В противоречии с материалами следствия прошло и судебное расследование по второму вопросу — о возможных соучастниках. Прокурор Амато заявил, что дело касается «изолированного нападения. террориста, пришедшего ниоткуда», который «сам задумал и исполнил этот постыдный акт». Служебному адвокату было нечего к этому добавить. Суд согласился с тем, что Агджа — «убийца-одиночка» и что «доказательства о существовании заговора отсутствуют».
Между тем произошли некоторые, вызывающие подозрение события. Был, например, переделан приказ об аресте Агджи, в первоначальном тексте которого говорилось о преступлении, совершенном «в соучастии с другими, пока неизвестными лицами». Был бесцеремонно отстранен от следствия судья-следователь Лучано Инфелизи, говоривший о неудобных вещах. После первых допросов и проверок он заявил: «Мы располагаем документами, показывающими, что Мехмед Али Агджа был не один» (газета «Стампа», 15.5.1981). На самом судебном процессе даже не постарались узнать происхождение фальшивого паспорта, оружия, денег, которыми располагал Агджа. Не зашла на нем речь ни о записках, найденных в пансионе «Иса», ни о долгом телефонном разговоре Агджи с Ганновером накануне покушения, ни о сообщениях очевидцев о том, что на площади было замечено несколько подозрительных лиц. Были оставлены без внимания и преступные связи турка с «серыми волками» в его собственной стране.
Наконец, существует документ, из которого видно, что судьи сами не верили себе и знали намного больше того, что было сказано на процессе. При наличии стольких неясностей суду следовало потребовать дополнительные сведения по некоторым основным пунктам. Это было сделано без шума только через два месяца после вступления приговора в силу. Имеются в виду письменные мотивы приговора, составленные председателем состава суда Северино Сантиапики. Это документ объемом в 51 страницу, внесенный в канцелярию суда 24 сентября 1981 г. Как позднее стало известно, в нем также говорится, что Агджа является человеком «дисциплинированным, обладающим чувством профессиональной ответственности, которым, словно пешкой, орудовали скрытые умы». Манипулирование процессом налицо. И напрасно было бы искать в анналах судопроизводства более кричащее противоречие между мотивами и приговором.
Кто был заинтересован в сокрытии истины? Да те, кто впоследствии сочинил «болгарский след», повторяя на все лады, что за покушением стоят государства Восточной Европы.
Первая реакция из-за океана была продиктована страхом перед скандалом. Наиболее показательной, пожалуй, является быстрота этой реакции. Сигнал о сворачивании следствия был дан на следующий день после покушения, 14 мая. На следующее утро газета «Нью-Йорк тайме» опубликовала корреспонденцию из Рима, в которой говорилось: «По сведениям, полученным из правительственного источника, полиция убеждена в том, что г-н Агджа действовал один.» Американскую версию поддержал Альфредо Лазарини — начальник итальянской полиции по борьбе с терроризмом (ДИГОС), которая обычно ведет длительные расследования, прежде чем выступить с заявлением. Только Ватикан хранил в этом дружном хоре молчание. А когда 21 июля начался процесс, орган святого престола газета «Оссерваторе романо» заметила: «Все это звучит как-то неубедительно». Да и как объяснить то, что не успело еще заглохнуть эхо выстрелов на площади Св. Петра и папа все еще находился на грани между жизнью и смертью, а истину уже решили похоронить? Ясно, что для некоторых лиц официальных западных учреждений подобный подход не был. неожиданностью. Они знали о чем-то «политически нетерпимом» для Запада и это «что-то» ни в коем случае нельзя было открывать миру.
После 13 мая 1981 г. Агджу допрашивают 12 часов подряд, а затем и в течение целых недель. Он отказывается назвать сообщников, утверждает, что действовал один. Он пока не знает, что лишь чудо или провидение спасло ему жизнь в первые минуты после покушения.
На фотографиях, сделанных туристами на плошади Св. Петра сразу после выстрелов в Иоанна Павла II, виден убегавший со всех ног шатен в черной кожаной куртке с пистолетом в руке. В момент стрельбы в папу второй террорист находился далеко от него, позади Агджи, но видимо не имел возможности в начавшейся свалке прицелиться в своего партнера. Высшие чины итальянской полиции в беседах с журналистами высказывали убеждение, что по логике вещей Агджа должен был погибнуть в первые минуты после убийства от рук сообщников. С вечера 13 мая 1981 г. признак смерти прочно устроился за спиной Агджи. Вокруг полицейского управления Рима, где содержался преступник в период следствия и суда, была выставлена усиленная охрана. Под контролем — крыша здания, соседние улицы и переулки. Рядом с террористом неотлучно находились несколько полицейских. Существовали опасения — они не исчезли и по сей день — что нежелательный свидетель будет в конце концов уничтожен теми, кто опасается разоблачения. Угрозы и даже попытки покушения на заключенного Агджу продолжались, о чем турок не перестает заявлять тем, кто желает его слушать.
После римского суда лета 1981 г. Турция, где Агджа уже давно приговорен заочно к смертной казни, требует выдачи убийцы. Но Агджу не выдали. Итальянский суд постановил, что первый год заключения террорист проведет в одиночной камере в условиях строгой изоляции. Первые недели Агджу действительно никто не посещал, и он имел возможность размышлять, вспоминать события своей жизни и гадать о том, как сложится его дальнейшая судьба. Он мог считать себя знаменитостью хотя бы потому, что его фамилию узнали и запомнили не только турки, но и все жители планеты, которые хоть иногда слушают радио и читают газеты.
Передышка была, правда, короткой. В сентябре 1981 г. римский суд, вынесший приговор, направляет в высшие правительственные сферы, в канцелярию президента республики Сандро Пертини доклад с доказательствами того, что Агджа действовал на площади Святого Петра не один. Судебное расследование возобновляется. Раздаются требования «пролить свет на подрывную террористическую операцию, осуществленную на международном уровне», Кем? Ответ услужливо подсказывала западная пресса с первых же часов после ранения папы: «Рукой Москвы, направляющей международный терроризм».
Данный тезис для нужд империалистической идеологической войны против социалистических стран требовал углубленной разработки. Демагогические намеки Агджи требовали более конкретного адреса. Западным журналистам уже приелись «сенсационные заявления» Агджи, которыми их снабжали в первые дни в изобилии римские следователи. Агджа, как оказалось, был неплохим демагогом: «Я международный террорист. Я не делаю различий между фашистами и коммунистами. С моей точки зрения, международного террориста не должны заботить политические ярлыки. Он должен доверять своему оружию, и этого вполне достаточно». Агджа выдавал себя за религиозного фанатика, который хотел убить главу католичества. Он отрицал принадлежность к любой террористической организации, хотя и был с детства воспитан турецкими неофашистами.
Он неплохо держится, морочит следователям голову, предлагая им одну за другой фальшивые и противоречивые версии. От него добиться правды невозможно. Он хорошо подготовлен физически и психологически. Нервная система устойчива, он хорошо владеет собой, не устает, ему достаточно вздремнуть немного на стуле, как силы возвращаются к нему. Психиатры после долгих, 40-дневных обследований сообщили, что преступник полностью вменяем. Альфредо Лазарини, глава римской антитеррористической бригады, говорил об Агдже, как о крупном террористе, прошедшем основательную и всестороннюю подготовку.
Характеризуя линию поведения Агджи с итальянскими следствием и судом, важно отметить главное — стремление преступника ценой всевозможных ловких ухищрений оставаться в центре внимания мировой прессы и продолжать тянуть время, настаивая на своей клевете против Антонова. Сделка Агджи с итальянским правосудием зиждется лишь на одном требовании — обвинении болгар. А попутно он волен был плести любую ересь, выдавать по очереди на растерзание следователей своих действительных и мнимых соучастников, клеветать, до бесконечности менять свои показания, юродствовать, лгать.
