— Теперь все? — уточнил Жира и продолжил.
В общем, Хеннинену надоело тушить костер и он ушел, а после него и все остальные, один за другим, стали переползать в домик спать, пока наконец во дворе не остался только нижеподписавшийся, то есть рассказчик, то есть в данном случае Жира, он, находясь, по всей вероятности, в неком психоделическом состоянии, решил опробовать моторку столичного дачника, типа, проверить, как быстро она ездит, так, из спортивного интереса. Интереса хватило лишь до ближайшего острова, обогнув который, водитель выключился и упал на руль, вследствие чего лодка резко повернула, и Жиру выбросило за борт. Тут уж, конечно, зевать было некогда, пришлось срочным образом отплывать подальше от места происшествия. Лодка же стала кружиться на месте посреди озера, издавая ужасный звук, лопасти время от времени хватали воздух, а Жира доплыл до соседнего острова и присел там на камушке, чтобы обсохнуть, а главное подумать. Он сидел, и смотрел, и думал, и ждал, пока в бензобаке кончится горючее. А потом он заметил, что лодку все время сносит к берегу, и снова пришлось бежать, потому что лодку уже довольно скоро выбросило на берег, и она развалилась на множество частей, но у пьяных реакции всегда несколько заторможенные.
— Зашибись, сказал я, — сказал Жира, и похоже, что именно это он и имел в виду, во всех временных измерениях.
После того как наконец вырубился мотор, над островом повисла странная тишина, которая, в свою очередь, повлияла на то, что вырубился Жира. Он, конечно, объяснил свою усталость внешними факторами, солнце уже поднималось над соснами противоположного острова, запели птицы, а рядом усыпляюще прожужжала оса, в этом была какая-то нестыковка, в том, насколько оса могла быть усыпляющей, но спорить по этому вопросу совсем не хотелось, к тому же рассказ все еще продолжался, и суть-то в общем заключалась в том, что все эти события привели к тому, что стало тепло и покойно.
Жира заснул и проспал некоторое время. Когда он затем в какой-то момент проснулся, то вначале был малость не в себе и вообще не понял, что же на самом деле случилось, лишь с удивлением отметил, что на поверхности воды мерно покачиваются одинокие спасжилеты, они, наверное, были где-то в лодке или как-то там, и вот на основании всего этого он сделал вывод, что с ним в лодке был еще кто-то, ну и он стал орать как резаный, звать на помощь, человек за бортом, кричал он, не успев в тот момент придумать ничего более жизнеутверждающего. Кто-то из деревенских, а может, и из отдыхающих услышал его крики и вышел на причал, посмотреть, что случилось, а увидев, тут же позвонил в службу спасения и вызвал всех, кого только было можно: спасателей, полицию, детективов, школьных учителей и еще там всяких, а так как озеро, на котором все это несчастье произошло, располагалось как раз на границе двух административных округов, то ранним утром на берег съехались представители всех возможных служб оказания помощи в удвоенном составе.
— Это, блин, стоило таких денег, что на эти средства можно было бы всех голодающих Африки кормить целую неделю, — сказал Жира. — Это не я придумал, так сказал мне потом, когда все это закончилось, один из этих перепончатолапых.
Они, конечно, тут же стали допытываться у Жиры, кто же, собственно, утонул, но он ничего толком сказать не мог, с похмелюги попробуй вспомни, что там было, он только все время повторял, что это Хеннинен, или брат Хеннинена, или Пекка-лох, или даже какой-то дачник. Спасатели тем временем упаковали Жиру в толстое шерстяное одеяло и посадили в «скорую» греться, а сами, на другой машине, отправились на дачу будить остальных, искать Хеннинена, и его брата, и Пекку-лоха, и даже Какого-то Дачника.
Хеннинен, после того как его несколько раз изрядно встряхнули, проснулся настолько, чтобы с перепугу все же вовремя сообразить, что он и есть Хеннинен, но, сообщив об этом перепончатолапым, тут же снова погрузился в беспамятство. Двух других отключившихся, а именно брата Хеннинена и дачника, призвать к ответу не удалось, но зато у них в карманах обнаружились удостоверения личности, согласно которым стало практически очевидным, что Пекки-лоха среди них нет.
С Пеккой-лохом все оказалось вообще гораздо сложнее. Он был так пьян и так возбужден, когда его разбудили там на полу, что эти ластоногие вообще ничего не смогли понять, что он там говорил с этим его дефектом. Похоже, что у него они тоже потребовали документы, и потом, когда он наконец протянул им какую-то бумажку, ни на минуту не прекращая свой бессвязный словесный понос, они ее некоторое время поизучали, но задумываться о том, есть ли какая глубинная связь между Юсси Калтева и Пеккой-лохом, не стали, им вообще такая мысль даже в голову не пришла, несмотря на то что все это время он вел себя как полный лох. В общем, в итоге они пришли к выводу, что это именно Пекка-лох утонул в том чертовом водоеме. Они вышли во двор, чтобы все это обсудить, а тут как раз мимо проходил кто-то из деревенских и все, конечно, услышал, и тут же побежал разносить грустную весть по деревне, поднялся страшный переполох, ведь там, конечно, все прекрасно знали Пекку-лоха, и именно как Пекку-лоха, и когда в довершение всего стали прочесывать озеро и прочесали столько, что, по словам одного из спасателей, этим количеством воды можно было бы раз и навсегда решить проблему засухи в Эфиопии, и когда потом Жиру наконец-то привезли на дачу, где он счастливо засвидетельствовал, что вопреки его предыдущему заявлению все причастные к делу продолжают свое земное существование, только тут и стали думать, кто же во всей этой ситуации больше всех лоханулся, и пришли к выводу, что все лоханулись не по-детски.
— Я только до сих пор не могу понять, при чем здесь засуха в Эфиопии, — сказал Жира. — Как будто от прочесывания вода стала грязнее.
— Какая грустная история, — сказала одна из девушек, но не Лаура.
— Это не история, — сказал Хеннинен, — это реальность.
— Да уж, к сожалению, — вздохнул Жира. — Только не знаю, все ли вы правильно поняли, мой рассказ был немного путаным. Хотя он, конечно, и в жизни был не менее запутанным.
— Честно говоря, я тоже немного повинен во всей этой путанице, — сказал Хеннинен. — То есть я хочу сказать, что в общем самые внимательные уже заметили во всей этой фантазии Жиры, а в некоторой степени это конечно же была чистая фантазия, как мы с вами увидим, черт побери, что-то у меня совсем не получается говорить связно, все время что-то мешает.
— А ты не торопись, потихоньку, — посоветовал Маршал.
— Так вот, самые внимательные уже, возможно, заметили, что в повествовательном плане здесь есть одно броблематичное место, надо же, как броблематично брозвучало это броблематичное, ну да черт с ним, в общем, Жира тут рассказывал о тех сложностях, которые возникли у ластоногих в общении с Пеккой-лохом, но на самом деле его же там не было. И та часть, в которой я повинен, она как раз в том, что Жира знает обо всех этих событиях, потому что я ему об этом рассказал, я ведь там был, и, теперь мне, конечно, на хрен, стыдно, потому что на самом деле я все слышал, а не лежал в полной отключке. Понимаете, все это очень сложно, и я могу сказать только, что мне просто было страшно, так, блин, страшно, на хрен, что я ничего, совсем ничего не мог поделать. Просто не мог.
— Ого, — сказал Жира, так, словно он только сейчас в полной мере осознал всю глубину страданий Хеннинена.
— Это была такая усталость на клеточном уровне, — сказал Хеннинен. — Со мной иногда раньше тоже такое случалось, это когда с большого похмелья, да еще и совесть сверху, тогда каналы в мир никак не открываются. Не открываются и все тут. Грустно все это.
— Да, грустная история. Похоже, что она и правда реальная, несмотря на все эти добавления, — сказала Лаура. Она стала какой-то серьезной и ответственной во время всего этого рассказа. — Стало жалко того, у которого был дефект фикции, ведь он не мог сказать, кто он, хотя наверняка хорошо знал, он ведь, наверное, подумал, что он и правда умер и все такое, а теперь эти ластоногие и вообще.
