Агджа признался, что не бывал в доме у Антонова, после того, как была разоблачена ложь о совещании в его квартире 10 мая 1981 г.
Агджа изменил — до 16 часов — время присутствия Антонова на площади Св. Петра, которого он якобы видел там, после того как на 17 и следующий час было установлено алиби Антонова.
Агджа утверждал, что встречался с Бекиром Челенком в Софии между 10 и 15 августа 1980 г., но, после того как Вы получили фотокопию паспорта Челенка, где отмечено, что он покинул Болгарию 10 августа 1980 г., Агджа стал утверждать, что виделся с Челенком в Софии в первых числах августа…».
Все изложенное в письме Б. Трайкова говорит об одном: «Агджа подготовлен и постоянно направляется в своих клеветнических показаниях против Сергея Антонова, Тодора Айвазова и Жельо Василева».
В письме от 6 декабря 1984 г. вновь указывается на тот факт, что под давлением неопровержимых фактов Агджа был вынужден признаться в лживости многих своих показаний. «Агджа лгал, когда говорил о существовании некоего «болгарского проекта» убийства с его участием английской королевы Елизаветы II, президента Туниса Бургибы, премьер-министра Мальты Д. Минтоффа, Леха Валенсы, аятоллы Р. Хомейни и даже американских дипломатов в Тегеране, о своих мнимых «контактах» с болгарскими спецслужбами, о таких деталях, как получение пистолета в Софии; пребывание в гостинице «Витоша» в Софии; фотография убегающего молодого человека с пистолетом в руке в толпе на площади Св. Петра, которым якобы был Тодор Айвазов; присутствие Сергея Антонова на площади Св. Петра в момент покушения; «совещание участников заговора» в воскресенье 10 мая на квартире у Сергея Антонова в присутствии Росицы и Ани Антоновых; «встречи и знакомство» с Росицей Антоновой; посещения квартиры и представительства БГА «Балкан» в Риме; переговоры с Антоновым по телефонам бюро «Балкана» и «Балкантуриста» в Риме; встречи и знакомство с болгарским дипломатом Иваном Дончевым в Риме; поездка в Цюрих для сопровождения груза оружия в Софию, предназначенного для «ливанских террористов»; получение секретных военных данных, касающихся Швейцарии и Австрии, от Мехмеда Шенера и передача их Жельо Василеву; связи Тодора Айвазова по его домашнему телефону, тогда как телефона у Айвазова не было; посещение скачек вместе с Жельо Василевым; занятия спортом (поднятие тяжестей) Тодора Айвазова; показания Луиджи Скриччоло, зачитанные якобы судьей-следователем Фер-динандо Импозимато судье-следователю Росарио Приоре.
И так далее и так далее. Нет необходимости убеждать и Вас в том, что Агджа лжет, ибо в создавшейся нетерпимой ситуации лжи и Вы, чтобы отмежеваться и сохранить позицию объективности, были вынуждены в своем заключении констатировать: «Агджа прибегал к самой беззастенчивой лжи». Но, сказав «А», Вы не говорите «Б», д-р Мартелла.
Для меня ложь Агджи — это показательный и очень серьезный аргумент полной недостоверности его обвинения, а следовательно, явное свидетельство, точнее, доказательство невиновности Сергея Антонова, Тодора Айвазова и Жельо Василева. Но сейчас речь не об измышлениях Агджи, а о том, что они представляют для Вас, как судьи-следователя, Ибо ваше отношение к ним играет роль лакмусовой бумажки, показывающей, по сути, позицию судьи-следователя в отношении всего дела о покушении на папу Иоанна Павла II.
Агджа оправдывает свою ложь неоднократно повторяемыми и целиком обличающими его фразами. Вот одна из них: я лгал ради большей достоверности моих показаний, чтобы мне поверили. Вот другая: я лгал, так как не располагал и не располагаю свидетельскими показаниями в поддержку истины.
Невероятно, но Вы принимаете и одобряете эти «извинения» Агджи!
Агджа оправдывает свою ложь и другими, обличающими его фразами. Одна из них: «Мое непохвальное поведение». Другая: «Для такого человека, как я, приблизиться к истине, мягко говоря, трудно».
Изумительно, но Вы принимаете и одобряете и эти «извинения» Агджи!
Агджа, уличенный во лжи, оправдывается: «Очевидно, я ошибся. Впрочем, порой бывает и так, что человек не уверен даже в своем росте».
Это уже слишком, но Вы снова принимаете и одобряете и эти «извинения» Агджи!
Более того, используя многочисленные обтекаемые словосочетания в своем обвинительном заключении, Вы всеми силами стараетесь придать этой лжи невинный характер, представить ее как случайность, не имеющую значения для оценки общей достоверности его показаний.
По ходу изложения приведу выдержки из Вашего обвинительного заключения.
По-Вашему,
— ложь Агджи — следствие «положения логической необходимости»;
— можно «не обращать внимания на противоречия, в которые Агджа мог впасть»;
— указание Агджи на родинку Василева «уравновешивает» его серьезную ошибку, в ответе на вопрос кто выше ростом — говорите это, несмотря на то, что родинка ясно видна на фотографии Василева, что же касается роста, то, когда снимки индивидуальные, сориентироваться трудно;
— было бы «гораздо менее достоверным, удивительно, если бы Агджа не ошибся», когда называл этаж в доме, где жил Тодор Айвазов (имеется в виду квартира Айвазова, где, как утверждает Агджа, он бывал «неоднократно» всякий раз поднимаясь на лифте, хотя, чтобы нажать на соответствующую кнопку, обязательно надо знать этаж);
— «отказ Агджи от показаний на допросе 28 июня 1983 г. не только по этому вопросу, но и по другим, касающимся его связей с Байрамичем (Сергеем Антоновым. — Б. Т.), и приведенные по этому поводу объяснения следует считать удовлетворительными»;
— «часто наблюдаемая «слабость» Агджи. состоит в том, что у него истина, которую он все же говорит, чередуется с приплетаемыми недействительными фактическими обстоятельствами и лицами, которые — в соответствии с его намерением и специфическим способом рассуждения — должны придать большую достоверность его показаниям». И Вы заключаете эту констатацию словами: «Само собой разумеется, сколь минимальна польза от этого для выяснения дела».
Десятки страниц своего обвинительного заключения Вы посвятили тому, чтобы либо «понять» или умалить либо игнорировать или оправдать ложь Агджи. Не могу удержаться, чтобы не привести еще хотя бы один отрывок из Вашего обвинительного заключения:
«Считая, что он говорит правду, — пишете Вы, — в ходе многочисленных допросов, которым он подвергался, Агджа попадал в особенно трудное, если не в безнадежное психологическое положение. Он пытался придать правдоподобность своим показаниям, которые сами по себе (ведь он не мог подкрепить их какими-либо документами или свидетельскими показаниями) не имели даже слабой доказательной силы и, естественно, давали повод для колебаний и сомнений, ибо исходили от «заинтересованного» лица т. е. от человека, которому чужды такие понятия, как чистота и справедливость, Агджа понимал все несовершенство своих показаний, поэтому в соответствии с некой своей «логикой» и своим «умственным настроем», стараясь подкрепить собственную ложь, он ложно вплетал порой в процессуальную действительность обстоятельства, касающиеся фактов и лиц, которые, по его мнению, должны были подтвердить сказанное им. Конечно, он и сам «чувствовал», что в них едва ли можно поверить ввиду отсутствия данных для сопоставления доказательств. Показания Агджи, будучи просеянными сквозь сито следствия, неизбежно оказывались тем, чем они и были на самом деле, ложью. Причем не просто ложью, а ложью, ставящей под сомнение даже то достоверное и истинное, что им было сказано и что, возможно, могло бы быть установлено независимо от показаний самого Агджи, более того против всех его самых пессимистических ожиданий».
Ну чем не речь в защиту Агджи? Я Вам прямо скажу, когда я читал Ваше обвинительное заключение, у меня сложилось впечатление, будто Вы выступаете в качестве адвоката Агджи, доктор Мартелла!»
Письмо от 7 декабря 1984 г. является иллюстрацией тенденциозного отношения судьи-следователя к С. Антонову и его показаниям.
«На очной ставке Агджа сказал, что у Антонова была машина «фиат-124». Антонов, пишите Вы в решении, «отрицал, что он когда-либо имел такую машину». На другом допросе Антонов уточняет: «Я имел в виду, что у меня автомобиль «Лада». Все дело в этом, Мне просто не пришло в голову то обстоятельство, что этой марке автомобиля соответствует машина «фиат-124»… Для Вас слово «отрицал» уже удобный повод упрекнуть его в «попытке утаить истину». Справедливо ли это? Антонов сказал правду — у него не было автомобиля «фиат-124».
