Двуногий нетерпеливо дернул Лейна за руку. Тот последовал за своим проводником в глубь трубы. Вскоре они добрались до секции, где бледные корни чего–то спускались из отверстий с потолка и струились по изгибающимся стенам, охватывая их, а затем переходили в сеть корешков толщиной с нить; сеть эта стелилась по полу и опускалась в воду канала.

То тут, то там многоножки жевали корни, а затем торопились предложить часть жвачки ртам светящихся червей.

После нескольких минут ходьбы двуногий перешагнул через поток. И затем пошел, держась так близко к стене, насколько это было возможно, он опасливо поглядывал время от времени на противоположную сторону туннеля, по которому они шли только что.

Лейн также смотрел в том направлении, но не увидел ничего, что могло бы представлять опасность. Там было лишь отверстие в стене, которое явно вело в другой туннель. Можно было предположить, что он ведет в подземную комнату или комнаты, потому что множество многоножек носилось по нему туда и обратно. И еще около дюжины многоножек, больших, чем обычные, вышагивало взад и вперед перед отверстием, словно часовые.

Когда они отошли от отверстия примерно на пятьдесят ярдов, двуногий расслабился. Еще минут десять вел он Лейна вперед, после чего остановился. Его обнаженная рука коснулась стены. «Рука маленькая и нежная, словно женская», — подумал Лейн.

Секция стены отошла. Двуногий нагнулся и прополз в отверстие, представив Лейну ягодицы и ноги приятной формы, тоже напоминавшие женские. Лейн заметил, что думает о своем проводнике, как о женщине. Однако бедра, словно обитые мягкой тканью, не казались широкими. Кости таза не были достаточно раздвинуты, чтобы можно было выносить ребенка.

Заслонка позади них закрылась. Двуногая не включила свой фонарик, так как в конце туннеля было освещение.

Пол и потолок здесь были не из знакомого Лейну прочного серого материала и не из уплотненной местной поверхности. Они выглядели остекленевшими, словно оплавленные жаром.

Двуногая ждала его, пока он соскользнул с выступа трехфутовой высоты в большую комнату. На минуту он ослеп от яркого света. После того как глаза его привыкли, он осмотрелся в поисках источника освещения, но не обнаружил его. Но заметил, что в комнате не было теней.

Двуногая сняла свой шлем и костюм и повесила их в стенной шкаф. Дверь открылась при ее приближении и закрылась, когда она отошла.

Она показала знаком, что он может снять свой костюм. Он не колебался. Хотя воздух мог оказаться ядовитым, у Лейна не было выбора. Его баллон вскоре Опустеет. Тем более похоже, что атмосфера здесь содержит достаточно кислорода. Конечно же листья умбреллы там, наверху, собирают солнечный свет и то небольшое количество углекислого газа, которое содержится в здешней атмосфере. Внутри туннелей корни вместе с водой вытягивали и растворенный в ней диоксид углерода, выделяемый многоножками. Энергия солнечного света преобразовывала углекислый газ и воду в глюкозу и кислород, выделяющийся в туннель.

Даже здесь, в этой глубокой камере, которая лежала ниже трубы, толстый корень пронизывал потолок и стлал свою белую паутину по стенам.

Лейн стоял как раз под мясистым отростком дерева, когда снял свой шлем и первый раз наполнил легкие марсианским воздухом. И сразу же отпрыгнул: что–то мягкое упало на его лоб. Глянув вверх, он увидел, что корень выделяет жидкость, Лейн вытер каплю пальцем и попробовав ее: она была липкой и сладкой.

«Да, — подумал он, — корни дерева должны понижать содержание сахара в своем соке до нормального». Но процесс этот, казалось, шел ненормально быстро, потому что на отростке уже сформировалась другая капля.

Но затем Лейн понял, что это происходит из–за того, что снаружи стало темно и, следовательно, холодно. Деревья умбреллы спешили выкачать воду из своих стволов в теплые туннели. Таким образом, во время жестокой морозной ночи они избегали замерзания, опухания и разрушения при расширении.

Эта теория показалась ему разумной.

Он осмотрелся. Место это было наполовину жилым помещением, наполовину биологической лабораторией. Здесь стояли кровати, столы, кресла и много предметов, назначение которых он не смог понять. Одним из них был большой черный металлический ящик в углу. Из него с регулярными интервалами вытекал поток крошечных голубых шариков. Увеличиваясь в размерах, они поднимались к потолку. Достигнув потолка, они не останавливались и не лопались, но просто пронизывали стеклянное покрытие, как если бы оно не существовало.

Теперь Лейн определил источник голубых шаров, которые появлялись из почвы в саду. Но назначение их оставалось ему непонятным.

Лейну не дали возможности долго наблюдать за шарами. Двуногая взяла из шкафа большую керамическую чашку и поставила на стол. Лейн с любопытством ожидал, что она будет делать. И тут он увидел, что вторая голова принадлежит другому существу. Его тело четырехфутовой длины, покрытое скользкой розовой кожей, обвивалось вокруг ее шеи и торса; крошечная головка с плоским лицом повернулась к Лейну, змеиные светло–голубые глазки блестели. Внезапно рот его открылся и явил беззубые десны; ярко–красный язык, язык млекопитающего, а не рептилии, потянулся к нему.

Двуногая, не обращая внимания на действия червя, сняла его с себя. Проворковав несколько слов на нежном, изобилующем гласными языке, она мягко положила его в чашу. Существо затаилось внутри, свернувшись кольцами, как змея.

Двуногая взяла кувшин с вершины ящика из красного пластика, который, хотя и не был связан с каким–либо силовым источником, выглядел печкой. В кувшине была теплая вода, которую она вылила в чашу, наполнив ту до половины. Под струей воды червь прикрыл свои глаза; казалось, он беззвучно мурлыкает в экстазе.

Затем двуногая сделала то. что ужаснуло Лейна.

Она склонилась над чашей и ее вырвало.

Он шагнул к ней и, забыв, что она не сможет понять его, спросил:

— Вам плохо?

Она продемонстрировала почти человеческую улыбку, успокаивая его, и отошла от чаши. Лейн посмотрел на червя, который погрузился головой в вонючую массу, и внезапно тоже ощутил тошноту. Но ведь наверняка она кормит так червя регулярно! Но он все равно испытывал отвращение и подумал, что он не должен реагировать на происходящее, как землянин. Ведь Лейн знал, что это существо совершенно чужое, следовательно, некоторые его поступки неизбежно должны вызывать у него отвращение и даже шокировать. Разумом он это понимал. Но если разум говорил, что надо понять и простить, живот утверждал: «Не хочу и отвергаю».

Его отвращение немного уменьшилось, когда она принимала душ в кубической установке, устроенной в стене. Она, марсианка, была около пяти футов ростом, изящная, какой может быть женщина с хрупкими костями под округлой плотью. Ее ноги были человеческими; в нейлоне и на высоких каблуках они действовали бы возбуждающе. Все остальные части тела тоже походили на человеческие. Однако, если бы ее туфли были без носков, ее ноги вызвали бы немало комментариев. На них было всего четыре пальца.

На длинных руках прекрасной формы было по пять пальцев. Они, казалось, как и пальцы ног, не имели ногтей, хотя позже, при более близком знакомстве, Лейн увидел, что рудименты ногтей имелись.

Она вышла из куба и начала вытираться полотенцем, но прежде жестом предложила ему снять костюм и вымыться под душем. В ответ он лишь бесцельно таращился на нее. Она засмеялась и вроде бы смутилась. Да, она была женственна, но чего–то ей не хватало. Потом она заговорила. Лейн закрыл глаза и, слушая, думал о том, что не слышал женского голоса все эти годы. Ее голос был необычным: хрипловатый и в то же время медовый.

Но когда он открыл глаза, то рассмотрел наконец, кем она была на самом деле. Не женщина. Не мужчина. Что? Э т о? Нет. Лейн предпочел считать, что это — женщина.

И это несмотря на некоторые особенности строения ее тела. У нее была грудь, но без сосков. Грудь ее была мужской, мускулистой. Под тонким слоем жира, казалось, вырисовываются очертания… зарождающейся женской груди.