THREE QUARKS FOR MASTER MARK Three quarks for Muster Mark! Sure he hasn't got much of a bark And sure any he has it's all beside the mark. But O, Wreneagle Almighty, wouldn't un be a sky of a lark To see that old buzzurd whooping about for uns shirt in the dark And he hunting round for uns speckled trousers around by Palmerstown Park? Hohohoho, moulty Mark! You're the rummest old rooster ever flopped out of a Noah's ark And you think you're cock of the wark. Fowls, up! Tristy's the spry young spark That'll tread her and wed her and bed her and red her Without ever winking the tail of a feather And that's how that chap's going to make his money and mark! ТРИ КВАРКА ДЛЯ МАСТЕРА МАРКА «Эй, три кварка для мастера Марка!» — Верно, выглядит он не особенно ярко, И повадки его, как у сына кухарки, Но Всептичий Господь и ему шлет в утеху подарки. Глянь на старого дурня, что в тлеющем свете огарка, Без портков и рубахи бредет в Палмерстоунском парке, О-хо-хо, выпьем, что ли, по чарке, О пропойнейший из забулдыг, кто когда-либо выпал из Ноевой Барки. Хвост раздув, как бойцовый петух в зоопарке, Брызжа искрами юности, как в кочегарке, Он кричит: «Просыпайтесь, цесарки, Разложу вас, ублажу вас, орошу вас — и всем будет жарко!» Вот как этот проныра растит капитал, не теряя своей высшей марки. Приложения КАМЕРНАЯ МУЗЫКА II (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.) Сумерки. Закат догорел. Скоро взойдет луна. Бледно-зеленый свет фонарей. Музыка из окна. Женские пальцы. Седой рояль. Клавиш точеных ряд. Радость, страдание и печаль — Теплой волною — в сад. Полные тайной боли глаза. Тканей голубизна. В бледно-зеленые небеса Тихо идет луна. II (пер. Г. Шульпяков, 2000)
Вечерний сумрак — аметист — Уходит в синеву. И фонаря зеленый дым Стекает сквозь листву. Рояль старинный зазвучит Спокойно и легко. Над клавиш желтой чередой Склоняется лицо. Ее движенья, мысли, взгляд Блуждают. Чистый лист исчезнет в темной синеве, Как в море — аметист. III (пер. А. Казарновский, 1988) Повсюду — тьма. Повсюду — тишина. Но где-то под беззвездным сводом ночи Трепещет все пронзительней и звонче Далекой арфы тонкая струна. Она поет: «Любовь, ты посмотри, Дома и вещи, люди и природа — Все жаждет только одного: восхода. Скорей ворота настежь отвори Для ласточек зари. Мы молимся тебе, Любовь! Внемли»; И внемлет им Любовь в ночи безлунной. Так пусть не затихает голос струнный И там, в небесной огненной дали, И здесь, в глуши земли. IV (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.) Запад стих, потемнев. Первой звезды восход. Льется чей-то напев Возле твоих ворот. И шепчешь ты в тишине: «О, кто там спешит ко мне?» Полно, это не тот Гость из далеких грез В час, когда ночь цветет, Песню тебе принес, Печаль свою затая… Любимая! Это — я! XVIII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.) Послушай эту сказку, Любовь моя: Когда мужчину бросят Его друзья, Окажутся их клятвы Легки, как пух, И крадучись уходит Последний друг, Пусть женщина в пустыню К нему придет, Придет — и боль остынет, И он поймет, Что в мире все богатство — Он и Она, И — жить. И — губ касаться. И — тишина. XXXII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.) Весь день лило. Но надо нам идти В измученный дождями сад, Где листья на дорожках памяти Холмами рыжими лежат. Скользят дорожки эти мокрые, Ах, вот бы привели они Туда, в ту даль, где снова мог бы я Найти тебя… ту ночь… те дни… |
