томик Тютчева И сложила твои стихи. 19-I-27 Севр «Но кроме нас с тобой есть мир другой…» Но кроме нас с тобой есть мир другой, Огромный мир, где надо делать что-то. Ведь как-то надо жить, мой дорогой, Сдавать экзамены, искать работу… Как будто бы повязка спала с глаз. О, этот мир назойливый и лишний! Вот почему, прощаясь прошлый раз, Я вдруг расплакалась…Так глупо вышло… Зачем? Какие там еще пути? Какие там печали и потери? И каждый раз мне страшно отойти Вот от твоей полураскрытой двери. 3-III-27 Медон «Зацветают в Париже каштаны…» Зацветают в Париже каштаны, Как венчальные строгие свечи. Опускается вечер туманный — По весеннему дымчатый вечер. За оградой туманного сада Сумрак полон томленьем и ленью. Лиловеют за ржавой оградой Чуть расцветшие кисти сирени. А уж сердце быть прежним не может, Стало новым, взволнованно-странным — Оттого что в аллеях каштаны На венчальные свечи похожи. 25-IV-27 «Все вспомнила, все вновь пережила…» Все вспомнила, все вновь пережила, Все встречи и оброненные фразы, Все лица в памяти перебрала, А вот о нем не вспомнила ни разу. Как будто не был он, и я сама В то время будто не жила на свете. И сохранились только два письма — Свидетельства о невозвратном лете. Мне весело, что я теперь не та, Сама к себе внимательней и строже, И та весна — крылатая мечта — На прошлую так странно непохожа. И пусть меня возьмут в круговорот Глухие, наростающие грозы. Я не боюсь, что счастье отцветет — На столике больничном — темной розой. |
