Как бы то ни было, они шли, укрываясь под двумя отяжелевшими от дождя зонтами. Глядя на них и вытряхнув наконец из головы все мимолетные, но на поверку весьма въедливые мысли, стало понятно, почему Жира упомянул про катастрофу: с ними вместе шли двое парней примерно их же возраста или около того, и даже в этой мокрой грязевой каше все они выглядели здоровыми и цветущими.

Хеннинен повернулся, чтобы взглянуть на них, в тот самый момент, когда они были уже метрах в пятнадцати от края террасы, до центрального стола которой было примерно метра три с половиной, итого общее расстояние по самым приблизительным расчетам составляло метров восемнадцать с половиной, хотя, конечно, оно успело сократиться метра на три за то время, пока приблизительные подсчеты привели к какому-то более или менее правдоподобному результату.

— Это их ты считаешь катастрофой? — уточнил Хеннинен.

— Не то чтобы нам грозила некая смертельная опасность, — сказал Жира и сморщил лоб до такой степени, что нос заметно вздернулся и все лицо стало похоже на смешную детскую маску. — Но я имел в виду тех, что идут с ними.

Однако развить эту мысль на безопасном от приближающихся фигур расстоянии не удалось, и прежде всего вследствие неоспоримого факта взаимосвязи времени и расстояния, в результате чего первоначально-предположительные восемнадцать с половиной метров как-то невероятно быстро сократились. Они были уже практически на месте, но прятались глубоко в недрах своих зонтов и, скорее всего, именно по этой причине прошли бы мимо, но тут как раз к месту стоянки промчалось очередное такси, окатив их с ног до головы целым залпом водяных струй, так что им пришлось остановиться, чтобы хорошенько выругаться и вдоволь намахаться кулаками.

— Добрый вечер! — крикнул им Хеннинен и улыбнулся так широко, словно был готов обнять целый мир, и, надо сказать, целый мир тут возник не случайно, ибо по всему было заметно, что если он сейчас ринется кого-нибудь обнимать, то этот кто-то должен быть никак не меньше, чем целый мир.

Один из ребят, или из парней, или из как их там называют, почему-то именно для этого возраста особенно трудно подобрать соответствующее определение, так вот, один из них повернулся и посмотрел на Хеннинена с видом человека систематически затраханного жизнью, потом перевел взгляд на Маршала и Жиру и просветил их, словно рентген.

— Эй, смотри, они здесь сидят, — сказала Лаура и потянула Густава, или Густаву, черт его знает, за рукав, ладно, пусть будет Густав, все равно это имя к ней уже приклеилось. Густав оглянулась, сказала «ну надо же», потом вернулась в исходное забрызганное положение и стала отряхивать мокрую половину, как будто в данной ситуации это могло хоть как-то помочь ей высохнуть.

— Ну так надо же, садитесь, пожалуйста, — сказал Хеннинен. — А то там дождь идет, если вы еще не заметили.

— А это кто такие? — спросил глазастый представитель мужской половины юного поколения, собственно, тот, который только что их разглядывал и в некотором роде продолжал это делать. Сложно сказать, что возбудило в нем такое недоверие, но, возможно, это было как-то связано с его сущностью или что-то в этом духе.

— Мы встретили их сегодня в парке, — сказала Лаура.

— Понятно, — усмехнулся глазастый, стараясь придать своему голосу некий ироничный оттенок: похоже, он, видимо, чувствовал себя немного не в своей тарелке.

Хеннинен тут же этот оттенок вычленил, хотя речь парня была немногословной, и поспешил высказать свое мнение по данному вопросу:

— Я попробую тебе объяснить, но боюсь, пацан, ты еще слишком молод, чтобы это понять, видишь ли, истинная ирония строится на отчаянии, тоске и целом ворохе экспоненциально накопленных неудач.

Похоже, что пацан просто ошалел от услышанного, он стоял под дождем и смотрел на Хеннинена, в прямом смысле открыв рот. Потом, вероятно, заметил беззащитность своего положения и снова спрятался под зонт Лауры, сказав только, «вот как», и больше ничего, просто «вот как», хотя и в этой фразе, безусловно, есть некая доля сомнения, если уж ее искать.

— Ну что, мальчишки, чем занимались? — спросила Густав из-под своего зонта, где вместе с ней болтался также еще один молодой человек, однако он все это время молчал, всем своим видом показывая, что предпочел бы быть где-нибудь в другом месте.

Над мальчишками пришлось серьезно задуматься, как-то никто из присутствующих толком не понял, что, а точнее, даже кого она имела в виду, говоря «мальчишки».

— Эй, оглохли?

— Ты это нам? — удивился Жира.

— Присаживайтесь, господа, — сказал Хеннинен и широким жестом светского человека указал на скамейку; жест, однако, получился широким не только в переносном смысле, но и в самом что ни на есть прямом.

— Пожалуй, нет, — сказала Лаура и захихикала. Стало видно, что прошедшие часы она провела недаром и успела здорово наклюкаться.

— Пожалуй, да, — сказал Хеннинен.

— Тоже мне командир нашелся, — возмутился глазастый.

— А можем и присесть, — хихикнула Лаура.

— Не можем, нах.

— По-моему, это отличное место, можно спокойно любоваться дождем и вообще, — сказал Маршал и посмотрел на небо. Небо поддержало его слова очередным раскатом грома.

— Вот и я о том же, — не унимался глазастый. — На улице дождь идет, какой идиот будет сидеть в ливень на открытой террасе.

— Боюсь, случилось так, что в данный момент здесь сидим мы, — сказал Хеннинен.

— Ну и сидите, придурки.

— Надо же, какое напряжение в воздухе, — заметил Жира.

— Молния, молния! — завизжала Лаура. — Вы ее видели? Она была просто огромная!

— Наверное, уже шестисотая за этот вечер, — подал вдруг голос тип, стоящий под зонтом Густавы.

— Черт, — сказал Хеннинен и стал чесать ноги. — У меня пиво закончилось.

— Хм, типа, не пора нам всем пойти спать, — сказал Маршал.

— Пожалуй, мы все же присядем, — сказала Лаура и перепрыгнула через низкий канат, который, по всей видимости, должен был обозначать границу между террасой и улицей.

— Я не сяду, — сказал глазастый. — У меня есть другие дела.

После этого произошел целый ряд всяческих событий, связанных с пространственными перемещениями. Прежде всего, тот лупоглазый тип, и откуда он только такой взялся, развернулся и отправился бороздить дождевые просторы, что послужило поводом для нескольких удивленных пожатий плечами и таинственных девчачьих переглядываний, так что даже стороннему наблюдателю стало понятно, что, типа, ничего поделаешь, он у нас немного того. Оставшиеся стали пытаться уместиться за столом, что вызвало волнение и заторможенность в рядах сидящих, а также заставило всех встать со своих мест. Жира, по всей видимости, вскочил, чтобы подвинуться и уплотнить ряды сидящих, Маршал, скорее всего, встал под воздействием некого общего и в данном случае довольно неактуального чувства вежливости, Хеннинен же отправился в бар за пивом. Уходя, он в последний момент вдруг вспомнил, что хорошо бы спросить у остальных, не хотят ли они тоже пива, но, пошарив по карманам, тут же, извиняясь, добавил, что принимает заявки только у платежеспособных клиентов, потому что Маршал выдал ему мелочи ровно на три кружки, после чего еще раз извинился и счел необходимым объяснить, что крайне сожалеет, но не имеет возможности щедро угостить девушек. К счастью, молодой человек из компании девушек прервал его речь, сказав, мол, я принесу, и бодро направился к входу в бар, Хеннинен засеменил следом.

Они ушли, оставив за столом двух оживленно перешептывающихся молодых девушек и двух ни на что другое уже не способных улыбающихся мужчин, а также дождь, который к тому времени стал заметно ослабевать.

Именно в тот момент, когда мысль о дожде пришла в голову и подумалось, не развить ли ее дальше и глубже, вдруг оказалось, что они уже возвращаются, неся с собой целых шесть кружек, что по сравнению с предыдущей заторможенностью было до загадочного быстро, но, возможно, просто во времени произошел некоторый сдвиг или какой-то высший орган забыл добавить именно в этот момент смазочного вещества, необходимого для нормального функционирования пространственно-временных взаимоотношений.