— Рогатику сейчас лучше? Как там насчет хорошего поцелуя, в знак благодарности Рогатика?

— Рогатик вышибет из тебя дух, только сунься поближе, — отрезал Питер.

Абнер удивленно выпучил глаза, отступив назад, его нижняя губа искривилась в негодовании.

— Разве так обращаются с дружком, который спас тебя от голодной смерти? — спросил он обиженно.

— Разумеется, не так, — ответил Стэгг. — Я просто хотел, чтобы ты понял, если попытаешься затеять свои штучки, я прибью тебя.

Абнер засмеялся, ресницы его встрепенулись.

— О, ты должен стать выше этого глупого предрассудка, малыш. Кроме того, я наслышался о том, что вы, рогатые люди, сверхчувственны и когда возбуждены, вас уже ничто не может остановить. Что же ты намерен предпринять, если вокруг не окажется женщин?

Его губы насмешливо искривились, когда он упомянул женщин. «Женщины» были весьма вольным переводом слова, которое он употребил, слово, которое во времена Стэгга применялось в самом унизительном физиологическом смысле. Позже Питер узнал, что мужчины Пантс–Эльфа всегда прибегают к этому словечку в разговорах между собой, хотя в присутствии женщин они обращаются к ним, употребляя слово «ангел».

— Будущее покажет, — пробормотал он, закрыл глаза и уснул.

Ему показалось, что проспал он не более минуты, но солнце уже стояло в зените. Пит присел и стал искать взглядом Мэри Кэйси. Девушка ела, руки ее были развязаны, но рядом стоял часовой с мечом наготове.

Вожака банды звали Раф. Это был крупный, широкоплечий мужчина с узкой талией и потрясающе красивым, но холодным лицом и светлыми волосами. Таким же холодом веяли и его бледно–голубые глаза.

— Мэри Кэйси говорит, что тыне Ди–Си, — сказал он. — Она утверждает, что ты сошел с неба на огненном железном корабле и покинул Землю восемьсот лет назад ради исследований звезд. Она лжет?

Питер вкратце рассказал свою историю, внимательно наблюдая за Рафом. Он надеялся, что Раф решит обращаться с ним не так, как обычно обращаются пантс–эльфы с Ди–Си, оказавшимися в их власти.

— Да, тебе можно позавидовать, — произнес Раф с энтузиазмом, хотя его бледно–голубые глаза оставались такими же бесстрастными, как и всегда. — А эти бешеные рога! Они придают тебе вид настоящего мужика! Я слышал, что когда вы, Рогатые Короли, в силе, то можете заменить полсотни застоявшихся кобелей.

— Это общеизвестно, — подтвердил Стэгг спокойно. — Я хотел бы узнать другое: что нас ждет дальше?

— Это мы решим, когда покинем территорию Ди–Си и переправимся через Дэлавер. У нас впереди еще два дня усиленного хода, мы будем в безопасности, как только перевалим через Шаванганские Горы. За Шаванганками простираются земли кочевников, где повстречаться можно только с небольшими вооруженными отрядами как своими, так и противника.

— Почему бы меня не развязать? — спросил Стэгг. — Теперь я уже не могу вернуться в Ди–Си, и моя судьба отныне крепко повязана с вашей.

— Ты что, смеешься? Я бы скорее выпустил на волю взбесившегося лося! Я — человек чертовски добрый, крошка, но не хотел бы оказаться с тобой наедине. Нет, с тобою лучше не связываться. Так и оставайся связанный. Вернее будет.

Отряд двинулся в путь быстрым шагом. Двое разведчиков бежали впереди, чтобы предупредить о засаде. Преодолевая Шаванганские Горы, воины очень осторожно вышли на перевал, подолгу прячась в ожидании сигналов дозорных. В полночь отряд, наконец, сделал привал по другую сторону высокого каменистого кряжа.

Стэгг несколько раз пытался заговорить с Мэри Кэйси, успокоить ее. Девушка выглядела совсем измотанной. Всякий раз, когда она начинала отставать, ее ругали и били. Особенно суров с нею был Абнер — казалось, он ненавидел ее.

Вечером третьего дня они пересекли вброд Дэлавер, заночевали на другом берегу, поднялись на заре и к восьми часам утра триумфально вступили в небольшое пограничное селение Хай Квин.

В Хай Квин жило человек пятьдесят. Дома каменные, уродливой прямоугольной формы, с заборами из камня и бетона, возвышались на добрые восемь метров. Стены строений были безоконными, войти можно было только через двери, упрятанные в глубоких нишах. Окна домов выходили во двор.

Ни дворов, ни лужаек, стены шли заподлицо с улицей. Однако между домами располагались поросшие бурьяном пустыри, на которых паслись козы, копошились куры и возились грязные голые дети.

Толпа, приветствовавшая отряд, состояла в основном из мужчин. Несколько случайно оказавшихся женщин быстро ушли, подчинившись грубому приказу. Их лица скрывала вуаль, длинная одежда укрывала тела с головы до самой земли. Очевидно, здесь женщины были существами низшего сорта, несмотря на то, что единственным идолом в городе была гранитная статуя Великой Седой Матери.

Позже Питер узнал, что пантс–эльфы тоже поклоняются Колумбии, но Ди–Си считали их еретиками. В религиозных канонах пантс–эльфов каждая женщина была живым воплощением Колумбии и, следовательно, священным сосудом материнства. Но мужская половина Пантс–Эльфа также понимала, что плоть слаба. Поэтому мужчины делали все, чтобы лишить женщин малейшей возможности осквернить чистоту этого сосуда.

Им полагалось быть хорошими служанками и добрыми матерями, но не более. Их внешность должна была быть как можно сильнее скрыта, показываться на людях они должны были как можно реже, чтобы не вводить мужчин в искушение. Мужчины вступали в половой контакт со своими женами только ради продолжения рода. Другие контакты, как в личной, так и в общественной жизни, сводились в минимуму. Процветало многоженство, полезность которого подкреплялась доводом, согласно которому полигамия — отличное средство для быстрого заселения пустующих земель.

Женщины, отгороженные от мужчин и предоставленные обществу себе подобных, зачастую становились лесбиянками. Такое поведение даже поощрялось мужчинами, но тем не менее женщинам предписывалось ложиться в постель с мужчиной по меньшей мере три раза в неделю. Это возлагалось на мужа и жену как святая обязанность, сколь бы неприятна она ни была для обоих. Результатом была почти непрекращающаяся беременность.

Это и было то состояние женщины, которого жаждал мужчина. Согласно их еретическому учению беременная была ритуально нечистой, прикасаться к ней могли только жрицы и другие нечистые.

Пленников заперли в одном из самых больших каменных домов. Прислужницы принесли им пищу, но перед этим Стэгга заставили одеть юбку, чтобы не смущать женщин. Участники набега и жители поселка отпраздновали возвращение повальной пьянкой.

Около десяти часов вечера хмельная толпа вломилась в камеру и выволокла Питера, Мэри и жриц на главную площадь поселка, к статуе Колумбии. Изваяние окружали большие груды дров, а в центре каждой торчал столб.

К каждому столбу привязали по жрице. Стэгга и Мэри не тронули, но заставили стоять и смотреть.

— Этих злых ведьм необходимо очистить огнем — пояснил Раф. — Поэтому мы не поленились привести сюда этих девушек. Нам жаль тех, кто пал от меча. Их души навсегда потеряны и обречены вечно блуждать неприкаянными. Но этим повезло. Очищенные огнем, они отойдут в блаженные края.

— Конечно, плохо, — добавил он, — что в Хай Квин нет священных медведей; всем известно — лучше бы скормить нечистивиц медведям. Медведи, понимаете, такое же орудие, как и огонь.

За себя, Олень, и за девку пока не беспокойся. Жаль пускать тебя в расход в таком вшивом селении. Мы отведем вас в Филу, пусть правительство решает, как с вами поступить.

— Фила? Филадельфия, город братской любви?

В последний раз за этот вечер Питер попытался поддержать себя шуткой.

Костры были подожжены, и начался ритуал очищения.

Стэгг какое–то мгновение смотрел, затем закрыл глаза. На его счастье криков слышно не было, так как несчастным перед казнью заткнули рты. Жрицы, сгорая, имели обыкновение низвергать потоки проклятий на пантс–эльфов. Кляпы уберегали суеверных зрителей от этого.

Увы, запах горелой плоти заткнуть было невозможно, им с Мэри стало дурно. К тому же приходилось еще и переносить веселый смех мучителей.