— Скорее всего, это ее собственный муж выслеживает.

— Исходя из того, что я о ней слышал, идея не так уж и плоха, — заметил кто-то, вызвав тем самым целую серию малопристойных комментариев в адрес Сесили Коновер.

— Кончили об этом, — остановил веселье Теллер. — Займемся остальными. Что нового о докторе Сазерленде?

Зачитали записи наблюдений за Честером Сазерлендом. Детектив, читавший досье, заметил:

— Этот доктор несколько раз пытался дозвониться до ЦРУ. Ухватываете? Психиатр, время от времени позванивающий этим идиотам из разведки.

Теллер нетерпеливо поскреб под мышкой и раскурил очередную гвоздичную сигару.

— Слушай, Марти, выбрось ты эту гадость.

— Потерпи, если не нравится… Давайте-ка здесь задержимся подольше. С какой это стати он так упорно добивался связи с ЦРУ?

— Может, он завязан на них? Помнишь ту темную историю пару лет назад о каких-то экспериментах с наркотиками, в которую было вовлечено ЦРУ? Тогда по делу проходило много врачей, если я верно помню. Гражданских врачей. Может, он из них?

— Проверь-ка это дело, — сказал Теллер. — Посмотри, не мелькает ли где его имя.

Покончив с сообщениями агентов, Теллер еще раз попросил вернуться к тому, что у них собрано по подозреваемым в преступлении.

Голоса звучали приглушенно, и в какой-то момент Теллер почувствовал, что сознание его отключается. Он попытался побороть себя, справиться с накатившим туманом, вонзив ногти сжатых в кулак рук в ладони. Не помогало: мысли путались. Он вспомнил почему-то последнюю оперу, которую слушал: Дж. Пуччини «Девушка с Золотого Запада». Опера ему не понравилась… Звонок от бывшей подружки, предложившей встретиться «в память прежних лет»… Это предложение он отверг… Слова к песенке «Ты мое совершенство», которые он так и не мог вспомнить и пропеть в клубе «Джулио»… Просроченные счета… Младшая дочь, которая наконец приехала домой и «все рассказала мамочке». Она собралась замуж за отца своего будущего ребенка — сразу же, как тот окончит колледж. Вот только ждать этого события нужно было еще года два. Дочь решила оставить ребенка, пожить вместе с матерью до тех пор, пока они не обвенчаются. Теллер спросил у бывшей жены имя прохвоста, и та, поколебавшись, его назвала, взяв с Теллера обещание не звонить парню и не навлекать беды. «Я видела его фото, — сказала жена. — Блондин, очень милый…» — «Восхитительно», — разозлился Теллер.

Он вернулся на землю как раз в тот момент, когда агент, делавший сообщение, произнес:

— Есть период, примерно год, когда Поулсон сидел в претензионном суде, о котором нам почти ничего не удалось узнать.

Теллер выпрямился:

— Почему?

— Он взял тогда годичный отпуск и, насколько мне известно, потратил его на написание книги.

— Какой книги?

— О том, как возбуждать иск против правительства Соединенных Штатов. Учебник.

— Его напечатали?

— Конечно. У меня даже есть экземпляр. Можешь занести стоимость его на мой расходный лист.

— Чем занимается этот суд?

— Как мне сказали, слушает дела, возбужденные против Соединенных Штатов.

— Ну и что же странного во всем этом? Взял себе отпуск, чтобы написать книгу.

— Правильно. Но почему-то он предпочел сделать это вне дома. Поулсон словно растворился, исчез на четыре месяца.

— Что значит «словно»?

— Ну, семья осталась дома, а он забрался в нору где-то в Санкен-Спрингсе, в Делавэре.

— Почему именно там? Они с семьей проводят там лето?

— Нет.

— Где именно он останавливался в Санкен-Спрингсе?

— Похоже, что этого никто не знает. Через четыре месяца он вернулся домой и продолжил работу над книгой. Потом снова засел в суде, опубликовал книгу и после этого все время был как на ладони.

— Выясни все как следует.

— Каким образом?

— Процеди воду. Очерти границы. Закинь мощную сеть…

— Что-о?..

— В общем, сделай это, Марис.

Вторую половину дня Теллер провел у себя в кабинете, заполняя свою схему притока информации, делал необходимые звонки и раздумывал о судьбе дочери, а также о Сюзанне Пиншер…

По дороге домой он заехал в нотный магазин и купил ноты песенки «Ты мое совершенство», после чего отправился обедать и, сидя за гренками с сыром и тостами с беконом, старательно заучивал понравившиеся ему слова. Поговорив по телефону с агентом, дежурившим у Коновера, и выяснив, что тот все еще в коме и, похоже, уже не оправится, Теллер вздремнул, а затем отправился в клуб «Джулио», где плохо, но громко пропел все отпущенные ему недолгие часы досуга.

Известие о том, что у судьи Коновера инсульт, мгновенно распространилось по всему зданию суда, проникло во все кабинеты, просочилось за все двери, открытые и закрытые. Его секретарши, Джоан и Элен, даже всплакнули, так же как и чернокожая уборщица, добавившая, смахивая слезу: «Да сжалится над ним Господь». Стоило ли удивляться, ведь с самого первого своего появления в суде Коновер был признан основным борцом за права меньшинств.

Совещание, назначенное на утро этого дня председателем Верховного суда Поулсоном, чтобы обсудить детали дела «Найдел против штата Иллинойс», было отложено на час. Когда же наконец все собрались в конференц-зале, выяснилось, что один член суда отсутствует: не было Моргана Чайлдса. Судья Тиллинг-Мастерс спросила, не знает ли кто, что с ним. Ей ответил Огастас Смит:

— Да как обычно опаздывает. Скоро появится.

Поулсон с трудом скрывал раздражение, вызванное отсутствием Чайлдса. Он швырнул на стол карандаш и взглянул на часы.

— Как дела у судьи Коновера? — спросил Файн.

— Кажется, без изменений, — ответил Поулсон. — Один из его служащих постоянно находится при нем в госпитале и держит нас в курсе. Боюсь, все это не так безобидно.

— Но у него уже был инсульт, причем тяжелый, и все обошлось. Мы никак не можем позволить себе потерять его. — Смит имел в виду голос, который Коновер должен был отдать в поддержку либералов, и Поулсон понял его.

— Вам удалось ознакомиться с моей справкой? — спросил он.

— Мне нужен для этого еще день.

Дверь отворилась, и появился Морган Чайлдс. Он пробормотал: «Извините», прошел на свое место и уткнулся в папку с бумагами.

— Ну, кажется, теперь можно начинать, — сказал Поулсон. — Естественно, мы все сожалеем по поводу того, что произошло с судьей Коновером, и надеемся, что выздоровление будет скорым и полным.

Никто из присутствующих ни единым жестом не выдал своих истинных мыслей о случившемся. Сейчас не имело значения, насколько искренне говорил о Коновере председатель. Несмотря на то что многие считали Темпла Коновера не совсем подходящей фигурой для Верховного суда, в данный момент их сочувствие происшедшему было очевидно. Никаких конкретных правил, как поступать в случае внезапной и полной неправоспособности судьи, не существовало. В данной ситуации оставшиеся восемь судей были вправе сами решать, в какой последовательности рассматривать ожидающие решения дела. Если бы только Коновер настолько пришел в себя, что мог бы связно изложить свои мысли, его мнение при голосовании вопроса можно было бы получить и от дежурившего в госпитале служащего или другого судьи. Но Коновер был в коме, и прогнозы оставались неутешительными.

— Мы могли бы заняться рассмотрением самых неотложных вопросов, — сказал Поулсон. — Судья Коновер едва ли сможет в ближайшее время принять участие в голосовании. Я думаю, все согласны, что самым безотлагательным на сегодняшний день является дело «Найдел против штата Иллинойс». Мне хотелось бы знать…

— Я не совсем с вами согласен, — возразил судья Файн. — Прошу прощения, что перебил вас, господин председатель, но поскольку это дело действительно чрезвычайно важное, ибо от исхода голосования по этому вопросу зависит социальное развитие общества и будущее новых поколений, я считаю более разумным отложить слушание его до полного выздоровления судьи Коновера.