Глаза Заброди слегка расширились.
— Успокойся, сын мой! Я вовсе не собирался…
— Ты работал на правительство, не так ли, святой отец? Когда закончилась война, тебя использовали, чтобы эффективнее промывать людям мозги. Ты специализировался на приезжих с других миров, и мое дело тоже было поручено тебе, верно?
— Отпусти… меня. Отпусти! Слышишь?!
— Нет, это ты отпусти меня! Убирайся из моей головы. Убирайся!!!
— Брэди-Джонсон с такой силой сдавил воротником сюртука горло Заброди, что лицо проповедника побагровело, а глаза вылезли из орбит.
— Ты считался мастером экзорсизма? Сейчас я покажу тебе настоящий экзорсизм!.. Изыди, сатана! Прочь! Прочь от меня!..
Заброди обмяк. Брэди отпустил руки, и уличный проповедник осел на гравий.
— Грязный сукин сын! — Брэди сплюнул, расправил на груди свою черную рубашку и, повернувшись спиной к поднявшемуся ветру, попытался закурить сигарету, но руки у него дрожали, и спичка погасла. Потом мы услышали гром. Его раскаты показались мне какими-то особенно громкими и резкими, совсем не похожими на гром, который я слышал на Древе. Тансисский гром не был округлым и напоминал, скорее, треск, словно разбивалась и лопалась целая гора стекла.
— Пожалуй, пора убираться отсюда, — заметил Брэди и, вынув изо рта сигарету, которую так и не прикурил, сплюнул крошки табака. — Когда его найдут, поднимется шум до небес.
Мы торопливо зашагали к парковым воротам и вскоре оказались уже на бульваре Форнцо. Бульвар был широким и прямым, он выходил на набережную почти под прямым углом. Обычно с любой его точки открывался великолепный вид на реку, но сейчас в дальнем конце бульвара клубилась лишь тьма, разрезаемая белыми вспышками молний. Там вовсю хозяйничал ветер и шел дождь; вода в реке билась о набережную и рассыпалась белыми клочьями пены, а деревья гнулись и кланялись, словно старухи на похоронах. Стена дождя зримо приближалась, а ветер за считанные минуты достиг такой силы, что я с трудом мог идти. Несколько раз я оступился, и в конце концов Брэди схватил меня за руку и затащил за угол, под прикрытие кирпичной стены. В доме напротив распахнулось и с силой захлопнулось окно. Стекло разбилось, и осколки, звеня, посыпались на мостовую.
— Что ты имел в виду под экзорсизмом? — прокричал я, силясь перекрыть завывания ветра. — Что он с тобой сделал?
— Ты сам все увидишь и поймешь, — крикнул он в ответ. — Идем…
И внезапно я стал Мэттом Брэди, который, пригибаясь, бежал куда-то под проливным дождем. Ледяные капли больно били по лицу. Я спустился к реке и помчался по скользкой от дождя набережной. Было темно, как ночью, и на проплывавшей по реке барже включили все ходовые огни и прожектора. В их свете я видел, что зеленая вода буквально кипит, захлестывая палубу. Ветер достиг ураганной силы, и мне пришлось двигаться под прикрытием домов, чтобы меня не сбросило в реку.
В конце концов я добрался до Линкана и поднялся наверх.
Сбросив промокшую одежду, я принял ванну. Было очень приятно сидеть в горячей воде и слушать, как хлещет по окнам дождь. Я просмотрел несколько газет, заглянул в списки прибывших с последним межзвездным рейсом и даже проверил результаты скачек. Когда вода начала остывать, я выбрался из ванны, насухо вытерся жестким полотенцем и вышел в гостиную. Там я зажег над столом газовый фонарь и попытался ответить на несколько писем, но нужные слова почему-то не шли на ум, и в конце концов я сдался и решил лечь.
Но я слишком устал, чтобы спать. Мускулы на ногах ныли и болели, и я вертелся под одеялом, тщетно пытаясь найти удобное положение. Глядя в потолок, я то закрывал, то снова открывал глаза, но все равно видел перед собой самодовольное лицо Кахейна, с каким он рассказывал о поездке в Нулли с Чейз.
Я не сомневался, что она ездила туда со многими мужчинами до меня, и с несколькими — после того, как мы встретились. И по большому счету, я не возражал. Я даже был знаком с Фелло, с которым Чейз одно время была помолвлена и за которого всерьез собиралась замуж. Фелло принадлежал к старинному тансисскому роду и был обладателем громкого наследного титула. Далеко на севере, где снег иногда не тает даже летом, а скот питается мхами и лишайниками, вырастающими на стволах деревьев, у него было обширное поместье, в огромных количествах поставлявшее в центральные области ценную древесину, однако ни богатство, ни знатность не сделали его неприятным. Мне он, во всяком случае, совершенно искренне нравился. Фелло был старше меня и довольно высок для тансисца, и Чейз, казалось, очень его любила. В его присутствии она даже пыталась сдерживать свой буйный нрав. Это мне тоже нравилось, и я был не против Фелло.
Но против Кахейна я возражал, и еще как!
Когда близко Сходишься с человеком, постепенно начинает казаться, будто вы оба думаете о других людях одинаково. До встречи с Чейз я никогда не пытался оценивать Кахейна. Время от времени мы встречались, играли партию-другую в теннис или отправлялись в бар, чтобы пропустить стаканчик, но я никогда не пытался всерьез разобраться, что он собой представляет. Когда мы виделись, он обычно говорил о Френсис или о том, какую книгу напишет, а я слушал, но, расставшись с ним, никогда не вспоминал содержания наших разговоров. Естественно, я считал, что и Чейз отнесется к нему точно так же. Мне и в голову не приходило, что она может увлечься Джекобом Кахейном, но когда это произошло, именно он стал тем, кого я во всем винил и кого ненавидел.
Я довольно долго размышлял обо всем этом, и в конце концов мои мысли, казалось, обрели самостоятельность, зажили собственной жизнью. Утомленный мельканием одних и тех же образов, я заснул, забыв погасить фонарь, слегка раскачивавшийся от дыхания ветра, проникавшего сквозь щели в оконных рамах.
Некоторое время спустя меня разбудил шум на лестничной площадке. Кто-то позвонил в звонок у входной двери внизу, и теперь из коридора неслись сердитые голоса. Они становились все громче, потом дверь моей комнаты распахнулась. Мадам Люзаж, моя квартирная хозяйка, стояла на пороге спиной ко мне и, широко разведя в стороны дряблые руки, пыталась преградить кому-то дорогу. В коридоре было темно, и я не сразу разглядел Чейз в шляпке набекрень.
— Мизтер Брэди! — воскликнула мадам Люзаж. — Эта женщина пьяна! Я не змогла ей помешать, потому что она…
— Ну-ну, нельзя же быть такой занудой! — сказала Чейз с очень довольным видом.
— Уходите немедленно! — взвизгнула мадам. — Вам нечего здезь делать!
— Это моя знакомая, мадам Люзаж, — сказал я. — Пропустите ее, пожалуйста.
Квартирная хозяйка нехотя оставила в покое дверной косяк и отступила в сторону, бормоча себе под нос что-то неодобрительное. Чейз вошла в комнату и, закрыв за собою дверь, со вздохом облегчения привалилась к ней спиной.
— Ты действительно пьяна, — холодно сказал я.
— Ничего подобного, — весело возразила Чейз, по обыкновению не обращая на мой тон ни малейшего внимания. — Я просто выгляжу пьяной. Это все ветер виноват. Мне нужно только причесаться, и все опять будет в порядке… — Она лукаво прищурилась и посмотрела на меня. — А вот ты действительно выглядишь не очень… Ты не заболел? Может, ты плохо себя чувствуешь? — Чейз швырнула шляпку на стол и села на кровать рядом со мной. От нее пахло сигаретами и вином.
— Где ты была, Чейз? — спросил я. — Встречалась с Кахейном?
— Ну вот, опять ты задаешь глупые вопросы!.. Я отвернулся.
— О, Мэттью! — Наклонившись вперед, Чейз провела рукой по моим волосам. — Каким же ты иногда бываешь глупеньким!
— Знаешь, — сказал я, — мне наплевать. Меня уже тошнит от всего этого.
— Поэтому у тебя такой вид, будто тебя вот-вот вырвет? — весело объявила она. — Дурачок ты мой! Сколько раз я тебе говорила, что люблю только тебя? Тебя одного, слышишь! И ты прекрасно это знаешь.
— Мне не нравится, что ты с ним встречаешься.
— Но ведь должна же я с кем-нибудь встречаться! И очень хорошо, что это всего-навсего Кахейн. Знаешь, он даже не может прикоснуться ко мне по-настоящему. Когда я с ним, я ничего не чувствую, понимаешь?
