Из девяти верховных судей в Большом конференц-зале сидели восемь. Не хватало Темпла Коновера, но он заранее предупредил о легком недомогании, пообещав явиться во вторую половину дня.

Первым свои аргументы за Иллинойс в деле «Найдел против штата Иллинойс» излагал сам Джонатан Поулсон. Впрочем, в большей части своего выступления он просто-напросто повторил положения памятной записки — объемистого документа, переданного другим судьям еще в начале текущей недели. Записка была в высшей степени характерной для Поулсона — многословной, рассеянной по мысли, с ненужными длиннотами и не относящимися к делу отступлениями. Словом, ей недоставало ясности и четкости письма и мышления. Так, во всяком случае, оценили ее почти все сотрудники, так и охарактеризовали ее судьям, с чем те, ознакомившись с ее содержанием, охотно согласились.

Особенно досадным для некоторых судей оказалось в записке стремление Поулсона любой ценой добиться единогласного решения судей по обсуждаемому вопросу, что позволило бы вооружить суды низших инстанций по всей стране составленными в сильных выражениях однозначными руководящими разъяснениями на сей счет. Как бы между строк в записке прочитывалось личное мнение самого Поулсона о том, что в данном деле не так важно объективно представить факты, характеризующие, с точки зрения каждого отдельного судьи, его юридическую позицию, как отразить отношение резко выступающей против абортов нынешней администрации, которая, в свою очередь, отражает высоконравственные взгляды нации в целом. «Смеху подобно, — прокомментировал своим сотрудникам линию Поулсона один из судей. — Есть дела, которым единство мнений противопоказано. Это как раз тот случай».

Судя по выступлению Поулсона, он думал иначе. Следующим обычно высказывался старший судья, но из-за отсутствия Коновера его очередь пришлось пропустить. Далее один за другим излагали свои взгляды на дело «Найдел против штата Иллинойс» другие судьи, основываясь как на отзывах, представленных сотрудниками, так и на соображениях, ранее высказанных в порядке устной аргументации в открытом заседании.

— Мне совершенно непонятно, по какой причине мы упорно рассматриваем данное дело в гораздо более широком контексте, нежели собственно юридический, — говорила судья Тиллинг-Мастерс. — Если уважаемые члены суда замыслили дать всеобъемлющее толкование вопроса об абортах с юридической, философской и нравственной точек зрения, то строить его на деле «Найдел против штата Иллинойс» нельзя, нерационально. Я утверждала это с самого начала — потому и голосовала против принятия его на пересмотр.

— Согласен, — поддержал ее со своего места у двери Морган Чайлдс. — Дело слишком узкое, у него нет судебной перспективы. Приняв его на пересмотр, мы фактически взялись дать ответ, вправе ли федеральное правительство указывать штатам, как им поступать с собственными бюджетными отчислениями на здравоохранение. Но мы же не федеральный бюджет обсуждаем — речь-то идет о деньгах штатов! — Он взял со стола один из груды заложенных на нужных страницах юридических справочников и зачитал решения по ряду предыдущих, сходных, на его взгляд, дел. — Отсюда я лично делаю вывод о неоспоримом праве штата Иллинойс самостоятельно определять политику в области им же финансируемого медицинского обслуживания. Разумеется, если это ведет к ущемлению прав отдельной личности, то в деле возникает новый аспект, но в данном случае ничего подобного я не усматриваю.

Поулсон закивал головой, выражая горячее одобрение:

— Ну что, приступим к предварительному голосованию?

Голосовали поочередно, начиная с председателя. В результате голоса разделились поровну: четыре против четырех.

— Должен сразу же информировать вас, что такой исход голосования неприемлем, — объявил Поулсон и тут же принялся вновь излагать свои взгляды, но его неожиданно прервал судья Рональд Файн — худой старик с профессорской внешностью, по стажу работы в Верховном суде уступавший лишь Темплу Коноверу и с ним же заодно голосовавший по большинству социальных вопросов.

— Послушайте, председатель, — сказал он спокойным, размеренным голосом с южным акцентом, — мы только что провели предварительное голосование по делу, не так ли? Выяснилось, что решающий голос остается за судьей Коновером, причем я уверен, все мы… в общем, как бы это сказать, более-менее представляем себе, как проголосует старший судья.

Поулсон и сам прекрасно понимал правоту Файна, но не в его правилах было уходить с совещания, оказавшись в меньшинстве.

Файн между тем перешел от слов к делу:

— С вашего позволения, я тотчас же свяжусь с судьей Коновером, проинформирую его о результатах голосования.

— Сделайте одолжение, — согласился Поулсон, которого внезапно захлестнуло горячей волной нетерпение: ему остро захотелось поскорей вернуться в тишь и покой своего кабинета.

При полном молчании остальных судей Файн позвонил Коноверу:

— Да, судья Коновер, таковы результаты голосования… Что вы сказали?.. Ну, разумеется. Я сейчас передам эту информацию судьям… Одну минуту, не вешайте трубку, с вами хочет поговорить председатель. — Он передал трубку Поулсону.

— Алло, Темпл? Как вы себя чувствуете… А-а, прекрасно, отрадно слышать. Так вы, стало быть, голосуете за Найдел?.. Да, понимаю, но не разделяю. Как только объявитесь после обеда, зайдите, пожалуйста, ко мне — надо поговорить… Да, да, спасибо.

— Имеем пять против четырех, — пробормотал Чайлдс, — в пользу истицы. Лично мне почему-то кажется, что такое распределение голосов не окончательно.

— Оно, как правило, меняется, — подтвердил Огастас Смит, единственный темнокожий член Верховного суда, самый легкий по характеру из всех девяти судей, умница и острослов с щадящим, добродушным чувством юмора, которого близкие ему люди звали просто Гас. — Особенно если Темпл лично возьмется изложить мнение большинства. Тогда как пить дать будут прозревшие в стане его противников. Судья что-нибудь говорил по этому поводу? — обратился он к Файну.

— Нет как будто, но допущение вполне правомерное.

По правилам Верховного суда, старшему из судей, представляющих большинство по тому или иному вопросу, предоставлялось право либо самому зафиксировать первоначальное мнение, либо поручить это одному из членов большинства. Если бы в большинстве по данному делу оказался председатель суда Поулсон, право изложить мнение суда безусловно перешло бы к нему. Но при теперешнем обороте событий ему полагалось делегировать это право, причем каждый из судей, оставшихся в меньшинстве, мог беспрепятственно записать личное, расходящееся с другими, суждение по делу.

Поулсон скрывал негодование, пока не оказался в своем кабинете, и только здесь дал волю гневу. Здесь же пришло горькое осознание, что в свете подобных результатов предварительного голосования провал его основного замысла — добиться от судей единого мнения против истицы в деле «Найдел против штата Иллинойс» — уже не имеет никакого значения. Если так пойдет и дальше, то суд, гордо нареченный «судом Поулсона», не сможет обратиться к нации с полнозвучным призывом поддержать предвыборное обещание президента Джоргенса вновь утвердить порядочность и нравственность в жизни американского общества. Более того, самому этому обещанию, вере в его правоту и выполнимость будет нанесен сокрушительный удар, тогда как глашатаи и проповедники социальной распущенности и вседозволенности, которых на дух не переносит ни он сам, Поулсон, ни президент Джоргенс, одержат важную победу. Если так пойдет и дальше…

Но чем дольше он оставался в успокоительных объятиях своего глубокого кресла, чем полнее проникался чуждой всяческих треволнений тишиной своего кабинета, тем больше отпускали душу гнев и тревога и тем яснее вызревало понимание: это всего лишь начало. В жизни каждого председателя Верховного суда раньше или позже наступает этап, когда приходится пробивать свое мнение, обрабатывать коллег без устали, пока не добьешься своего. Теперь пришел его черед. Ему вспомнилось замечание Огастаса Смита, но только сейчас стала до конца понятна его глубина и проницательность. О да, Темпл Коновер представит мнение большинства, но при этом зайдет слишком далеко. Его занесет — не может не занести, ибо таков характер у Темпла Коновера. Порукой тому — его радикализм и социально-реформаторское рвение вкупе с естественными издержками возраста: раздражительностью и несдержанностью. И вот тогда-то более благонамеренные судьи, сгоряча проголосовавшие в составе большинства, изменят — или, лучше сказать, скорее всего изменят — свое окончательное решение.