Проклятие! Как только он терпит все это? Она несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух. Ее ноги дрожали от напряжения, когда она позволила ему отвести ее назад в койку. Адам склонился над ней:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — резко ответила она. — Я только хочу спать.

— Может быть, поешь что-нибудь, Эви? Ты не ела уже четыре дня.

— Возможно, чуть позже. А сейчас только чашечку чая.

Адам принес ей чай, и Эви начала медленно пить его.

Вскоре горячий напиток подействовал на нее укрепляюще, и она снова почувствовала себя человеком.

Вместе с этим ощущением пришло чувство стыда за то, что она так обращалась с Адамом. Эви знала, что ее реакция приводила его в замешательство, но ничего не могла поделать с собой. Когда она лежала без сознания, он ходил за ней, как сиделка. Думать об этом было непереносимо.

Еще труднее было ощущать свою вину. В последние дни Адам нес на своих плечах тяжелую ношу, и все из-за ее упрямства. Сколько раз он просил ее вернуться в Сакраменто! И оставался здесь только ради нее.

Сейчас он отдалился от нее, и его молчание было весьма выразительным. Наверное, он больше ничего не хотел от нее и оставался здесь только ради приличия.

Глотая чай, она наблюдала за движениями Адама у очага. Этот молодой человек, всю жизнь проживший со слугами, делал все без особых усилий, легко приспособившись к примитивным условиям и не проявляя какого-либо раздражения.

Болезненно воспринимая его сдержанность, Эви нарушила молчание:

— Адам, мне не хотелось бы говорить на эту тему, но, пожалуйста, расскажи о ребенке.

Адам склонился над котелком, помешивая мясо. Его спина напряглась, и он медленно выпрямился.

— Это была девочка.

Подбородок Эви дрогнул, но она сдержала слезы.

— Как долго она… она…

— Она родилась мертвой. Так и не открыла глаза. — Он повернулся к ней, и она увидела блеск влаги в глазах. — У нее были темные волосы, как у тебя.

— Или у тебя, — вставила Эви с дрожащей улыбкой. — Она была… обезображена?

— Нет, Эви. Она была великолепна. Думаю, у нее оказалось недостаточно крепкое сердечко. — Он замолчал, затем продолжил сдержанным тоном: — Я назвал ее Мэри Макгрегор Ролинз. — Он снова замолчал и проглотил ком, подкативший к горлу. — Она похоронена под большим дубом у реки, — тихо добавил он.

Сердце Эви было переполнено благодарностью за имя, которое Адам дал их ребенку. Ее фиалковые глаза засияли на бледном лице.

— Спасибо, Адам. — Длинные ресницы Эви опустились, скрывая охватившие ее чувства.

Весь день она то засыпала, то просыпалась, а Адам большую часть дня провел вне хижины, заготавливая дрова, наполняя бочки водой и делая различные мелкие дела, чтобы как-то занять себя.

Он поймал рыбу, и в этот вечер Эви даже немного поела. Разговоры были по-прежнему сдержанными:

Эви страдала от чувства вины и стыда, а его терзало раскаяние.

После еды Адам соорудил себе тюфяк около очага, а затем подошел к койке:

— Я хочу сменить тебе прокладку. — И он начал поднимать одеяло.

Эви выхватила его из рук Адама с обезумевшим выражением лица:

— Спасибо, я сама.

Адам не обратил внимания на ее протест и снова потянулся за одеялом.

— Ты еще слишком слаба, Эви.

— О Боже, Адам. Неужели ты не можешь позволить мне иметь чувство собственного достоинства? — недовольно произнесла она.

Адам выпрямился.

— Разве в этом заключается достоинство? — Для него ее вопрос не имел смысла.

Трагические события последних дней подействовали на них обоих подобно похоронному звону. В их отношениях возникла натянутость с того момента, когда она пришла в сознание.

— Ты, очевидно, не хочешь понять. — Эви смотрела на него с негодованием.

— Я понимаю все лучше тебя, Эви, — тихо сказал он. — Это не достоинство. Это скорее обиженное тщеславие. Ты считаешь нас любовниками, а не мужем и женой. А в семье всякое бывает — и болезнь, и грязь. Романтические иллюзии не всегда сочетаются с этим.

Пожалуй, Адам коснулся истины, и Эви мучительно наблюдала за тем, как он подошел к очагу и стал смотреть в огонь.

— Мне хотелось, чтобы я был рыцарем на белом коне, а ты — белокурой принцессой. Но в сказках герой не лжет, а принцесса не истекает кровью. — Он сел, опустив плечи. — Но какого черта я критикую тебя? Я тоже жил, словно в прекрасной сказке, Эви, — грустно сказал он. — Я думал, ты готова быть моей женой.

Адам снял сапоги и лег на спину. Наступила ночь. Они оба оставались вдали друг от друга под черным покрывалом печали.

На следующее утро они по-прежнему не разговаривали. Лишь обменивались односложными высказываниями в случае крайней необходимости. Каждый чувствовал себя ответственным за смерть Мэри Мак-грегор Ролинз. Каждый в отдельности размышлял о будущем: Адам решил предоставить Эви свободу, а Эви была уверена, что Адам больше не любит ее.

Связанные общим горем и тем не менее оторванные друг от друга непониманием, они не могли общаться.

Адам занялся домашними делами снаружи хижины, Эви стала осторожно подниматься: прошла по комнате и взяла с плиты чайник. Согревшись чаем, который сама приготовила, она села и долго наслаждалась теплом огня, а потом попыталась разобраться с тлеющими углями своей жизни.

Затем она подумала, что если оденется в свою собственную одежду, то ей станет легче. Эви решительно встала и медленно подошла к выстиранному и аккуратно сложенному белью. Она улыбнулась, подумав, есть ли что-то, чего не умеет делать Адам Ролинз.

В полдень Эви приготовила еду. Выглянув в окно, она увидела Адама, сидящего на валуне спиной к хижине. По-видимому, он был чем-то увлечен, склонив голову над кусочком дерева, лежащим у него на коленях.

— Адам, — позвала она его. — Хочешь чего-нибудь поесть? — Он положил деревяшку, убрал нож в ножны и подошел к хижине. Войдя, сел за стол, поглощенный своими мыслями и ничего не сказав.

Когда он налил вторую чашку кофе, Эви нарушила молчание, начав нерешительно:

— Адам, я чувствую себя гораздо лучше, а Сонора находится не так далеко отсюда. Не могли бы мы уехать сегодня?

Он был доволен, что Эви поправилась настолько, что теперь она могла сама одеваться, но подумал, что сразу отправляться в путешествие рискованно. Оторвав чашку от своих губ, он сухо ответил:

— Нет пока. Сегодня тебе еще надо отдохнуть. — Однако, видя ее удрученное выражение лица, тихо добавил: — Поедем завтра. — Их взгляды встретились, и он задумчиво повторил: — Завтра, Эви… Тебе осталось ждать всего один день.

Через несколько секунд Адам опустил глаза и снова занялся своей чашкой кофе. Затем встал из-за стола и направился к двери, но остановился и сказал: — Пойду немного половлю рыбу. — Он мрачно посмотрел на ее печальное лицо. — Я буду близко. Если надо, позови меня. — Он вышел и направился к речке.

Эви легла на койку и уснула. Так прошел день. Она проснулась, услышав, как Адам скоблит рыбу на пеньке вблизи хижины. Когда он вошел, Эви по-прежнему лежала, закрыв глаза, пока он разводил огонь и готовил ужин. Она немного поела, при этом они обменялись всего несколькими словами.

Потом Эви долго ворочалась, прислушиваясь к знакомому ровному дыханию Адама, когда он заснул. Она осторожно встала и подошла к нему. Адам вытянулся на тюфяке, заложив руки за голову, и слегка похрапывал. Эви смотрела на него несколько секунд. Он и во сне был красив, хотя немного по-другому. С закрытыми глазами черты его лица были мягче и хранили какое-то особенное достоинство. Если бы только она могла коснуться его.

Эви повернулась и на цыпочках подошла к двери. Оглянувшись назад, тихо вышла из хижины и нерешительно спустилась к речке, несколько раз останавливаясь по пути. Во время последней остановки поняла, что Адам был прав: ей нужен еще один день для отдыха.

Достигнув берега, она без труда отыскала величественный дуб, возвышающийся над всеми остальными деревьями. По щекам Эви текли слезы, когда она приблизилась к дереву. Увидев свежий холмик, остановилась, пораженная тем, что предстало перед ее глазами. На могиле был установлен прочно сколоченный деревянный крест. На нем были четко вырезаны буквы: «Мэри Макгрегор Ролинз».