Но к тому времени газеты пронюхали кое-что о применении наркотических препаратов на ничего не подозревавших людях. Появились книги по этим проблемам, что еще больше привлекло внимание широкой публики. Семьи невольных подопытных, часть которых погибла при проведении экспериментов, возбудили иски против правительства. Программа была срочно приостановлена, и врачи, вовлеченные в эти исследования, спокойно вернулись к частной практике. Их имена исчезли из официальных документов благодаря подоспевшему Закону о свободе информации.

Сазерленд почувствовал облегчение, когда это произошло. Как бы ни был он предан своим исследованиям, все же, по его мнению, они требовали слишком больших затрат времени и сил и все больше и больше шли в ущерб его практике и даже личной жизни. Однако более всего ему претила огласка, публичное разоблачение его причастности к исследованиям, к секретным работам по программе одного из государственных ведомств, тем более ЦРУ. Оставляя в стороне национальную безопасность, в этом, по сути, есть нечто дилетантское, даже нечистоплотное, внушал себе Сазерленд.

Покончив с первым пунктом из намеченных в записной книжке, Билл Сток перешел ко второму. Сазерленд почтительно и терпеливо выслушивал его, насильно заставляя себя не отвлекаться, сосредоточивать мысль на том, о чем говорил руководитель одного из наиболее засекреченных управлений ЦРУ. Наконец тот успешно миновал все шесть пунктов повестки дня.

— По всей видимости, вам удалось составить солидную новую программу, взяв за основу предыдущие разработки, — сказал Сазерленд почтительно. — Желаю всяческих успехов в ее выполнении.

— Не скромничай, Честер. Да, у нас есть фундамент для возведения новой постройки, но исключительно благодаря тебе и другим, таким же, как ты, труженикам науки. Во всяком случае теперь известны тупиковые направления, что дает нам полную свободу в поиске наиболее плодотворных путей.

— Без подобных исследований не обойтись в наше время, но понимают это, к сожалению, не многие. А между тем будущее свободного мира непосредственно зависит от того, удастся ли нам удержаться на передовых позициях в науке управления поведением человека, — уныло, монотонно произнес доктор Калмани.

Сток, желая поднять настроение, рассказал старый анекдот, который присутствующие встретили вежливым смехом. Мак-Коу с довольным видом стал попыхивать сигарой. Сазерленд взглянул на часы — пора было уезжать.

— Есть желающие пострелять по летающим тарелкам? — спросил Сток. — Я заказал тир на три часа.

Сазерленд вежливо отказался:

— Дела, дела! Времени только доехать домой, передохнуть и со второй половины дня, начинать вечерний прием. У меня много пациентов на субботу и воскресенье.

— По-моему, ты работаешь на износ, Честер.

— Это проклятие всей моей жизни, доставшееся мне по наследству от англосаксонских предков. Исступленный труд — одна из основ протестантской морали. Разве мы не все обсудили? В любом случае, спасибо за информацию о ваших научных планах. Хотя меня лично они больше никак не касаются, все же приятно, когда тебя держат в курсе событий из уважения к одному из тех, кто поднимал этот проект. Рад знакомству с вами, доктор Калмани.

— Я тем более, доктор Сазерленд. Уверен, нам с вами предстоит теперь чаще видеться.

Пожимая руку Сазерленду, Билл Сток сказал вполголоса:

— Честер, зайдем-ка на минутку ко мне в кабинет.

Сазерленд мельком взглянул на остальных: задерживаться после их ухода было как-то неловко, но и отказать начальнику управления он не посмел:

— Конечно-конечно, для тебя у меня всегда есть время.

Сток занимал кабинет в углу здания ЦРУ. Обстановка показалась Сазерленду достаточно непритязательной: пустой стол, один ряд книжных полок, на них — серия литературной классики в кожаных переплетах с золотым тиснением.

— Честно говоря, я и в самом деле спешу, — без обиняков объявил Сазерленд, входя в кабинет.

— Ничего, Честер, надолго я тебя не задержу. Речь пойдет о деле, не имеющем отношения к обеденному разговору, поэтому мы и зашли ко мне в кабинет.

— Я уже догадался.

— Еще бы тебе не догадаться! Из всех задействованных в нашей программе ученых твоего профессионального уровня именно твоей интуиции я был склонен доверять больше всего.

— Польщен, Билл, польщен, но, сказать тебе откровенно, я страшно рад, что из нее ушел. Откровенность за откровенность, зачем ты опять меня пригласил? Возникли сложности, каким-то боком меня касающиеся? — спросил он, заранее зная ответ, но не желая себе в этом признаться.

— Секретность, Честер, вот в чем вопрос. Продолжение исследований требует полной секретности. В свое время, как тебе известно, мы опубликовали кое-какие закрытые материалы — те, что могли, вернее, не могли не опубликовать по Закону о свободе информации. Идиотизм, конечно, но выхода не было, к тому же мы их основательно подчистили. Но вот на днях ко мне поступила информация от… неважно от кого, скажем так, из надежных и высокопоставленных источников… что в цепи наших построений возникло, вопреки заверениям, слабое звено… Так вот, это слабое звено — ты, Честер.

— Очевидно, из-за сына?

— Вот именно, из-за сына, Честер. Это еще одно твое качество, которым я не устаю восхищаться: способность, вскрыв черепную коробку, сразу выйти на нужную область мозга, выражаясь фигурально. — Сток наморщил лоб, откашлялся: — Имеются вполне обоснованные опасения по поводу твоей картотеки, Честер.

— Откуда они возникли, интересно знать?

— Имеются, повторяю, опасения, что некоторые лица из твоего непосредственного…

— Кто-нибудь из членов семьи?

— Да, но не только. Выясняется, что и другие лица имели, по всей видимости, доступ к картотеке, позволяющий им при желании скомпрометировать нашу деятельность и репутацию.

— Мой сын убит, как тебе прекрасно известно, — резко произнес Сазерленд.

— Так он имел к ней доступ? Каким образом?

— К кому «к ней»?

— Да к картотеке по МКАЛТРА!

— Такой картотеки не было и нет, к твоему сведению.

— У меня другая информация.

— От кого?

— Из надежного источника.

— Я, понятно вам, я и есть самый надежный источник!

— Согласен, Честер, согласен. Мне твоего слова, право же, достаточно. Поверь мне, узнав о смерти твоего сына, я пережил огромное потрясение. Хотя мы виделись всего один раз, я по достоинству оценил его ум, эрудицию, хватку. Таким сыном мог бы гордиться любой отец. Я сам был бы счастлив назвать его своим…

Сазерленду стоило большого труда удержаться от резкости. Справившись с собой, он сказал только:

— Смерть Кларенса — огромная трагедия, невосполнимая утрата для всех нас, его родных и друзей. Сейчас мы стараемся в меру сил справиться с обрушившимся на нас горем. Поэтому, Билл, если нет ко мне дальнейших вопросов, я, с твоего разрешения, поеду домой, к семье.

Выйдя из-за стола, Сток обнял его рукой за поникшие плечи.

— Не сердись, Честер. А мне поделом — нечего бередить незажившую рану. У меня нет на это никакого морального права, даже если речь идет о вопросах национальной безопасности. Мной движет лишь долг — я должен заблаговременно укрепить все слабые места. Ты для нас свой человек, ты, я уверен, меня поймешь.

— Безусловно, Билл. Благодарю за обед. Был рад видеть тебя в добром здравии.

Сток нажал кнопку у себя на столе, не снимая руки с плеча, проводил Сазерленда до двери.

— Ты думаешь, я запамятовал, Честер? О нет, я прекрасно помню день и час, когда состоялся наш прошлый разговор на ту же тему. Сегодняшний, обещаю тебе, будет последним. И все же спрошу на прощание: ты утверждаешь со всей ответственностью, что не имеешь собственной копии картотеки МКАЛТРА?

Положив ладонь на ручку двери и открывая ее, Сазерленд посмотрел Стоку в глаза и произнес тихо, отчетливо, без всякой интонации:

— Да, утверждаю. Копии картотеки не существует. Желаю успеха в стрельбе по тарелкам. — И шагнул за дверь кабинета.