Фрина подалась вперед и стала всматриваться в свое отражение на поверхности пруда. Коротко подстриженные золотисто-каштановые волосы смягчали черты ее загорелого лица, и из глубины вод на нее смотрели поразительные ярко-синие глаза, как будто она каким-то образом раздвоилась.
— Тебе нравится то, что ты видишь? — прозвучал над ухом знакомый голос.
Сделав над собой усилие, девушка все-таки сумела обернуться медленно, не показав, что позволила застать себя врасплох, и улыбнулась Изоэльде. Королева была в чем-то нежно-желтом и небесно-голубом, что очень шло к ее светлым волосам и тонким чертам лица. Выглядела она потрясающе.
— Не совсем, — ответила Фрина, глядя прямо в глаза мачехе.
К чести Изоэльды, та улыбнулась в ответ, сделав вид, что не поняла двузначности фразы.
— Мы не очень-то обращаем внимание на то, как выглядим, правда? Так что иногда за нас это делают другие. Доброе утро, Фрина.
— Доброе утро, мачеха, — отозвалась принцесса. Она помолчала, окидывая женщину взглядом, и заметила корзину, которую та держала на согнутой правой руке. — Идете на рынок за свежими фруктами и овощами?
— Нет, сегодня утром я иду к больным и увечным. Целители говорят, что при моем появлении на лицах их пациентов расцветают улыбки, и мне этого довольно.
— Еще бы! Отец как-то сказал, что начинает улыбаться, стоит вам войти в комнату. Полагаю, вы ведете себя так со многими, или я ошибаюсь?
Изоэльда на мгновение перевела взгляд на деревья.
— За что ты меня так не любишь, Фрина? Я не сделала ничего такого, из-за чего ты могла бы чувствовать себя несчастной. — Она бросила на девушку быстрый взгляд и покачала головой. — Знаешь, я не собиралась заводить этот разговор, но теперь вдруг решила, что больше нельзя откладывать его.
Фрина встала, и теперь они смотрели друг другу в глаза.
— Мне не нравится, что вы заняли место моей матери в сердце отца. Мне не нравится, что вы отчего-то решили стать королевой вместо нее. Мне не нравится, что вы, благодаря искусной лжи и притворству, покорили отца и отняли его у меня!
Не успела она выпалить эти язвительные и неблагоразумные слова, как уже пожалела о сказанном. Она не смогла сдержать свой гнев, но, пусть и с опозданием, все же прикусила язык, сознавая, что и так сказала слишком много.
— Что ж ты остановилась, Фрина? — заговорила Изоэльда. — Или ты думаешь, что я не догадываюсь, о чем ты умолчала? Тебе не нравится, что я молода, что твой отец намного старше меня. Тебе не нравится, что, как ты думаешь, я неверна ему и встречаюсь тайком с другим мужчиной. Тебе не нравится, что он так много времени проводит со мной и так мало — с тобой. Или я ошибаюсь?
Фрина сжала губы так, что они превратились в тоненькую линию.
— Нет, не ошибаетесь.
Изоэльда кивнула, словно получив подтверждение каким-то своим мыслям.
— У тебя есть причины испытывать те чувства, о которых ты говорила, но ты не все правильно понимаешь. Я заняла место твоей матери, но только потому, что твой отец не хочет быть один. Я стала для него утешением, но никогда не заменю в его сердце твою мать, хотя ты можешь думать по-другому. А если я и отняла у тебя отца, то вовсе не потому, что хотела этого, и ты должна сама указать ему на то, что с его стороны недопустимо пренебрегать тобою. Я стала королевой только потому, что он полюбил меня, а не по какой-либо иной причине. Я счастлива быть королевой, но еще большее счастье для меня быть его женой.
Фрина развернулась, собираясь уйти, но Изоэльда схватила ее за руку.
— Нет, позволь мне закончить! Я ничего не могу поделать с тем, что разница в возрасте между нами столь велика, но возраст не обязательно определяет глубину чувств, которые люди испытывают друг к другу. У меня нет любовника, и я не нарушила данную мною клятву супружеской верности. Я знаю о твоих подозрениях; другие также высказывали их вслух. Но я верна твоему отцу. Первый министр — всего лишь мой друг, и ничего более. Твой отец знает об этом; если ты спросишь его, он подтвердит это.
Она отпустила руку Фрины и отступила на шаг; лицо ее исказила гримаса боли. Она заплакала, и Фрина вдруг подумала: а не ошибается ли она в королеве? Ее боль и растерянность казались девушке искренними. Изоэльда же выглядела ужасно расстроенной и сломленной. Фрину вдруг охватило нестерпимое желание обнять ее и попросить у нее прощения, уверить, что теперь она изменит свое мнение о ней. Но вместо этого Фрина уставилась на носки своих туфель, избегая взгляда королевы. Она не могла принести извинения. Она еще не готова была расстаться с прошлым.
— Мы должны забыть о том, что было между нами, Изоэльда, — проговорила она наконец, чувствуя, что должна сказать хоть что-то. — Мы должны подружиться.
Изоэльда быстро кивнула, вытирая слезы.
— Да, так будет лучше для всех. Мы обе любим твоего отца. Это должно нас сблизить.
— Да, — согласилась Фрина, — должно.
Изоэльда крепко сжала ручку корзины.
— Мне надо идти. Быть может, мы продолжим наш разговор позже?
— Разумеется. В любое удобное для вас время.
Фрина смотрела ей вслед и думала о том, что, пожалуй, в их отношениях наступил поворотный момент.
Минут через двадцать она стояла в кабинете отца, намереваясь поговорить с ним, как и обещала своим двоюродным братьям и парочке из Гленск-Вуда. Но, даже учитывая важность предстоящего дела и свои усилия сосредоточиться на том, что ей следовало сказать, она не могла выбросить из головы недавний откровенный разговор с Изоэльдой. Что-то в манерах и голосе королевы тронуло сердце девушки и заставило поверить ей. Но Фрине было трудно смириться с тем, что она настолько ошибалась в Изоэльде, и ей приходилось делать над собой усилие.
— Мои двоюродные братья Таша и Тенерифе хотят подняться в горы к северу от прохода Афалион-Пасс, отец. У них гостят юноша и девушка из Гленск-Вуда, они — Следопыты. Они пришли, чтобы обменяться опытом, так что всем им нужно попасть туда, где они могли бы продемонстрировать друг другу свои умения, а потом и применить их на практике. Я рассчитываю, что ты дашь им разрешение на это.
Король был мужчиной среднего роста и неприметной внешности; мимо таких людей обычно проходят, не задерживая на них взгляда. У него были добрые глаза и искренняя, приятная улыбка; с таким доброжелательным с виду человеком хотелось подружиться. Но то, что выделяло его среди остальных, не сразу бросалось в глаза. Голос у него, например, был глубоким и проникновенным, и, когда он говорил о том, как устроен мир, и каким ему надлежит быть, и чем он хорош для людей и прочих созданий, населяющих его, ему верили. Что еще важнее, он сам верил в то, что говорил, и вера эта проявлялась в чувстве долга, с каким он относился к своим обязанностям короля. Рожденный в венценосной семье, принц крови, он всегда знал, что однажды станет королем, и готовился к этому. Первый министр Теонетт внешностью более соответствовал облику самодержца, но именно Опарион Амарантайн, человек надежный и целеустремленный, вызывал доверие у своего народа, что было дано немногим. Подрастая, он внимательно наблюдал за тем, как другие реагировали на поведение его отца, и учился на его примере. При этом он хорошо усвоил, как нелегко заслужить уважение, восхищение и искреннюю преданность.
И сейчас, глядя на отца, Фрина, как бывало всегда, когда она стояла перед ним, испытывала к нему и глубокое уважение, и любовь. Ее отец был хорошим, благородным и честным человеком — так считали все, кто хоть немного его знал.
Он улыбнулся, вопрошающе глядя на дочь:
— И они не осмелились сами попросить меня об этом?
Фрина тряхнула головой.
— Нет, отец, дело не в этом. Они собирались обратиться к тебе с этой просьбой, но я убедила их в том, что ты отнесешься к ней внимательнее, если она будет исходить от меня. Просто я тебе еще не все сказала. Я хочу пойти с ними.
Опарион Амарантайн нахмурился.
— С чего бы это тебя потянуло на приключения?