Руарк поморщился:

– Боюсь, доктор, что это не менее длинная история. – С этими словами он отхлебнул из стакана.

Доктор понял, что Руарк не намерен посвящать его в подробности происшедшего. Допив бренди, он встал.

– Ну что же, нам остается только уповать на Бога… – сказал он. – Надеюсь, что заражения крови все же удастся избежать. Эта дама так молода и прекрасна, что мне было бы жаль потерять ее!

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Утром я заеду к вам снова. А пока пусть ваша горничная делает больной горячие компрессы. Я объяснил как. Это поможет снизить воспаление.

– Благодарю вас, доктор Марч, за то, что вы приехали в столь поздний час.

Руарк проводил доктора до кареты. Ночной воздух приятно холодил его разгоряченные щеки. Это прикосновение было таким желанным после волнений и спешки последних двух часов! Руарк постоял несколько минут не шевелясь, потом глубоко вздохнул и уже собирался вернуться в дом, как вдруг заметил, что в кустах что-то движется. Он подошел поближе и обнаружил Храброго Короля, привязанного к одному из кустов. А ведь из-за всех этих волнений он чуть не забыл про коня! Руарк поспешно отвел жеребца на конюшню, нашел ему удобное стойло и бросил туда немного сена и овса.

– Жаль, что ты не умеешь разговаривать, старина, – сказал он, похлопывая коня по спине. – Бьюсь об заклад, что ты мог бы многое мне рассказать!

Храбрый Король, не обращая никакого внимания на Руарка, принялся методично жевать – за эти дни жеребец здорово изголодался.

Вернувшись в дом, Руарк отослал Майру спать и взялся сам менять компрессы на плече Энджелин. Все еще горя в лихорадочном жару, девушка, наконец, забылась беспокойным сном. Наверное, она начала бредить – то и дело повторяла что-то невнятное:

– Роберт, вернись!.. Прошу тебя, вернись…

Руарк, опечаленный состоянием Энджелин, поневоле вслушивался в ее мольбы.

– Прости меня, мама, – вдруг с плачем произнесла она.

Руарк обтер ей лоб мокрой губкой и залюбовался чертами красивого лица. Даже раскрасневшаяся от лихорадки, Энджелин оставалась все такой же прекрасной. Почувствовав его прикосновение, она пробормотала:

– Ах, Роберт, какой ты потрясающе красивый в этой форме!

Интересно, подумал Руарк, кто этот Роберт? Очевидно, мужчина, которого она любила. На мгновение он почувствовал зависть к нему. Вдруг Энджелин снова застонала:

– Нет, ты не можешь умереть, Роберт! Я ведь так тебя люблю… Не умирай! Ты обещал мне, что обязательно вернешься…

Она так горько плакала в бреду, что слезы заструились у нее по щекам. Присев на краешек кровати, Руарк вытер их, затем положил ей на лоб прохладную повязку, и Энджелин беспокойно заметалась по постели.

– Мне так холодно, Король! Так холодно…

Она вся дрожала, и Руарк поплотнее укрыл ее одеялом. Вслушиваясь в лихорадочный бред несчастной женщины, он даже забыл, как она виновата перед ним. Наконец Энджелин успокоилась, и Руарк, встав с ее постели, пересел на стул.

Наблюдая, как отчаянно Энджелин борется за жизнь, он невольно ощутил чувство вины. А вдруг она действительно говорила ему правду? Значит, это он толкнул ее на столь отчаянный шаг, когда она сбежала с парохода…

«Не будь таким дураком, Руарк, – сказал он себе с укоризной. – Ты прекрасно знаешь, чего на самом деле стоит эта девица. Так не позволяй же жалости одержать верх над справедливостью!»

Энджелин снова начала бредить.

– Проклятый саквояжник! Ты принадлежишь мне, мой Король, и ему не удастся тебя отобрать!

Беспокойные метания больной по постели чрезвычайно осложняли обязанности Руарка в качестве сиделки, но он стойко нес свою вахту в течение всей ночи, то меняя горячие компрессы на плече Энджелин, то прикладывая все новые и новые прохладные повязки ко лбу. Он снова и снова поправлял одеяло и простыни, которые она сбрасывала, когда ее бросало в жар, и обтирал ей губы мокрой губкой, чтобы они не пересыхали.

Еще он держал ее за руку. Ему хотелось, чтобы Энджелин ощутила, что она не одна.

– Поторопись, Обби, янки уже близко! Мы должны спрятаться на болоте…

Слезы вновь заструились по ее лицу.

– Нет, Роберт, ты не можешь умереть! Я этого не вынесу… Я люблю тебя… Люблю…

Голос Энджелин прервался, и она снова горько заплакала. Руарк попытался устроить ее поудобнее, но она неожиданно с силой вцепилась в его руку.

– Мамочка, где ты? Мне страшно… Не уходи, мамочка! – запричитала она вдруг, как будто была маленькой беспомощной девочкой.

Осторожно и нежно Руарк опять уложил Энджелин и вытер ей слезы. Похоже, состояние больной с каждой минутой не улучшается, а ухудшается. Лихорадка сжигает ее…

– Не сдавайся, Энджелин! Борись! Ты должна побороть болезнь, – прошептал он.

Он вспомнил ее очаровательный смех, ее глаза, которые пылали ненавистью к нему. Она такое живое, полное энергии существо! Неужели ей суждено окончить свои дни в тисках горячки и этого лихорадочного бреда? Он снова присел рядом с ней на постели и сжал ее руку в своих ладонях.

– Не сдавайся, Энджелин! Ты должна выиграть эту битву, мой маленький черноволосый ангел с поломанным крылом…

Утром снова приехал доктор Марч и привез дополнительные медикаменты. Энджелин стала заметно спокойнее, но лихорадка все еще не отпускала ее. Поговорив с доктором, Руарк вышел из спальни и направился к себе в кабинет. Не успел он сделать и нескольких шагов, как заметил темную фигуру – кто-то ожидал его в холле.

– Нэнни[9]?

Сара Стюарт, тяжело опираясь на серебряный набалдашник своей трости, буравила изумленного внука проницательным взглядом своих небесно-синих глаз.

– Доброе утро, Руарк. Поскольку всю ночь в нашем доме царило непонятное смятение, может быть, ты соблаговолишь, наконец, объяснить мне, что здесь происходит?

Голос пожилой вдовы был решителен и тверд, слова произносились приятным и звучным тоном, что сразу привлекало к ней всеобщее внимание.

Она подставила внуку щеку, мягкую и теплую, несмотря на возраст дамы – а ей было ни много ни мало уже восемьдесят лет, – и Руарк запечатлел на ней почтительный поцелуй.

– Ночь и в самом деле была долгой и бурной, моя дорогая нэнни. Прежде всего, я хотел бы принять ванну и побриться. Обещаю, что за завтраком я расскажу тебе все!

Проницательные глаза дамы стали еще острее.

– Я была бы вам чрезвычайно признательна, молодой человек.

И, провожая любящим взглядом высокую, стройную фигуру внука, она довольно улыбнулась.

Позднее в тот же день именно Сара первой приветствовала Генри Скотта, когда слуги проводили его, изрядно смущенного, в гостиную. Сара окинула его внимательным взглядом.

– Мистер Скотт? Меня зовут Сара Стюарт, – объявила она.

Генри с почтительным поклоном снял шляпу:

– Да, мэм.

Имя Стюарт было ему, разумеется, знакомо, однако приятных ассоциаций не вызывало.

– Мой внук объяснил мне, что он вызволил вас из тюрьмы, а затем привез сюда. Он также посвятил меня в подробности своего знакомства с вами и с вашей дочерью.

Вообще-то Генри был довольно покладистым и добродушным человеком, но пребывание в тюрьме за преступление, которого он не совершал, а также страх за судьбу и благополучие единственной дочери серьезно сказались на его настроении и характере. Он решил, что если выскажется откровенно, то ничего не потеряет.

– Не думаю, чтобы ваш внук объяснил вам все подробности, мэм. Он ведь такой тупоголовый! Люди вроде него не хотят замечать правды, пока она не стукнет их по носу.

Старая дама с удивлением взглянула на собеседника. До сих пор ей не приходилось встречать людей, которые бы сомневались в остром уме ее внука. Однако она по достоинству оценила храбрость и прямодушие этого пожилого мужчины и теперь от души пожалела о том, что ей придется рассказать ему нечто не слишком веселое относительно его дочери.

– Ну что же, мистер Скотт, со временем я с удовольствием выслушаю и вашу версию этого знакомства, но сейчас, к сожалению, мне нужно сообщить вам нечто не очень радостное.