Когда процесс успешен, два яйца движутся навстречу друг другу, но еще не встречаются.

Еще нет.

Там должны быть и другие яйца, собранные в темном инкубаторе личинки в пары, причем необязательно, чтобы они были от одних и тех же доноров.

Их должно быть где–то от двадцати до сорока пар.

Затем однажды таинственная химия клеток сообщает телу личинки, что яиц набралось достаточно.

Выделяются гормоны, и начинается метаморфоза. Личинка ненормально разбухает, и мать, видя это, осторожно помещает ее в теплое место и кормит в изобилии отрыгнутой пищей и сахарной водой.

На глазах матери личинка становится короче и толще. к, о хвост сокращается. Хрящевые кольца, широко раздвинутые на стадии личинки, сближаются друг с другом и затвердевают. Формируется скелет, ребра, плечи. Появляются руки и ноги, они вытягиваются и приобретают человеческую форму. Проходит шесть месяцев, и вот в детской кроватке лежит нечто напоминающее ребенка хомо сапиенс.

К своему четырнадцатому году ээлтау вытягивается и развивается, как и его земной аналог.

Зрелость, однако, приводит к еще более странным изменениям. Гормоны вырабатывают другие гормоны, пока первая пара яиц, дремавшая эти четырнадцать лет, сближается. Они проникают друг в друга, хроматин одного смешивается с хроматином другого, из них возникает простое создание, похожее на червя четырех дюймов длиной, и выделяется в живот своей хозяйки.

Затем тошнота. Рвота. Так почти безболезненно выносится наружу генетически новое существо.

Новый червь, который служил одновременно и фетишем и яйцом, мог приносить экстаз и втягивать в свое тело яйца любящих взрослых, мог претерпеть метаморфозу и стать новым младенцем, юношей, а затем взрослым.

И так далее, и так далее.

Лейн поднялся и, шатаясь, направился к своей кровати. Он сидел, склонив голову, и шептал самому себе:

— Так, Марсия родила и выносила эту личинку. Но в личинке нет ни одного гена Марсии. Для нее она была только хозяйкой. Однако если у Марсии будет пара, она с помощью этого червяка привнесет свои наследственные признаки. Этот червь станет взрослым и выносит другого — ребенка Марсии.

Он поднял в отчаянии руки.

— Как ээлтау считают свои поколения? Как прослеживают своих предков? Или они этого не делают? Может, легче считать свою приемную мать, свою хозяйку, настоящей матерью? Кто же она у вас на самом деле? И какого рода генетический код создает этих людей? Он не может, я думаю, сильно отличаться от нашего. Нет никаких причин, обусловливающих это. Но кто отвечает за развитие личинки и ребенка? Его псевдомать? Или это вменяется в обязанность партнера? И как в отношении собственности и законов наследования? И… и…

Лейн беспомощно посмотрел на Марсию. Ласково поглаживая голову личинки, она вернула ему его взгляд.

Лейн покачал головой:

— Я был не прав. Ээлтау и земляне не смогут встретиться на дружеской основе. Люди станут воспринимать вас как отвратительных паразитов. Будут разбужены их глубочайшие предрассудки, сокровеннейшие табу будут осквернены. Они не сумеют жить с вами или хотя бы отдаленно считать вас людьми. А если это произойдет, то сможете ли вы жить с нами? Разве моя нагота не вызвала у тебя шока? Не поэтому ли вы не контактируете с нами?

Марсия положила личинку, подошла к нему и поцеловала кончики его пальцев. Лейн хотя и сопротивлялся немного, но тоже взял ее пальцы и поцеловал их. И сказал мягко:

— Да… индивидуальности могут научиться уважать друг друга, даже полюбить один другого. А массы состоят из индивидуальностей.

Он откинулся на кровать. Он больше не мог бороться со сном.

— Прекрасный, благородный разговор, — прошептал он. — Но это ничего не значит. Ээлтау не думают, что они смогут иметь с нами дело. Что случится, когда мы будем готовы совершить межзвездный прыжок? Воина? Или они побоятся позволить нам продвинуться даже до этой точки и уничтожат нас до этого? В конце концов, одна кобальтовая бомба…

Он вновь посмотрел на Марсию, на ее не совсем человеческое, но прекрасное лицо, гладкую кожу груди, живота и поясницы. Вновь ощутил отсутствие сосков, пупка, лобка. Она пришла издалека, из ужасно отдаленного места, через огромные расстояния. Леин, однако воспринимал ее как теплое, щедрое, дружеское и привлекательное существо.

Засыпая, он вновь вспомнил строки, которые читал в последнюю ночь на базе:

Это голос моего возлюбленного.

Стуча, говорит он:

«Открой мне, моя сестра, моя любовь,

моя голубка, моя невинная…

Сестра есть у нас,

которая еще мала,

И грудей нет у нее;

Что нам делать с сестрой,

Когда будут свататься за нее!

С гобои беседуя, забыл я о времени,

О временах года и смене их —

все они нравились мне

равно…

— С тобой беседуя, — повторил Леин громко, повернулся спиной к Марсии и ударил кулаком по кровати: — Великий боже, почему не может быть так?

Долгое время он лежал, вжимаясь лицом в матрас. Что–то случилось; окутывающая его усталость исчезла; его тело словно выплыло из какого–то резервуара. Осознав это, он сел, кивнул Марсии и улыбнулся ей.

Она медленно поднялась и подошла к нему, но он показал, чтобы она захватила с собой личинку. Сначала она глядела недоуменно. Затем выражение ее лица прояснилось. Недоумение уступило место пониманию. Слабо улыбаясь, она снова направилась к нему, и, хотя он знал, что это обман его собственного воображения, ему показалось, что она покачивает бедрами, как женщина.

Она остановилась перед ним в ожидании, предоставляя ему поцеловать себя в губы. Ее глаза были закрыты.

Он поколебался долю секунды. Она — нет, оно сказал он себе. — выглядела так доверчиво, так любяще, так женственно, что он не мог не сделать этого.

— За Землю! — произнес он отчаянно и свел концы пальцев на ее шее.

Она обмякла, падая на него, ее лицо скользнуло по его груди. Лейн поймал ее под мышки и положил лицом вниз на кровать. Личинка, выпавшая из ее руки на пол, корчилась от боли. Лейн поднял ее за хвост и в ярости, вызванной ужасом, что он будет не способен сделать это, взмахнул ею, как хлыстом. Раздался треск, когда голова личинки врезалась в пол и кровь брызнула из ее глаз и рта. Лейн поставил пятку на голову личинки и давил, давил, давил, пока не ощутил под ногой плоскую массу.

Затем быстро, чтобы успеть, прежде чем Марсия придет в сознание и произнесет слова, которые сделают его слабым и вызовут тошноту, он подбежал к шкафчику. Выхватив из него узкое полотенце, он вернулся назад и вставил ей кляп. После этого он веревкой связал ее руки за спиной.

— Сейчас, дрянь! — Лейн задыхался. — Мы посмотрим, кто выиграет! Ты сделала со мной это, ты! Ты это заслужила, а твой монстр заслужил смерть!

Он торопливо начал укладываться. Через пятнадцать минут он упаковал в два узла костюмы, шлемы, баллоны, пищу. Он поискал оружие, о котором она говорила, и нашел нечто, что могло им оказаться. Оно имело приклад, подходящий к его руке, и диск, который мог служить регулятором интенсивности того, чем оно стреляло. Эта штука, как надеялся Лейн, могла испускать из своего грушевидного конца парализующую и убивающую энергию. Конечно, он мог и ошибаться. Эта штука могла использоваться совсем для других целей.

Марсия пришла в себя. Она села на краю кровати, ее плечи поникли, голова опустилась; слезы бежали по ее щекам в полотенце, которым был заткнут рот. Ее расширившиеся глаза были сфокусированы на раздавленном черве у ее ног.

Лейн грубо сжал ее плечи и поднял с кровати. Она дико взглянула на него, и он снова слегка встряхнул ее. Он почувствовал тошноту. Он знал, что убил личинку, хотя не хотел делать этого. Он знал также, что связал ее так жестоко, потому что боялся не ее — себя. Ловушку, в которую она попала, он подстроил потому, что, несмотря на свое отвращение, хотел предаться этому акту любви. Предаться, подумал он, было верным словом. Оно содержало налет преступления.

Марсия повернулась кругом, почти потеряв равновесие из–за связанных рук. Ее лицо дергалось, и звуки рвались из–под кляпа.