XIV ПЕСНЯ («О чем он вспомнил, этот ссыльный?») О чем он вспомнил, этот ссыльный? О ниве, всходами обильной, О блеске плуга своего, О милой Франции бессильной; И эти думы — смерть его! Пока Дюпенам — чин придворный, Изгнанник стонет, сир и наг… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! Рабочий вспомнил мастерскую, А пахарь — хижину простую, Цветы в горшках — не сосчитать, — Камин, каморку боковую, Где старой бабушки кровать, Где весь в кистях ягдташ узорный Висит, охот веселых знак… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! Там в мае мед сбирали пчелы, И воробьев народ веселый Проказил средь густых овсов И обчищал холмы и долы, Сойти стараясь за орлов. Там время грызло замок черный И стены рушило в овраг… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! Ему сверло или зубило Жену, детей и мать кормило; Он на работу шел с зарей — И весело работать было. О, свет и пламя! Труд святой! Кормился с детства он у горна, Машин любил он верный шаг… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! А вечерами по субботам Давал он отпуск всем работам: Фуражку лихо заломив, Он мчался к городским воротам, Февральский засвистав мотив; Там, съев рагу, он пил задорно За Венгрию, подняв кулак… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! По воскресеньям же крестьяне Кричали Марион иль Жанне: «Идем, жена, скорей, дружок! Надень чепец из лучшей ткани!» — И шли на танцы, на лужок: Там, по густой траве, проворно В лад песне топотал башмак… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! Везут их — узников угрюмых, Чьи души гибнут в черных думах; Им видны вязы у могил; Им снятся сны в зловонных трюмах: Кто взор в Германию вперил, Кто — в заальпийский край нагорный; Кто Польшу ищет, как маяк… — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! Один затерзан. Строг и светел, Он смертный час улыбкой встретил. «Кому полезна смерть твоя?»— «А жизнь кому? — он мне ответил. — Прощай: теперь свободен я! Но Франция, в цепях, покорна, Фигляром ввергнута во мрак…» — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! «Как жить без тех родимых далей, Где луч зари глаза встречали, Без птичьих песен, что, звеня, В мое окошко залетали? Ведь сердце там, где нет меня! Над жалким гробом холмик дерна Сложите, — памятник бродяг…» — Нельзя без хлеба жить, бесспорно, Но и без родины не проживешь никак! XV «Есть годы подлые…» Есть годы подлые, когда, соблазнены, Стремясь к утехам, К постыдным радостям, народы склонены Перед успехом. Тогда из их сердец, ласкаемых всегда Мечтой проклятой, Достоинство и честь уходят — как вода Из губки сжатой. Тогда пред ложью, злом и тьмой такой народ, Под стать лакею, Поклонам учится у тростника, что гнет Под ветром шею. Тогда — пиры, игра! Душевный голос им — Лишь звук подпольный; Жрут, пляшут, пьют, поют, бесчестием своим Вполне довольны. Злодейство чванное, в кругу презренных слуг, Их лесть отведав, Хохочет в небеса — и дрожь пронзает вдруг Могилы дедов. Живут; взор туп, шаги нетверды, скошен рот: Видна порода!.. И вдруг труба гремит: «Республика грядет! Грядет Свобода!» И схож весь этот люд, кому спугнула сон Фанфара эта, С пьянчугою ночным, который устрашен Лучом рассвета. XVI ULTIMA VERBA [14] Убита совесть! Он, довольный черным делом, С усмешкой торжества склонился к мертвецу. Кощунственно глумясь над бездыханным телом, Он оскорбляет труп ударом по лицу. Коснея в бездне лжи, стяжательства и блуда, Судья ждет подкупов, священник — синекур, И бога своего, как некогда Иуда, В Париже в наши дни вновь продает Сибур. Гнусавят нам попы: «Покорствуйте! На троне Избранник господа и курии святой». Когда они поют, меж набожных ладоней Нетрудно разглядеть зажатый золотой. На троне — негодяй! Пусть он помазан папой, Он дьявольским клеймом отмечен с давних пор. Державу он схватил одною хищной лапой, Сжимает он в другой палаческий топор. Ничем не дорожа, попрал паяц кровавый Долг, добродетель, честь, достоинство церквей; От власти опьянев, он пурпур нашей славы Постыдно запятнал блевотиной своей. Но если мой народ в бессовестном обмане Погрязнет, — может быть, и это впереди, — И если, отказав в приюте, англичане Изгнаннику шепнут: «Нам страшно, уходи!» Когда отринут все, чтоб угодить тирану; Когда помчит судьба меня, как лист сухой; Когда скитаться я от двери к двери стану С изодранной в клочки, как рубище, душой; Когда пески пустынь и в небесах светила — Все будет против нас, отверженных гоня, Когда, предав, как все, трусливая могила Откажется укрыть от недругов меня, — Не поколеблюсь я! Я побежден не буду! Моих не видеть слез тебе, враждебный мир. Со мною вы всегда, со мною вы повсюду — Отчизна, мой алтарь! Свобода, мой кумир! Соратники мои, мы цели величавой, Республике верны, и наша крепнет связь. Всё, что теперь грязнят, — я увенчаю славой, Все то, что ныне чтут, — я ниспровергну в грязь. Во вретище своем, под пеплом униженья, Греметь я буду: «Нет!» — как яростный набат. Пусть в Лувре ты теперь; но предвещаю день я, Когда тебя сведут в тюремный каземат. К позорному столбу вас пригвождаю ныне, Продажные вожди обманутой толпы! Я верен вам навек, опальные святыни, Вы — стойкости моей гранитные столпы. О Франция! Пока в восторге самовластья Кривляется злодей со свитой подлецов, Тебя мне не видать, край горести и счастья, Гнездо моей любви и склеп моих отцов. Не видеть берегов мне Франции любимой; Тяжка моя печаль, но так велит мне долг. Я на чужой земле, бездомный и гонимый, Но мой не сломлен дух, и гнев мой не умолк. Изгнание свое я с мужеством приемлю, Хоть не видать ему ни края, ни конца. И если силы зла всю завоюют землю И закрадется страх в бесстрашные сердца, Я буду и тогда республики солдатом! Меж тысячи бойцов — я непоколебим; В десятке смельчаков я стану в строй десятым; Останется один — клянусь, я буду им! |
