— Ах, и я вас всех люблю! А его ненавижу.

— Мужик он и есть мужик, что с него возьмешь, — миролюбиво подытожила Нина (ненавидеть она не умела).

Тут вдруг Марта подскочила к Сью Кэрол и выхватила у нее волос.

— Слушай, — сказала Марта с самым решительным видом. — Еще не все потеряно. Считай, что никакого волоса не было.

— Но я уже обвинила его в измене!

— Возьмешь свои слова обратно. Скажешь, что ошиблась. Это… пустяки. Все мужчины изменяют. Они не такие, как мы, и их измены ничего не значат. Это просто развлечение, как бокс. Поверь, твой Боб мог с таким же успехом пойти на… бои без правил. Это одно и то же.

— Ну-ка, отдай мне волос, — потребовала Сью Кэрол, пытаясь вырвать его у Марты. — Это моя собственность.

— Пусть он побудет у меня, а я вот что тебе скажу. Слава богу, что я вовремя об этом узнала. Ты же чуть не лишилась всего! Но дело еще можно поправить. Главное — не думать о том, что американская индианка была в твоей постели. Не думать — и все. Я открою тебе одну тайну… возможно, со стороны она покажется неприятной, но ты сумеешь извлечь из нее урок.

Марта сделала глубокий вдох. Она не любила рассказывать об отношениях между родителями, но решила, что в данной ситуации это необходимо.

— Отец изменял маме по два раза в неделю, — объявила она, — причем каждый раз с рыжими толстушками.

Она покосилась на Нину. Та вздрогнула. Во-первых, она была толстушкой, во-вторых, рыжей (с сегодняшнего дня), а в-третьих, отец Марты, Эмир Саркис-Слоун, добивался и ее благосклонности… Они праздновали помолвку Марты в ресторане, и Эмир подкараулил Нину в тесном коридоре (Нина молча обругала свои пышные груди, помешавшие ей улизнуть). Эмир поцеловал ее, причем поцелуй этот не был поцелуем вежливости — они ведь не прощались, а просто встретились по дороге в уборную. Это был полупоцелуй, полуукус — Нина ощутила прикосновение влажной губы и острых зубов Эмира.

— Я бы мог позаботиться о тебе, — проворковал он.

— Спасибо за предложение, — ответила Нина (и какого черта она с ним церемонилась?), — но я уж как-нибудь сама.

Теперь, внимая рассказу Марты о том, как ее отец содержал женщин, Нина смогла в подробностях представить себе, что ожидало ее в качестве наложницы: подобие гаремной роскоши в ячейке многоэтажного улья где-нибудь в Куинсе. Она бы поглядывала в окно на индустриальные пейзажи восточного Нью-Йорка, исполняя такие сексуальные прихоти Эмира, какие мать Марты, Афина Люсиль, даже не могла себе вообразить.

— А мама не имела ничего против, — сообщила подругам Марта. — Мне кажется, она была благодарна этим женщинам. Это как с Моникой Левински — на мой взгляд, Хилари следовало сказать ей «спасибо».

Возмущенный ропот подруг не смутил Марту, и она продолжала:

— Ну, это же древнейшая сексуальная система: жена занимает почетное положение, а другие женщины служат… сосудами для удовлетворения нужд. — На лице Марты возникла гримаса отвращения, словно ей опять подсунули сыр, по ее мнению, испорченный. — Большая ошибка нашего так называемого освобождения заключается в том, что теперь мы якобы должны заниматься этими непристойностями… предоставлять те услуги, которые, говоря по правде, следовало бы оставить платными. — Марта улыбнулась удачному, как ей показалось, сравнению. — Это как чистка обуви.

Но как же ее мать сносила неверность мужа?

— Всякий раз, когда отец заводил новую любовницу, мама покупала себе красивое платье. — Марта улыбнулась и сделала паузу для большего эффекта. — Они прожили вместе сорок лет… до самой его смерти. — Она глотнула «Эль-Конквистадора». — Видели бы вы, какой у нее был гардероб!

Джесси покачала головой, поставив перед Мартой тарелку с апельсинами.

— Двенадцать шуб, — усилила эффект Марта. — И оба были счастливы.

Марта и в самом деле считала, что нынешний этикет сексуальных отношений приводит к полной уравниловке. Теперь даже ей приходится ублажать Дональда, — хотя и по особым случаям, например в день рождения, как сегодня, — причем ублажать из любви… Говоря по правде, Марта вовсе не горела желанием делать ему минет. Хорошо еще, что она не поужинала в «Зеленом омаре»: по крайней мере, можно не волноваться, что семисотдолларовая трапеза попросится обратно. И дело не в том, что минет вызывал у нее такое отвращение, просто она ничего не могла поделать со своими рефлексами: она давилась, и ее начинало тошнить. Но разве это не естественная реакция, когда в глотку упирается такая штуковина? Интересно, как Моника Левински и остальные выходят из положения? Марта пометила в электронной записной книжке: «Поучиться делать минет». Пожалуй, стоит проконсультироваться у стилиста Андре: он гей и наверняка поднаторел в этом деле.

Тем не менее Марта не имела бы ничего против, если бы Дональд обратился за этой услугой к профессионалке, как он поступал, когда ему требовались массаж или педикюр.

Марта уже давно оценила расклад сил в семье Сью Кэрол. Боб — ловелас, любитель выпить (а то и побаловаться наркотиками) и в некотором роде звезда. Сью Кэрол — тридцатишестилетняя офицактриса, и ей никуда не деться от своего жребия. Уход от Боба не только не улучшит, но, скорее всего, ухудшит ее положение. Марта боялась за подругу и представляла себе такую картину: после утомительной смены в жалкой греческой забегаловке Сью Кэрол тащится домой — в убогую студию, а в лучшем случае — в квартирку с одной спальней где-нибудь на последнем этаже. По идее, она могла бы потребовать с Боба алименты, но для этого она слишком горда и упряма. Значит, теперь Сью Кэрол может потерять все, и Марта просто обязана помочь ей.

— Помирись с ним, — настойчиво порекомендовала Марта.

— Брось его, — посоветовала Нина.

По мнению Нины, Боб зашел слишком далеко, и ей было жаль, что в тот вечер, год назад, она потрепала его по волосам. Его поступок вызывал у нее такое отвращение, что слово «адюльтер» казалось ей в данном случае слишком благородным…

— Какая грязь, — проговорила Джесси. — Эта измена доказывает, что он ни в грош не ставит ваш брак.

— Мне кажется, он неверен тебе и в духовном смысле… — прибавила Лисбет. — Меня угнетает история с постелью… твоя постель неприкосновенна.

Марта смотрела на них, качая головой и по-прежнему сжимая в кулаке волос.

— Все, никакого волоса не было. — С этими словами она схватила со стола зажигалку Лисбет и, не дав подругам опомниться, сожгла «вещественное доказательство». В комнате запахло паленым волосом.

— Эй, ты посягнула на мою собственность! — завопила Сью Кэрол.

— Слушай, забудь о нем, а? — предложила Клер. — Ты еще встретишь мужчину, с которым тебе будет по-настоящему хорошо.

— И правда — забудь о нем, — подхватила Джесси, — и попробуй наконец эти чудесные, сочные апельсины в кассисе! — Она попыталась усадить подругу за стол.

— Хорошо тебе говорить — ты все время с кем-то знакомишься, — захныкала Сью Кэрол.

— Я? Ничего себе все время — раз в три года!

— А эти твои… как их… морские биологи? Сразу двое.

Джесси застыла на месте. Действительно — Майкл и Пол. Она так увлеклась своим новым возлюбленным, что почти забыла о его предшественниках.

— В настоящее время Пол в Антарктиде, а Майкл в Микронезии, — сообщила Джесси. — Я их уже три года не видела.

— Но они тебя любят, — с упреком сказала Сью Кэрол.

Любят ли они ее? Джесси подумала, что оба они, конечно, славные, но из-за сходства занятий и страсти к исследованию дальних морей слишком редко появляются у нее на горизонте. Кроме того, они каким-то непостижимым образом приезжают в Нью-Йорк в один и тот же уикенд, и чаще всего Джесси не удается увидеть ни Пола, ни Майкла. Все это она объяснила Сью Кэрол.

— Как видишь, я пребываю в гордом одиночестве.

— И тебя это устраивает? — спросила Сью Кэрол.

— А я люблю одиночество, — ответила Джесси. — Можно больше успеть.

— Больше чего?

— Ну, хотя бы поработать. Знаешь, мужчины мужчинами, но нельзя забывать и о своей жизни.