Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

На это негативное отношение к психиатрии наложился и личный опыт Фуко. Работая психологом, он подружился с пациентом которого называл Роже, — госпитализированным по настоянию семьи и страдающим депрессивным психозом. После безуспешной фармакологической терапии Роже подвергли префронтальной лоботомии. Такая стратегия — «уничтожить болезнь, уничтожив больного», — по мнению Фуко, не могла привести к выздоровлению.

Академическая деятельность Фуко в то время была также тесно связана с психологией. С осени 1951 до весны 1955 г. он читает лекции по истории психологии в Эколь Нормаль и водит своих студентов в госпиталь Св. Анны; с октября 1952 г. преподает психологию и историю в университете Лилля, отводя значительное время психоанализу, экзистенциальному анализу Бинсвангера и Куна, а также психофизиологии Павлова. Как мы видим, говорит он тогда о том же, о чем одновременно пишет в своей первой книге.

«Психическая болезнь и личность»: сюжет

Работу «Психическая болезнь и личность» по праву можно назвать и научным трудом, и литературным произведением: блестящий стиль, убаюкивающая длительность, переносящая читателя от периода к периоду, сперва обнадеживающие, а затем вновь возвращающие к искомым предположениям сюжетные линии, тонко прорисованные картины — все это выдает не только научный, но и литературный дар.

В этой работе перед нами предстает самый что ни на есть молодой Фуко, еще даже не структуралист; но феноменолог. Если «История безумия» действительно воплощает первый луч его гениальной интуиции, то «Психическая болезнь и личность» показывает тот путь, который предшествовал этому мгновенному озарению. В центре работы стоит сквозная для всего творчества Фуко тема — психическое заболевание, но здесь оно еще не столько безумие со всеми социальными отсылками, со всем комплексом отчужденности от общества и со всей своей историчностью, сколько психическая болезнь, несущая за собой длинный шлейф теорий, стремящихся отразить ее природу и сущность.

В основе сюжета работы лежит диалектика возможного и необходимого, как по своему духу, так и по области применения, несомненно, отсылающая нас к Мерло-Понти. Не случайно, курс Мерло-Понти в Эколь Нормаль был единственным курсом за все обучение, ни одной лекции из которого Фуко не пропустил. Это именно он в своей «Феноменологии восприятия» обозначил возможное и необходимое как основное пространство лицедейства психического заболевания. Поднявшись на один виток спирали — точно так же, как позднее по отношению к его собственной эпистемологии в «Забыть Фуко» сделает Ж. Бодрийяр, — Фуко переносит эту диалектику изнутри заболевания вовне, измеряя ею уже не внутренний феноменальный мир безумия, а пространство его научной рефлексии.

Надо признать, что влияние Мерло-Понти не ограничивается в этой работе и последующем творчестве лишь влиянием интеллектуальным. Заметно, что стиль «Психической болезни и личности» очень напоминает «Феноменологию восприятия» — своей диалектичностью, постоянным столкновением противоположных позиций, манерой следовать за логикой какой-либо концепции и доводить эту логику до конца, показывая ошибочность идеи и возникающие противоречия, а также, несомненно, той тонкостью и изяществом литературной и идейной ткани, за видимой непрозрачностью которой нам всегда открываются настоящие жемчужины.

В поиске того, что предшествует психическому заболеванию и делает его не только и не столько возможным, сколько необходимым, Фуко путешествует от теории к теории, каждый раз примеряя на себя, словно национальные одежды, идеи о природе и сущности патологии, каждый раз, от главе к главе, как бы на миг очаровывается ими, проникая в них изнутри, и, вскрывая противоречие, движется к другому берегу. На его пути, таким образом, встречаются концепция органической целостности и психогенеза, эволюционизм, психоанализ и экзистенциально-феноменологическая психиатрия. На их основании, «вернувшись в родные края», он набрасывает свой первый проект исторической эпистемологии безумия, впоследствии завершенный в «Истории безумия».

Пунктом отправления оказывается в этой работе концепция органической целостности. Любопытно, что в соответствующей главе («Психическая и органическая медицина»), а также в той, что касается эволюционизма (чего мы еще коснемся), за названными именами классиков психиатрии XIX и начала XX века в качестве основной мишени для критики незримо присутствуют две фигуры, тесным образом связанных как друг с другом, так и с интеллектуальной эволюцией самого Фуко — Курт Гольдштейн и Морис Мерло-Понти.

Именно Курт Гольдштейн стал автором холистической теории психики, лежащей в основе теории органической целостности. Этот немецкий невролог и психиатр до сих пор признается пионером современной нейропсихологии на Западе. С 1906 по 1914 г. он работает в Психиатрической клинике Кенигсберга. В 1933 г. как еврей по происхождению эмигрирует в Голландию, в Амстердам, где в 1934 г. выходит его центральная и самая знаменитая работа «Организм». В ней он на основании исследования и опыта лечения органических расстройств головного мозга во время Первой мировой войны и гештальт-психологии предлагает собственную холистическую теорию. Эти идеи Гольдштейна оказывают значительное влияние на формирование взглядов Э. Кассирера, Л. Бинсвангера, Ж. Кангийема, М. Мерло-Понти. Так, в центре «Феноменологии восприятия» Мерло-Понти стоит идея Гольдштейна о том, что «в действительности повреждения нервных центрор и даже нервных волокон выражаются не в утрате тех или иных ощутимых качеств или сенсорных данных, но в упрощении действия функции»[8].

Фуко категорически отвергает концепцию органической целостности, и в этой позиции, также не свободной от влияния предшественников, прорисовывается еще одна фигура — Жорж Кангийем. В своей работе «Нормальное и патологическое», к английскому переводу которой несколько лет спустя Фуко напишет предисловие[9], Кангийем говорит о господствующей в медицине идее общей, унитарной патологии, вследствие принятия которой медицина сохраняет свое единство и одновременно рождает множество противоречий. Именно эта идея является у Фуко отправной, от нее он отталкивается во введении и ее развивает в первой главе. В качестве наиболее яркого примера он приводит здесь понятие целостности в холизме Гольдштейна. А сама идея «метапатологии» еще не раз мелькнет в творчестве Фуко и станет одной из центральных в его работе о медицинской практике — «Рождение клиники»[10].

Консгитуированию единого пространства метапатологии препятствует, как отмечает Фуко, характерная для психопатологии невозможность абстрагирования от конкретного больного, невозможность четкой фиксации перехода нормального в патологическое, а также разделения больного и окружающей его среды. Эти различия диктуют новые ориентиры анализа, новые методы и новые подходы. «Стало быть, — пишет Фуко, — необходимо, доверяя человеку самому по себе, а не отталкивающимся от болезни абстракциям, проанализировать специфику психического заболевания, отыскать конкретные формы, которые оно может принимать в психологической жизни индивида, затем выяснить условия, сделавшие возможными эти различные аспекты, и восстановить целостную каузальную систему, которая лежит в их основе».

Фуко принимает постулат Кангийема о том, что «быть больным — значит жить другой жизнью, даже в биологическом смысле этого слова»[11], и ставит в основу своей работы вопрос о том, почему появляется эта другаяжизнь и что за ней стоит. По-видимому, под влиянием Кангийема в работе «Психическая болезнь и личность» наравне с диалектикой возможного и необходимого появляется и еще один план — диалектика внутреннего и внешнего. Именно Кангийем говорит, что медицина всегда колеблется между двумя представлениями о болезни: как о борьбе организма с чем-то по отношению к нему внешним и как о внутреннем для организма противостоянии некоторых сил. Такое разделение ляжет у Фуко в основу структуры работы и станет принципом разбиения на главы.

2
{"b":"175013","o":1}