Как бы то ни было, но самообладание ее покинуло, и девушка закричала:

— Наверное, вы, Маккензи, никогда не истекали кровью?! Нет, сэр, вы весь были в крови — в луже крови! Вы валялись без сознания в течение двух суток, метались по кровати в бреду и лихорадке. Может быть, это обычное дело в Техасе, но я — из Лонг-Айленда, где в людей не стреляют на улицах каждый Божий день! Я не привыкла к таким вещам. — Ее голос надломился, и она повторила шепотом: — Я не привыкла к этому.

Тишина, которая последовала за ее вспышкой, была такой глубокой, что Эмили могла услышать шипение фитиля в лампе, стоящей на столике позади нее. Она повернулась, чтобы уйти.

— Мне очень жаль, Эми. Я верю, что ты боялась за меня, и я не собирался смеяться над тобой. Да, в моей семье мужчины часто получают раны.

— Должно быть, ваша матушка всегда в восторге от этого.

— Конечно, нет. Она всегда страшно переживает. Действительно, я несколько раз видел ее плачущей и кричащей. Но это было только тогда, когда ранили моего отца, потому что… потому что… — Он замолчал, и она поняла, что он знает ее тайну. — Потому что она очень сильно любит моего отца.

Эмили не хотела смотреть на Джоша, потому что боялась увидеть жалость в его глазах. Вот сейчас он скажет, что не любит ее. Поэтому она опустила голову и уставилась на свои ноги, удивляясь, что она в спешке забыла надеть тапочки и пальцы у нее теперь совсем посинели от холода.

— У меня была лихорадка, да? — Его невинный тон сбил ее с толку, и она кивнула прежде, чем успела сообразить. Он опять смеялся над ней. — Мне кажется, что у меня все еще жар. Потрогай мою голову.

Джош приподнял подбородок, подставив ей лоб и закрыл глаза. Он выглядел таким простодушным, как ребенок. Восхитительный и обожаемый ребенок. Эмили крепко сжала губы, потом повторила:

— Сейчас лихорадка уже прошла. Он приоткрыл один глаз.

— Я чувствую жар.

Девушка нахмурилась, и ее сердце забилось сильнее от страха. Что, если лихорадка вернулась? Беспокойно сдвинув брови, она подошла к кровати и потрогала лоб Джоша.

Сухой и прохладный. Не успела она с облегчением вздохнуть, как руки Маккензи сомкнулись на ее талии и он потянул ее к себе. Эмили от неожиданности упала. Несколько пуговок, придерживающих у шеи ее ночную рубашку, с треском отскочили, и грудь девушки обнажилась. Эмили задохнулась от возмущения, но от этого материя только сильнее натянулась. Тогда она стала вырываться.

— Уф! — простонал со вздохом Джош. — Лежи тихо, Эми.

— Я не хочу! Отпусти меня.

— Нет! — Его руки сомкнулись у нее за спиной. Кончики его пальцев задели ягодицы девушки, и она напряглась. Что-то упиралось ей в живот, и, когда она снова пошевелилась, он застонал. — Эмили, перестань вертеться.

Подняв голову, она посмотрела в его глаза и невольно оперлась рукой о его плечо. Он зашипел, стиснув зубы от боли.

— О, прости, Джош. Но ты должен отпустить меня.

— Ни в коем случае, Эми, — произнес он, и его глаза наконец поймали ее взгляд. — Скажи, что ты любишь меня, потому что я тоже люблю тебя. И поцелуй меня. Тогда я сразу поправлюсь.

Она не хочет, она не может, она ни за что не будет этого делать!

Но Джош ни за что не хотел ее отпускать на этот раз. Вместо этого он взял ее голову в свои руки и заглянул прямо в глаза:

— Я люблю тебя, Эми.

Девушка растерялась, потому что она тоже любила его, и внезапно она наконец поняла, почему ее мать все эти годы оставалась рядом с отцом, несмотря на свою жалкую судьбу. Она любила его, а когда кого-то любишь, ничто не важно — ни то, что было раньше, ни то, что будет потом.

Они прильнули друг к другу, их сердца забились в унисон, их губы встретились — и весь остальной мир перестал существовать.

Они целовались раньше. Эмили прикасалась к Джошу, и он прикасался к ней. Но никогда это не было так, как сейчас. Потому что теперь они любили друг друга и знали об этом, а любовь все превращает в чудо.

Эти губы, о которых она столько мечтала, были теперь настойчивыми и властными. Они требовали от нее чего-то, о чем она еще не догадывалась, но очень хотела всему научиться.

Его язык ласкал ее рот. Джош кусал губы девушки, целовал ее подбородок, ее шею. Его большие, тяжелые ладони гладили ее тело сквозь тонкую ткань рубашки.

У него были такие умные пальцы, они освободили ее тело от ненужных преград, обнажили его для новых прикосновений, для восторженных взглядов. Под взглядом Джоша Эмили захотела отдать ему все, что у нее есть. Она всегда хотела этого.

Эмили легла рядом с ним. Простыня соскользнула с него, и от вида его обнаженного тела у нее перехватило дух. Сейчас Маккензи казался ей таким большим, таким грубым — настоящим мужчиной.

Медленно протянув к ней руки, Джош нежно взял ее груди в свои ладони. Ощущение, которое пронзило Эмили, было восхитительным, особенно когда он потер большими пальцами ее тугие соски. Но когда она посмотрела ему в лицо, то увидела, что оно полно благоговения, нежности, любви. От этого все, что она чувствовала к нему, увеличилось десятикратно.

Эмили подалась вперед.

— Джош, — прошептала она, — пожалуйста, не буди меня на этот раз.

Он посмотрел на нее с недоумением.

— Не будить тебя?

— Ты знаешь, сколько раз я видела этот момент во сне? Сколько мечтала об этом? Скажи мне, что надо делать.

Его глаза потемнели, он обнял ее за талию другой рукой и придвинул ближе к себе, а потом снова прильнул к ней губами.

Его губы делали свое дело, а руки тем временем ласкали ее тело. Эмили поежилась, как от холода, несмотря на то что оба они горели. Ее рука, подстегиваемая желанием, потянулась к его груди. Свет лампы отбрасывал отблески на его кожу, делая темные спутанные волосы на груди золотыми. Она услышала, как у него вырвался вздох, когда она провела пальцем по его коже. Ее пальцы стали смелее, они гладили его, путались в волосах у него на груди, они знакомились с его телом. До сих пор она мечтала об этом только во сне.

Эмили нащупала повязку на плече. Здесь, наверное, останется шрам от пули — шрам, который Джош получил, защищая ее. Когда эта мысль пришла ей в голову, это еще сильнее подхлестнуло ее страсть.

Он зарылся лицом в ее волосы, сделал глубокий вдох, потерся о ее щеку и прошептал:

— Ты пахнешь солнечным светом.

Она улыбнулась, коснувшись губами его потемневшей от щетины щеки, и провела кончиком языка по мочке его уха.

— А ты пахнешь как настоящий мужчина.

Дрожь прошла по его телу. Решив, что это и в самом деле вернулась лихорадка, Эмили отпрянула и посмотрела ему в лицо. Глаза Джоша были закрыты, рот сжат, весь он выглядел каким-то уязвимым. Таким трогательным она раньше никогда не видела его. Кроме всего прочего, он все-таки очень болен. Может быть, страсть совсем истощила его силы?

Девушка провела рукой по его лбу, по колючей щеке. Лоб был теплый, но это было не болезненное тепло. Жар страсти имел совсем другой вкус. И она тоже это чувствовала.

Эмили думала, что он откроет глаза при ее прикосновении. Вместо этого он потерся щекой о ее ладонь и снова зарылся лицом в ее волосы. Ее сердце заколотилось, и она проглотила комок в горле.

— Джош, может быть, это неразумно? Ты все-таки очень болен. Тебе надо беречь свои силы.

Открыв глаза, он опрокинул Эмили на кровать и склонился над ней:

— Это самое лучшее лекарство, о котором только может мечтать мужчина.

Дрожа от предвкушения, она ждала, чтобы он расстегнул оставшиеся пуговицы ее рубашки. Теперь одежда была им не нужна. Потом Джош медленно наклонил голову, и его губы прикоснулись к розовому бутону ее груди. Она беспокойно шевельнулась под ним.

— Я сделал тебе больно? — прошептал он, оторвавшись от ее груди.

Она запустила пальцы в его волосы и покачала головой.

— Нет, ты никогда не делаешь мне больно.

Это было правдой. Девушка знала это с самого первого момента, как только увидела его. Маккензи мог быть опасным, грубым и жестоким, потому что это был человек, исполняющий свою работу, — но он никогда не сделал ей больно. И никто теперь не посмеет прикоснуться к ней, когда Джош рядом.