— А почему же тогда один из отцов не убьет Алгула? — спросил Кармода.

Даже в этом бледном фиолетовом свете он увидел, как люди из второй шестерки побледнели и переглянулись.

— Он — ребенок, которого нужно кормить, нянчить, менять пеленки. Но ведь он Бог, — сказал Танд. — Он Бог и вобрал в себя сущность тех, кто создал его. А так как большинство людей мечтает о бессмертии, он, их сын, стал бессмертен. Поэтому он жил бы вечно, пока живут его создатели. Но он Бог зла, он не доверяет своим отцам и поэтому убивает их. После этого он начинает стареть и со временем умирает. Хотя потенциально он бессмертен, он становится смертным в момент своего рождения. Семена зла, заложенные в нем, распускаются в цветы недоверия, страха и ненависти.

— Все это прекрасно, — сказал Кармода. — Но тогда почему же Месс, Бог добра, правды и любви, старится и умирает?

Люди Алгула рассмеялись, и один из них крикнул:

— Хорошо сказано, землянин!

Терпеливо, как будто он говорил с ребенком, Танд ответил:

— Хотя Месс и Бог, но он человек с плотью и кровью. Поэтому он живет, как человек, и должен умереть, как человек. Он вобрал в себя сущность тех людей, что создали его. А создали его не мы, бодрствующие. Мы всего лишь агенты. Создали Бога спящие. Они грезят во сне, и сущность Бога в основном определяется ими. Если в данный момент в мире много зла — скорее всего родится Алгул. Если же много добра — родится Месс. Мы, отцы, вовсе не определяющая сила. Все определяет воля шести миллиардов Спящих жителей планеты.

Танд помолчал, глядя на Кармоду, как бы желая вдохнуть в него искренность. А затем продолжал:

— Не буду скрывать, ты представляешь для нас ценность, потому что ты землянин, житель другой планеты. Только недавно мы, карренцы, начали задумываться о других религиях, о том, что они означают. Мы начали понимать, что Великая Мать, Бог, Первопричина, Создатель Вселенной, которую везде называют по своему, думает не только о нашей планете, песчинке в составе мироздания. Его создания разбросаны везде. Поэтому Спящие, зная, что они не одни во Вселенной, что у них есть тьма братьев везде, желают быть отцами Бога, единого для всех живых существ Вселенной. Возрожденный Месс уже не будет прежним Мессом. Он будет отличаться от своего умершего предшественника, как дети отличаются от отца. Он будет иметь в себе кровь людей других планет, мы надеемся на это. И мы, вместе с ним, тоже будем лучше. Вот почему ты нужен нам, Кармода. — Он показал на врагов. — И эти шестеро тоже хотят, чтобы ты стал седьмым, но по другой причине. Если ты станешь одним из отцов Алгула, то он, возможно, распространит свое влияние и на другие планеты. И отцы его тоже смогут грабить не только свою планету, но и всю Вселенную.

Кармода почувствовал, как в нем вспыхнула алчность и надежда.

И откуда–то в его измученном теле появились новые силы. Взять себе богатейшие планеты, нацепить их на шнурок и носить на шее, как ожерелье из драгоценных жемчужин! С тем могуществом, которым обладают регенты Алгула, он может делать все, что угодно. Ничего недозволенного!

В этот момент вторая группа решила, что настало время действовать. На Кармоду обрушилась волна из объединенной воли. И он, не защищенный, рухнул под напором этой воли.

Тьма, тьма, тьма…

Экстаз…

Он, Джон Кармода, всегда будет тем Джоном Кармодой, каким он хотел быть — сильным, надменным, сметающим все на своем пути. Его тело, разум, душа закалится в черном пламени экстаза, и ничего не будет страшно Джону Кармоде. Целые народы будут умирать, звезды застывать и гаснуть, планеты падать на свои солнца, и только он, Джон Кармода, будет властвовать во всей расширяющейся Вселенной. И всегда он будет одним и тем же, сегодня и завтра, всегда тем же — твердым и сверкающим, как черный алмаз, Джоном Кармодой.

И тут вступила первая группа. Они не обрушились на него объединенной волей, они просто открылись ему, сняли защитные барьеры, встали перед ним совершенно беззащитные, позволяя ему напасть, если он пожелает. В них не было никакой угрозы, и он не чувствовал, что они, подобно слугам Алгула, припрятали какие–то темные замыслы. Они стояли, полностью открытые до самых глубин своего естества.

Джон Кармода не мог сопротивляться желанию наброситься на них, на такую легкую добычу, как голодный тигр не может не броситься на привязанную к дереву корову…

Свет, свет, свет…

Экстаз…

Но совсем не тот экстаз, что предложили ему отцы Алгула. Он вдруг почувствовал, что его разрывает на тысячи кусков, ощутил, что он стремительно летит одновременно во всех направлениях.

Это было что–то пугающее. Он вскрикнул, пытаясь собрать сотни кусков в одно целое, снова стать прежним Джоном Кармодой. Он испытал ужасную боль. Но как можно испытывать боль и экстаз в одно и то же время?

Он этого не понимал. Но он знал, что потерпел поражение от первой шестерки Месса. Отсутствие защиты и было их защитой. Ни за что на свете он не стал бы нападать на них снова. Это означало бы уничтожить Джона Кармоду.

— Да, — сказал ему Танд, хотя Кармода ни о чем не спрашивал. — Ты должен умереть первым, уничтожить старого Джона Кармоду, но сотворить нового, гораздо лучшего. Новый Бог всегда лучше старого.

Кармода резко отвернулся и от тех, и от других. Он достал из кармана нож, нажал на кнопку, и лезвие выскочило из рукоятки, как серо–голубая змея, которая должна была укусить его.

У него был только один путь освободиться от бронзовой челюсти. И он пошел по этому пути.

Было больно, но не слишком. И крови было гораздо меньше, чем он ожидал. Он мысленно приказал кровеносным сосудам закрыться, они повиновались и закрылись, как закрываются цветы при приближении ночи.

Однако эта процедура очень утомила его. Он дышал так, будто пробежал сотни километров. Ноги его дрожали, лица внизу расплылись в два широких бесформенных лица. Он едва стоял на ногах.

Из группы Алгула вышел человек и протянул руку.

— Прыгай, Кармода, — сказал он. — Прыгай, я удержу тебя. Руки у меня сильные. Мы разгоним этих хлюпиков, пойдем в замок и…

— Подожди!

Женский голос донесся откуда–то издали. Громкий, повелительный, и в то же время музыкальный. Все замерли.

Кармода взглянул поверх голов.

Мэри.

Мэри, живая и невредимая, как будто он никогда не всаживал в нее целую обойму. Она ничуть не изменилась. Кроме одного.

Живот ее был чудовищно огромен. Он заметно вырос с тех пор, как он видел ее в последний раз. Пожалуй, она уже была готова родить.

Предводитель второй шестерки спросил Карм оду:

— Кто эта темная женщина?

Кармода, стоящий у края пьедестала и готовый прыгнуть вниз, заколебался, открыл рот для ответа, но Танд опередил его:

— Она была его женой. Он убил ее на Земле и сбежал сюда. Но в первую же Ночь Света он создал ее.

Люди в группе Алгула ахнули и отшатнулись назад.

Кармода с удивлением посмотрел на них. Очевидно, информация Танда внесла какие–то осложнения, которых он не мог понять.

— Джон, — сказала Мэри, — совершенно бессмысленно убивать меня снова и снова. Я буду возрождаться каждый раз. Я уже готова родить дитя, которого ты не хотел. Он появится через час. На рассвете.

Спокойно, но каким–то звенящим голосом, который выдавал внутреннее напряжение, Танд сказал:

— Ну, Кармода, кем же он будет?

— Кем? — тупо переспросил Кармода.

— Да, — сказал предводитель людей Алгула, снова приблизившись к пьедесталу. — Кем он будет? Мессом или Алгулом?

— Так вот оно что? — сказал Кармода.

Экономия Природы, Богини или чего там еще. Зачем трудиться над созданием ребенка, когда он вот, под рукой.

— Да! — громко сказала Мэри. Голос ее был музыкален, хотя в нем звучала медь колокола — Джон, ты не хочешь, чтобы дитя было таким, как ты? Темной замороженной душой? Ты хочешь, чтобы он был светлым и теплым, правда?

— Человек! — сказал Танд. — Неужели ты не видишь, что ты уже сделал выбор. Ты не знаешь, что у нее нет собственных мозгов, что она говорит только то, что думаешь ты? Она повторяет истинные твои мысли и желания, спрятанные в самых глубинах твоей души. Неужели ты не знаешь, что это ты вкладываешь слова в ее уста, что это ты управляешь движениями ее губ?