В которой Джесси Жирар размышляет о возможности любви, покупает еду для вечеринки, и мучается «синдромом хозяйки».

Вечер застал ее посреди пустынной нью-йоркской улицы, где она смеялась, смеялась, как сумасшедшая, какой, вероятно, и была. Она не ощущала бьющего все рекорды холода, потому что помимо одежды ее грело кое-что еще. Она узнала это чувство, хотя и боялась назвать его. Конечно же, так согревает только любовь, облекая мягко и незаметно, точно лежащая на плечах пелерина. Она словно бы куталась в кашемир, и на мгновение ей даже пришло в голову, что люди покупают столько дорогих шерстяных и меховых изделий (а она только что шла мимо ярко освещенных магазинов Сохо),[1] пытаясь хоть чем-то заместить утраченное чувство.

По дороге к дому у Джесси, очевидно по причине низкой температуры (на улице было минус пять градусов), возникла оптическая иллюзия. Она видела улицу совсем иначе, словно сквозь очки со слишком большими диоптриями. Здания на удивление отчетливо выделялись на фоне вечернего неба и как будто надвигались на Джесси, увеличиваясь в размерах и навевая воспоминание об эффекте трехмерного изображения, впервые появившемся в фильмах ее детства. Она и саму себя воспринимала как-то явственнее, острее, ведь все только что изменилось к лучшему. Ну разве это было не чудесно? Она снова засмеялась и словно бы услышала его голос, проигрывая про себя их диалог.

Как могла она забыть о любви? Что она делала все последнее время, если это чувство было так надолго для нее потеряно? Она будто очнулась от дремы, лишенной сновидений и длившейся почти десять лет.

Да, да, именно столько лет назад Джесси распрощалась с призрачными мечтами о семейном счастье. Она давно рассталась со своим мужем, с которым была связана с юных лет, и брак потерял для нее всякий смысл. Она отвергала саму идею бракосочетания как венца отношений (правда, время от времени в ее сознании всплывала картинка, напоминающая одну из этих шутливых поздравительных открыток: жених и невеста на верхушке торта). Все эти годы она внутренне противилась непрошеным свадебным видениям. «Я знаю кое-что получше», — думала она. В те моменты, когда Джесси испытывала потребность в мужском обществе, ей представлялось уютное объятие в ванной, прикосновение к ее спине теплого мужского живота в постели — для приятных снов. В ее воображении возникал тот, кому можно сказать: «Я простудилась», с кем можно взять одно блюдо на двоих в ресторане, кто проводит домой с вечеринки на другом конце города. Пусть даже случайный знакомый, сосед или просто друг. Приятель, с которым она будет путешествовать по свету, когда закончит свою работу, если, конечно, она ее когда-нибудь закончит… Да, порой она думала, что могла бы делить с кем-то свои дни, но одиночество казалось ей предпочтительнее.

И вдруг мужчина застал ее врасплох и — вот те на! — привел в состояние блаженства. А ведь она совсем забыла о том, каково это — когда на тебя обрушивается любовь. «Обрушиться» — подходящее слово, ибо они с Джессом, словно в забытьи, рухнули на кровать…

Пока Джесси шла по направлению к своему кварталу, воспоминания о последних днях предохраняли ее от жгучего холода (впоследствии выяснилось, что это был самый холодный вечер года). Как же могла она забыть о сексе? Прошло три года с тех пор, как она занималась любовью в последний раз, — такого длинного перерыва у нее еще не было… и все же…

Она до сих пор смеялась над шутками, которые так веселили их с Джессом, — «чувствую, как у меня кости скрипят». Любопытно, что ее тело помнило, знало все, и бедра сами то принимали традиционное положение, то вдруг оказывались в непривычной позиции. «О да, когда-то я это делала», — думала она, лаская его грудь и целуя соски…

«О господи, перестань думать о сосках… — приказала себе Джесси. — Пора спуститься на землю…» Она полезла в карман за перчаткой, которую он потерял, а она потом нашла. Какая же любовь без талисмана? Старая кожаная перчатка сохраняла форму его пальцев и даже отпечаток линий ладони. Теперь Джесси держала перчатку точно так же, как прошлой ночью — его руку. Надо не забыть сказать ему, что его перчатка у нее. Джесси обнаружила ее в своем кармане, когда уже села в самолет.

Этой ночью Бутан-стрит казалась пустынной и безжизненной, как лунный пейзаж. Последних прохожих Джесси встретила два квартала назад. Впоследствии она вспоминала и о них, как о предвестниках того, что этот вечер будет особым. Это были три одиноких создания: торговец наркотиками, совершенно несовместимый с Рождеством, рассчитывающий, что кто-то приобретет его фармацевтические дары; эксгибиционист, выглядывающий из подъезда; женщина в моторизованном инвалидном кресле, мчащаяся по улице на всех скоростях с блаженной улыбкой на лице.

В другой вечер Джесси, возможно, удивилась бы: как эта женщина — парализованная, в одиночестве едущая по городу, — может чувствовать себя счастливой? Но сегодня Джесси почему-то понимала ее. В другой вечер наркодилер вызвал бы у нее негодование, но сейчас она подумала: «Это ужасно, но, должно быть, он помогает забыться тем, кто страдает». В другой вечер эксгибиционист уж точно внушил бы ей отвращение, но сегодня она его пожалела: бедолага, трясет своим членом на ветру, пытаясь в одиночестве достичь удовлетворения.

Великая благодать снизошла на Джесси. Она была признательна событиям прошлого уикенда за то, что чувствовала себя обновленной (к ней снова прикоснулись!), и это новое ощущение согревало ее и придавало ей бодрости. А ведь Джесси уже боялась, что этого у нее больше не будет. В особенности теперь, в последние годы, после серии тяжелых испытаний, одно из которых оставило след на ее теле. Неужели все так просто? Все, что ей нужно, это прикосновение? Неужели один человек мог все изменить? Так или иначе, если раньше она брела по жизни, опасаясь будущего, то теперь мчалась, радостная и окрыленная, готовая ко всему, что может случиться.

Сегодня Джесси предстояло «социальное испытание», но это не очень-то ее беспокоило. Если бы она всерьез задумалась об организации вечеринки (а на подготовку у нее оставалось меньше часа), то признала бы поражение заранее. Она была слишком счастлива, чтобы сосредоточиться на деталях; состояние эйфории отделяло ее даже от самой себя. Мысленно она все еще оставалась в Колорадо. Она думала не о том, что должна делать, а о том, чем занималась недавно… Поцелуи, объятия… В ее воображении возникали его лицо, его грудь, с которой она шутливо попрощалась, сунув голову ему под свитер, когда они сидели в его машине, припаркованной в аэропорту. Джесси все еще помнила, какая у него кожа на ощупь, как она пахнет и даже какова она на вкус. Наконец-то Джесси поняла все, что когда-либо читала о колдовских заклинаниях и о «седьмом небе».

Стоит ли рассказывать подругам об уикенде? Может, лучше сохранить эту историю — такую чудесную, такую интимную — при себе, ни с кем ею не делиться? Вдруг, если она произнесет эти слова вслух, чары развеются, растворятся в атмосфере, как пар, поднимающийся из канализационного люка?

«Перестань думать об этом, — сказала она себе. — Приведи квартиру в порядок, приготовь ужин, откупори вино, зажги свечи». Ее шаг ускорился — она старалась идти в ногу со своими мыслями. «Как только приду домой, надо сразу зажечь духовку и убраться хотя бы немного». Вспомнив, какой у нее там беспорядок (неглаженое белье на кровати, куча бумаг на столе), Джесси засмеялась.

«Я обречена, — призналась она себе, сдавленно хихикнув. — Видимо, боги в заговоре против меня». В этот день даже погодные условия были «неблагоприятными», причем становились все хуже и хуже. Метель, из-за которой Джесси пришлось на день отложить возвращение в Нью-Йорк, теперь нагнала ее здесь. Пока она шла, ветер все усиливался. Судя по прогнозам, ожидался снегопад.