— Снова игра, — пробормотал Кармода и с трудом поднялся на ноги.

Руки его ощупывали тело, ожидая наткнуться на дыры в нем. Но все было цело и следов крови не было, хотя одежда была влажная. Но это не от крови, а от пота.

Так вот, значит, как умирают, подумал он. Это ужасно, потому что чувствуешь себя абсолютно беспомощным, как ребенок, которого сжимает в объятиях взрослый. И не потому, что хочет убить тебя, а потому, что очень любит. Постепенно к нему вернулась способность думать, и, очевидно, это странное ощущение испытали Скалдер и Мэри, когда в них вонзились пули. И это ощущение каким–то образом передалось ему, Кармоде, и он получил такой шок, что надолго потерял сознание и подумал, что умер.

А что если бы он продолжал думать так? Он действительно умер бы?

Так что же это?

— Не будь дураком, Кармода, — сказал он себе. — Что бы ты ни делал, не будь дураком. Ты просто испугался… до смерти.

Он подошел к Мэри и перевернул ее тело.

Крик из темноты заставил его подпрыгнуть. Он повернулся и, держа пистолет в руке, стал вглядываться в темноту, но не увидел ничего.

— Скалдер! — позвал он.

В ответ раздался дикий крик, скорее звериный, чем человеческий.

Улица тянулась по прямой ярдов на сто, а потом поворачивала. На углу стоял высокий дом, каждый из шести этажей которого нависал над предыдущим. Дом был похож на громадный телескоп, воткнутый острым концом в землю. Из–за угла дома вышел Галлункс, лицо которого было искажено гримасой боли. Увидев Кармоду, он замедлил шаг.

— Отойди в сторону, Джон! — крикнул он. — Ты не можешь заходить сюда, если я здесь. Иди прочь! Я занял это место и хочу быть здесь. Здесь место только для одного, и оно предназначено мне!

— О чем ты говоришь, черт возьми! — выкрикнул Кармода. Он все время держал монаха на мушке пистолета. Было неизвестно, к чему может привести эта сумасшедшая говорильня.

— Ад! Я говорю об аде! Неужели ты не видишь это пламя, не чувствуешь его? Оно обжигает меня, когда я в нем, и сжигает других, когда меня в нем нет. Отойди в сторону, Джон, позволь мне спасти тебя, избавить от мучений. Я уже научился немного управлять им и могу выйти из него, когда поблизости никого нет. Тогда оно начинает искать другую грешную душу. Найдя ее, пламя накидывается на нее, но когда я снова вхожу, оно отпускает свою жертву, перебравшись на меня. Я делаю это, невзирая на жуткие мучения.

— Ты действительно сумасшедший, — сказал Кармода. — Ты…

Но тут он дико вскрикнул, выронил пистолет и стал кататься по земле, хлопая руками по одежде.

Это окончилось также внезапно, как и началось. Он сел, дрожа и всхлипывая от боли и страха.

— О, боже! Что это было? Пламя, огонь!

Галлункс шагнул вперед и встал рядом с Кармодой, стиснув кулаки и бешено вращая глазами, как бы отыскивая путь для бегства из своей невидимой тюрьмы. Но увидев, что Кармода идет к нему, он остановил свой взгляд и сказал:

— Кармода, никто не заслуживает таких мук, даже самый отъявленный грешник, даже ты, Кармода!

— Это очень приятно, — сказал Кармода, но голос его был не столь насмешлив, как обычно.

Теперь он испытал на себе те мучения, которые испытывает монах. Его очень интересовало, как это получается. Как мог Галлункс проецировать свои галлюцинации на другого человека, чтобы тот почувствовал то же самое? Единственное, что он мог предположить, что излучение солнца воздействует на мозговое излучение отдельных людей, намного увеличивая его интенсивность. И это излучение воздействует на других людей без прямого контакта. Значит, в этом нет никакой тайны. Такая передача энергии давно известна. Радиоволны переносят звук и изображение, а при помощи слуха человек может слышать другого человека, даже не видя его. Но в этом случае эффект был поразителен. Он вспомнил свое ощущение, как пуля, попавшая в тело Мэри, входила в его тело, вспомнил ужас смерти, охвативший его…

Это был настоящий ужас независимо от того, его это было ощущение или Мэри. Если в течение семи ночей каждый встречный будет передавать ему свои ощущения, а он не сможет сопротивляться им…

Нет, он не беспомощен! Он может убить всякого, кто генерирует и передает ему свои ощущения.

— Кармода! — крикнул Галлункс, очевидно, стараясь громкостью голоса заглушить непереносимую боль. — Кармода, ты должен понять, что не пламя преследует меня, это я преследую пламя, я хочу быть в аду! Но ты не должен из этого заключить, что я отрекся от своей веры, от своей религии и, следовательно, должен вечно находиться там, где горит адский огонь. Нет, я верю в учение нашей церкви еще тверже, чем раньше! Я не могу не верить! Но… я охотно отдаю себя пламени, так как не верю, что обрекать на страдание и на страшные муки девяносто девять процентов богом созданных душ справедливо. А если это справедливо, тогда я должен быть среди них!

И хотя я верю в каждое слово священного писания, я отказываюсь занять свое место на небесах среди благословенных. Нет, Кармода, я остаюсь среди проклятых навеки в знак протеста против божьей несправедливости. И если случится так, что спасутся от ада девяносто девять и девять десятых процента и лишь одна душа попадет в ад, я шагну в огонь и встану рядом с ней. И скажу: «Брат, ты не один! Я с тобой навечно или до тех пор, пока над нами не сжалится господь!» Но ты, Кармода, не услышишь от меня ни одного проклятия, ни одной мольбы. Я буду стоять и гореть, пока эта несчастная душа не освободится и не присоединится к остальным счастливчикам…

— Ты сошел с ума! — сказал Кармода, хотя он не был уверен в этом.

Лицо Галлункса все еще было искажено болью, но он уже не выглядел так, как будто его раздирали две противоборствующие силы. Теперь он, несмотря на мучения, стал самим собой.

Кармода не мог придумать ни одной причины, которая могла бы благотворно подействовать на Галлункса. По его понятиям, все должно было быть наоборот. Пожав плечами, он направился обратно к автомобилю. Галлункс что–то кричал ему вслед, что–то предупреждающее и ободряющее. В следующую секунду Кармода ощутил огромное жжение в спине. Ему показалось, что на нем вспыхнула одежда.

Он повернулся, выхватил пистолет и выстрелил в направлении монаха, хотя он не мог его видеть из–за вспышки пламени.

Внезапно ослепительный свет и нестерпимый жар исчезли. Кармода заморгал, стараясь привыкнуть к резкому переходу в полутьму и ожидая увидеть тело Галлункса. Он полагал, что галлюцинации исчезли вместе с тем, кто их порождает, но он увидел только один труп — труп Мэри.

В глубине улицы мелькнул силуэт и скрылся за углом. До Кармоды донесся крик. Галлункс преследовал свои галлюцинации, борясь за высшую справедливость.

— Пусть идет, — сказал Кармода. — Пусть, раз уж он таскает свое пламя с собой.

Теперь, когда Мэри была мертва, настало время ответить себе на некоторые вопросы, которые уже давно мучили его.

Он принес из автомобиля молоток и длинную тупую отвертку. С помощью этих инструментов он проделал в ее черепе дыру. Отложив молоток, он взял фонарик и встал на колени, склонившись над черепом. Затем он выключил фонарик и направил луч света в проделанное отверстие. Он знал, что не сможет отличить мозг женщины от мозга мужчины, но он хотел знать, есть ли там мозг вообще. Может, там просто клубок нервов для приема телепатических приказов, которые излучает он. Если ее жизнь и ее поведение как–то зависят от его подсознания, то…

Мозга там не было. Было то, чего он не успел рассмотреть. Он увидел только свернутые кольца в чешуе, сверкающие красные глаза, открытую пасть с ярко–белыми клыками. А затем перед глазами у него поплыл туман — после того, как что–то молниеносно ударило его из дыры в черепе.

Он упал на спину, фонарик выпал из его руки и покатился по земле, светя в ночь. Джон уже не думал об этом, так как чувствовал, что лицо его начало распухать. Оно раздувалось, как мяч, в который накачали воздух. Дикая боль распространилась по его венам. Огонь жег тело, тек по жилам, как будто в них вместо крови текло расплавленное серебро.