Она заснула. Я ещё немного поворочался.

Проснулся я от жары. Мылся, завтракал — на меня поглядывала новая жиличка. Думала, не прогадала ли. А что, ей вчера меня не показали? А если б показали? Может, вообще бы съехала с квартиры?

Я вспомнил прошедшую ночь. И вдруг представил себя Печориным в «Тамани». Девушка и эта песня: «Ты помнишь, изменник коварный, как я доверялась тебе». Песня по мотивам «Тамани». С чего бы это? Ах да, в «Тамани» она тоже пыталась его утопить.

Я заметил, у меня в жизни часто возникают ассоциации с какими-то литературными героями. Я чувствую себя то Печориным, то Онегиным, то Гэтсби. Естественно, в меньших масштабах. Если Гэтсби строил дворец, чтобы показать, как он разбогател, то я покупаю себе с большой переплатой поношенную дублёнку и иду в ней разводиться, поскольку при семейной жизни меня не раз упрекали в мизерности моей зарплаты.

Длинная какая-то фраза получилась. Но из этой фразы слова не выкинешь. Надо было вместо запятой перед «поскольку» поставить точку. Ну да ладно, кто считается?

Жиличка подошла к кухонному столу, протянула руку, сказала:

— Света.

Немного подумала и добавила:

— Манекенщица из Дома моделей.

— Све-ета, — протянул я, пожал руку, спросил довольно нахально: — А чего сюда приехали, Света из Дома моделей?

— В отпуск, отгулов накопилось. А тут, говорят, весело. А мест в гостинице нет.

— Ну что, Света, испугались ночевать со мной в одной комнате?

— Ни капли не испугалась, — ответила Света и повела плечиком. — Просто не имею такой привычки.

— Ну вот, — сказал я, допивая чай, — вот и проворонили своё счастье.

Я пошёл. Вслед мне неслось какое-то бурчание типа:

— Подумаешь… счастье… таких… базарный день…

Я вернулся и сказал:

— Каждая манекенщица мечтает выйти замуж за дипломата.

— А вы что, дипломат, что ли?

— Хуже, — ответил я и ушёл, размахивая атташе-кейсом.

Когда я появился на главной площади, там уже было полно народу. На одной из наспех построенных эстрад играл духовой оркестр. Музыканты с трудом переступали ногами, потому что при каждом шаге приходилось отрывать подмётки от проступившей сквозь краску хвойной смолы. На другой эстраде расположился оркестр народных инструментов и ждал своей очереди.

Духовики были в тёмных костюмах и при галстуках, народники — в атласных рубашках ниже колен и в широких штанах, очевидно, выше пояса. Рубахи были подпоясаны шёлковыми шнурками из синтетики, украшенными кистями.

На возвышении я увидел группу людей, среди которых явно выделялись мои собратья журналисты. Я был отторгнут от их клана, и места для меня среди них не было. Они прибыли официально, по командировкам, я прибыл самостоятельно, дикарём. Они жили в гостинице, я — в частном секторе. Эти два обстоятельства не улучшали моё и без того паршивое настроение. Ночное бдение добавляло раздражительности.

Я пробирался сквозь толпу до тех пор, пока не начался митинг.

— Товарищи! — кричал председатель горисполкома в микрофон. — Сегодня мы вместе с вами… — Дальше он долго перечислял с кем. — Сегодня мы вместе с вами… — ещё раз повторил он. Слова долетали не все: то ли ветер мешал, то ли радиопомехи. — Собрались… здесь… мы… наш… славном… традиция… никогда… всегда… источник… целебные свойства… благосостояние… объявляю открытым!

Тут мне удалось наконец выбраться в такую точку, откуда была видна трибуна и все, кто на ней находился. А находилось там, судя по внешнему виду, всё городское начальство и лучшие представители трудящихся и отдыхающих в городе-курорте.

Немного особняком держался первооткрыватель источника Трофим Егорович в сопровождении двух дюжих молодцов, очевидно тех самых бурильщиков. Слово как раз предоставили Трофиму Егоровичу. Он важно подошёл к микрофону и минуты две откашливался и дул в него, проверяя надёжность радиотехники. Потом начал говорить. Говорил гладко, как по писаному. Рассказывал всё с самого начала: что росло на огороде и что как надо было поливать, как не хватало воды и как плохо овощам без воды, особенно если лето жаркое, как родилась у него в голове мысль о пробивке скважины и как двое молодых ребят-бурильщиков просто так, за красивые глаза, бросились опрометью помогать ему и его овощам.

В этом месте он показал жестом на тех двоих. Они скромно потупились, а народ прервал речь бурными аплодисментами.

После аплодисментов Трофим Егорович подробно рассказал, как трудно было пробивать скважину и как самоотверженно эти ребята работали под его руководством. Дальше первооткрыватель воздал хвалу всем тем комиссиям, которые с первого же глотка оценили целебность источника. И наконец прозвучали заключительные слова его яркой речи:

— Я, граждане, человек бескорыстный, мне огород и не жалко совсем, если речь зашла о здоровье лучшей половины человеческого населения. Так пусть же стоит на месте моего огорода та красивая лечебница, которая украшает собой и весь наш славный город! Большое спасибо за это природе и всем остальным, кто построил этот наш с вами город!

После первооткрывателя слово было предоставлено женщине-матери, отдыхающей здесь уже не в первый раз.

— Дорогие товарищи, — начала она чуть дрожащим от волнения голосом, — трудно передать словами ту радость, ту благодарность и вообще все те чувства, которые испытываешь, когда прикасаешься губами к этому животворному источнику и пьёшь из него целительную воду. Кем я была до своего первого приезда сюда? — Тут она помолчала минуту, но так и не сказала кем. — А теперь, — продолжала она, — после приезда сюда я стала матерью двоих детей. Я горда этим и никогда не перестану благодарить за это ваш славный город-курорт с его источником!

Она разрумянилась от волнения и отошла от микрофона. Потом выступали люди, связь которых с источником мне установить не удалось. Затем шли награждения, премии, грамоты, крики «ура». Кого-то качали. Дети поедали мороженое. Мелькали цветные шарики.

Начались танцы. Возле духового оркестра пары закружились в вальсе, а около оркестра народных инструментов начался весёлый перепляс»

Я спешно пробился к председателю.

— Я из газеты.

— Хорошо, — откликнулся он, обнаруживая человека делового.

— Несколько слов, — подхватил я его телеграфный стиль.

— Догоним лучшие курорты. Через десять лет источник будет давать миллион гекалитров. Построим колоннаду. Сейчас излечиваем каждую десятую, доведём до каждой пятой. Достаточно?

— О быте и культуре.

— Газ, водопровод, паровое отопление, не только в каждый дом, но и каждый день. Есть три дворца, но с культурой пока хуже. Строим театр.

— Флора, — продолжал я.

— Газоны — в скверы, скверы — в парки, парки — в леса. Да что там говорить! — вдруг сбился он с официального тона. — Что здесь было? Деревня. Грязная и пыльная. Уже сегодня — город. И главное, мы ведь действительно излечиваем. Молодёжи мало. Но ничего, построим ткацкую фабрику. Мы свои двенадцать процентов до двадцати доведём. И посмотрим, кто кого.

— Кого вы имеете в виду?

— Всех, всех я имею в виду. Весь мир.

— Спасибо. Желаю вам победить весь мир и поскорее выйти в космос.

— Действуйте, — сказал он вместо прощания.

Я побежал за директором НИИ курортологии, которого заприметил ещё на трибуне по его профессорскому виду.

— Сидор Матрасович! — закричал я своё любимое имя-отчество, которым всегда называю людей, когда не знаю, как их зовут на самом деле.

И это не случайно. Я путём многолетних экспериментов на людях установил, что это сочетание звучит похоже на все имена-отчества. Люди просто не могут поверить своим ушам. При подходе надо поменять код.

— Здравствуйте, Семьдесят Восемьдесят, — протянул я руку. — Из газеты. Крылов Сергей Севастьянович. Несколько слов о НИИ, о достижениях, о проблемах.

Директор некоторое время стоял молча, потом стал зачитывать доклад:

— Наш НИИ был образован десять лет назад на базе местной ветеринарной лечебницы. На первых порах мы столкнулись с необходимостью менять профиль и методологию исследований. Однако тот давний опыт мы тоже не забываем и многие эксперименты проводим на животных…