Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Джерси, ноябрь 1852

V

ССОРЫ В СЕРАЛЕ

О небо! Он блистал когда-то, луч свободы;
Летел великих войн, все потряся народы,
Неслыханный циклон;
На картах засверкал Маренго знак кровавый,
И Тацит бы ослеп, глядя на пламень славы
Твоей, Наполеон!
Да, были эти дни — фримеры, прериали, —
Когда все чудища, все гидры погибали
Под метким топором;
Когда стал пеплом трон, Бастилия — руиной,
Когда над каждою великою вершиной
Великий грянул гром.
Да, видели отцы, как в океан столетий,
В морях Республики, год Девяносто Третий
Левиафаном плыл;
Да, исполины шли — бесстрашны, гневны, грубы —
И богу самому, рыча, казали зубы,
Едва он их корил.
Да, Мирабо, Дантон, Сен-Жюст — сыны вселенной!
Теперь же выкидыш плюгавый и презренный
Над нами вознесен;
Теперь же Франция на представленье это
Глядит, где в капельке воды со спирохетой
Воюет вибрион!
Позор! Теперь одно волнует всех в Париже:
Морни или Мопа стоит к престолу ближе?
Кто победит кого?
Порядок оба ведь спасали. Кто ж сильнее?
Кто покорит дворец? За этого — лакеи,
А девки — за того.

Брюссель, январь 1852

VI

ВОСТОЧНОЕ

Когда в тюрьму к Абд-эль-Кадеру
Шут узкоглазый был введен
(Кого Тролон, забывший меру,
Именовал «Наполеон»);
Когда со свитою лакейской,
В окошке застя неба синь,
Зверь из берлоги Елисейской
Предстал пред хищником пустынь, —
Тот, в рощах пальмовых рожденный,
Султан, товарищ рыжих львов,
Свирепый, кроткий, углубленный,
Хаджи, хранитель мудрых слов;
Тот, роковой, в бурнусе белом,
Герой, что все сметал с пути,
Пьянея боем озверелым,
Чтоб ночь в молитвах провести;
Кто, на шатре раздвинув ткани
И веря в близость горних сил,
Свои, в крови засохшей, длани
Спокойно к звездам возносил;
Кто, кровью меч насытив грозный,
Мечты неясной слышал зов,
Любуясь красотою звездной
С горы отрубленных голов, —
Завидя лоб с клеймом «изменник»
И лживый взор меж тяжких век,
Тот, верный воин и священник,
Спросил: «Кто этот человек?»
Он удивлен при виде маски
В усах, — но кто-то говорит:
«Гляди: с ним ликторские связки;
Знай: это цезарь и бандит.
Ты слышишь этот плач и стоны,
Что не смолкают, что растут?
Знай: то клянут убийцу жены,
То матери его клянут.
Он овдовил, осиротил их;
Он взял всю Францию в ножи;
Теперь он трупы жрет в могилах».
И поклонился тут хаджи.
Но с тайным он глядел презреньем
На мастера кровавых игр.
Наморщив ноздри, с отвращеньем
Обнюхивал гиену тигр.

Джерси, ноябрь 1852

VII

ДОБРЫЙ БУРЖУА У СЕБЯ ДОМА

Как я счастлив, что родился в Китае! У меня есть дом, где я могу укрыться; у меня найдется, что есть и что пить; я пользуюсь всеми благами существования — у меня есть платья, головные уборы и множество украшений. Поистине, величайшее счастье выпало мне на долю.

(Цзень Чи-хи, китайский философ.)
Встречал я буржуа, жрецов торговли бойкой,
Не столько стоиков, сколь выдержанных стойко,
Купоны режущих рантьеров-молодчин,
Что действуют багром у биржевых пучин.
Честнейшие дельцы! Есть и у них охрана,
Как древле медный бык античного тирана,
Божок барышников, свой золотой телец.
Вот за кого всегда голосовал делец!
Но о любой строке, что вольностью согрета,
Дымя у камелька душистой сигаретой,
Так избиратель наш исподтишка поет:
«Вот книга вредная! Кто право ей дает
Быть храброй, искренней, пока я сам так трушу?
Кто Бонапарта бьет — и мне терзает душу.
Конечно, Бонапарт — ничто! Но почему
Об этом вспоминать, — простите, не пойму.
Да, он — проныра, лжец, клятвопреступник скверный,
Пират, политикан, воришка. Это верно.
Он выслал Суд и Честь, он все права попрал,
Орлеанистов он до нитки обобрал.
Нет худшей сволочи! Но он проголосован!
Я сам голосовал — и потому ни слова!
Сатира на него — и на меня хула!
Зачем же вспоминать, что храбрость умерла?
Ведь это же намек нам, гражданам нейтральным,
Что все мы струсили перед плутом нахальным!
Да, мы в наручниках, — согласен. Но, — увы! —
На бирже паника. Или хотите вы
Другой республики, не розовой, а красной?
Нет, лучше зло пресечь, — все сразу станет ясно.
Пусть в императоры возводится подлец!
Он лучше, чем террор, он лучше, наконец,
Как говорит Ромье, чем торжество народа!
Ведь он прибежище в делах такого рода.
Ругать правительство — не значит ли, дразня,
Грубейшим образом коснуться и меня?
Слегка критиковать правительство — уместно.
Но если говорят, что избиратель честный,
Что мирный буржуа сказал из страха «да»,
Что все сплошной расчет, — нет, это клевета!
Я это, черт возьми, изменой называю!
Нет, кровь еще во мне взыграет боевая,
Пускай сторонится меня любой смельчак!
Он оскорбил меня и честный мой очаг!»
Мыслитель! Если ты, клеймящий злодеянья,
Отмстишь за истину в кровавом одеянье,
За право, за народ задушенный, — беда!
Как раз очутишься меж двух огней тогда.
Жеронт себе избрал в правители Сбогара,
И речь бесстрашная, исполненная жара,
Зовущая к борьбе, не избежит помех:
Злодейства — этого и трусости — вон тех!
14
{"b":"174155","o":1}