1841 LE CAUCHEMAR [Кошмар (франц.)] Мой друг! меня уж несколько ночей Преследует какой-то сон тревожный; встаёт пред взором внутренним очей Насмешливо и злобно призрак ложный, И смутно так всё в голове моей, Душа болит, едва дышать мне можно, И стынет кровь во мне… Хочу я встать, И головы не в силах приподнять. То Фауст вдруг, бессменною тоской, Желаньем и сомнением убитой, Идет ко мне задумчивой стопой С погубленной, безумной Маргаритой; И Мефистофель тут; на них рукой Он кажет мне с улыбкой ядовитой. Другую руку мне кладет на грудь, Я трепещу и не могу дохнуть. Потом я вдруг Манфредом увлечён; Тащит меня, твердя о преступленьи, Которому давно напрасно он У бога и чертей просил забвенья… Уж вот на край я бездны приведён, Стремглав мы вниз летим — и нет спасенья… Я замираю, и по телу лёд С губительным стремлением идёт. Но вдруг стоит принц Гамлет предо мной, Стоит и хохотом смеётся диким… Безумный, нерешительный герой Не мог любить, ни мстить, ни быть великим, - И говорит, что точно я такой, С характером таким же бледноликим… И я мечтой в прошедших днях ношусь, И сам себе так гадок становлюсь… Насилу сон слетел с тяжёлых век!.. Я Байрона и Гёте начитался, И мне дался Шекспиров человек - И только!.. В жизни ж я и не сближался С их лицами, да и не сближусь ввек… Но холод долго в теле разливался, И долго я ещё не мог вздохнуть, И в тёмные углы не смел взглянуть… 1841 КАБАК[9] Выпьем, что ли, Ваня, С холода да с горя; Говорят, что пьяным По колено море. У Антона дочь-то Девка молодая: Очи голубые, Славная такая! Да богат он, Ваня! Наотрез откажет, Ведь сгоришь с стыда, брат, Как на дверь укажет. Что я ей за пара? Скверная избушка!.. А оброк-то, Ваня? А кормить старушку? Выпьем, что ли, с горя! Эх, брат! да едва ли Бедному за чаркой Позабыть печали! 1841 МНОГО ГРУСТИ! Природа зноем дня утомлена И просит вечера скорей у бога, И вечер встретит с радостью она, Но в этой радости как грусти много! И тот, кому уж жизнь давно скучна, Он просит старости скорей у бога, И смерть ему на радость суждена, Но в этой радости так грусти много! А я и молод, жизнь моя полна, На радость мне любовь дана от бога, И песнь моя на радость мне дана, Но в этой радости как грусти много! <1841>
ПОЛДЕНЬ Полуднем жарким ухожу я На отдых праздный в темный лес И там ложусь, и все гляжу я Между вершин на даль небес. И бесконечно тонут взоры В их отдаленьи голубом; А лес шумит себе кругом, И в нем ведутся разговоры: Щебечет птица, жук жужжит, И лист засохший шелестит, На хворост падая случайно, И звуки все так полны тайной… В то время странным чувством мне Всю душу сладостно объемлет; Теряясь в синей вышине, Она лесному гулу внемлет И в забытьи каком-то дремлет. <1841> ДРУЗЬЯМ Мы в жизнь вошли с прекрасным упованьем, Мы в жизнь вошли с неробкою душой, С желаньем истины, добра желаньем, С любовью, с поэтической мечтой, И с жизнью рано мы в борьбу вступили, И юных сил мы в битве не щадили. Но мы вокруг не встретили участья, И лучшие надежды и мечты, Как листья средь осеннего ненастья, Попадали и сухи и желты, И грустно мы остались между нами, Сплетяся дружно голыми ветвями. И на кладбище стали мы похожи: Мы много чувств, и образов, и дум В душе глубоко погребли… И что же? Упрёк ли небу скажет дерзкий ум? К чему упрёк?.. Смиренье в душу вложим И в ней затворимся — без желчи, если можем. Начало 1840-х ХАНДРА Бывают дни, когда душа пуста: Ни мыслей нет, ни чувств, молчат уста, Равно печаль и радости постылы, И в теле лень, и двигаться нет силы. Напрасно ищешь, чем бы ум занять, - Противно видеть, слышать, понимать, И только бесконечно давит скука, И кажется, что жить — такая мука! Куда бежать? чем облегчить бы грудь? Вот ночи ждешь — в постель! скорей заснуть! И хорошо, что стало все беззвучно… А сон нейдет, а тьма томит докучно! Начало 1840-х Гуляю я в великом божьем мире...[10] Гуляю я в великом божьем мире И жадно впечатления ловлю, И все они волнуют грудь мою, И струны откликаются на лире. Взойдет ли день, засветит ли луна, Иль птица в роще тёмной встрепёнется, Или промчится с ропотом волна, Мне весело и хорошо поётся. Я слушаю, уходят взоры вдаль, И вдруг в душе встаёт воспоминанье, И воскресает прежняя печаль, И ноет сердце, полное страданья. Взойдет ли день, засветит ли луна, Иль птица в роще тёмной встрепёнется, Или промчится с ропотом волна, И грустно мне и хорошо поётся. вернуться Кабак (стр. 48). Огарёв написал к этому стихотворению следующий комментарий: "Да, мне многое и многое хочется схватить из поэтической грусти и жизни России. Наша народность довольно оригинальна и содержит довольно глубокий поэтический элемент, чтоб трудиться представлять её в поэтических образах. И именно надо спуститься в низший слой общества. Тут-то истинная народность, всегда трагическая. Высший и средний слой, довольно уродливо проникнутый европейской жизнью, имеет больше комического элемента". Положено на музыку Алябьевым. вернуться "Гуляю я в великом божьем мире…" (стр. 53). Стихотворение представляет собой часть письма к Евдокии Васильевне Сухово-Кобылиной (1819 — 1896), сестре драматурга А. В. Сухово-Кобылина, друга юности поэта. Ей посвящен большой цикл стихотворений, не вошедший в данное издание, под названием "ВисЬ der Liebe" ("Книга любви"). |
