— Да… Ну, вы там крепитесь. Держи меня в курсе, — и повесил трубку.

— Неужели удалось? Неужели он выиграл немного времени? — успокаиваясь, Бунин приводил мысли в порядок. Конечно, Робокоп, рано или поздно, докопается до истины. Но появилось время на то, чтобы скрыться и скрыться не с пустыми руками.

12.05. 12 марта 1917 года. Деревня Огибаловка Можайского уезда.

Письмо от Валентина из Москвы они получили только через десять дней. Ильины были в курсе того, что творилось в стране, потому что Кирилл Гаврилович, будучи главным телеграфистом вокзала уездного центра, первым получал столичные новости. Поэтому Софья Ивановна места себе не находила, переживая за Валентина, который с прошлого года числился студентом Императорского московского технического училища на кафедре построения машин. Кирилл Гаврилович очень гордился выбором и успехами сына, который сдал вступительные экзамены «на отлично». Волновало родителей одно — увлечение сына революционными идеями. Валентин посещал какой-то кружок, читал затертые брошюрки. Он вместе со своим другом, сыном Свиридовых, постоянно что-то приносил, прятал, уносил. Надежда на то, что напряженная учеба в Училище отвлечет его от опасного увлечения, не оправдалась.

В письме сын писал, что солдаты Московского гарнизона перешли на сторону революции. Важнейшие городские объекты — почта, телефон, «папин» телеграф, Кремль, вокзалы — все в руках рабочих и солдат. Арестованы губернатор, градоначальник. Восставшие освободили политзаключенных. Повсюду в городе красные флаги, люди носят красные банты в петлицах пальто. В городе царит всеобщее воодушевление. Всюду бурные митинги.

Читая письмо, Кирилл Гаврилович заметил: — слава Богу, у нас в Москве всего 8 человек погибло, а в Санкт-Петербурге и не считано…

У Софьи непроизвольно сжались кулаки, зажмурив глаза, она попыталась представить, как там Валечка, не грозит ли ему что? Показалось, что колечко, которое она носила, не снимая, обожгло холодом руку, а перед глазами она неожиданно увидела их гостиную в Уланском. Валентин со Свиридовым сидели в гостиной на диване. На столе, прямо на бархатной парадной скатерти, на лоскуте промасленной бумаги лежало полфунта нарезанной кровяной колбасы, пара калачей и несколько темного стекла бутылок с пивом. Сын и его приятель были в уличных ботинках и курили!

Возмущению матери не было придела.

— Ах, ты, засранец! Курить! Ты у меня сейчас… — громко выпалила Софья, — я тебя…

При этих словах Валентин с приятелем вскочили и с выкаченными от ужаса глазами уставились на нее…

— Софьюшка! Ангел, мой! Что с тобой, родная? — Кирилл, обняв за плечи, с испугом вглядывался ей в лицо.

— Кирюша, я сейчас Валечку видела. Виденье такое живое, просто ужас! — испарина выступила на ее лице, — будто, они со Свиридовым у нас в гостиной сидят, не разувшись, в ботинках, и курят! Я его ругать стала, а он, вроде как слышит и видит меня.

— Ну, то, что ты Валентину сказала я, допустим, слышал. Стыдно, Софьюшка. Он у нас уже взрослый мужчина, а ты его при посторонних такими словами.

Прибежал Ванечка, обхватил мать ручками, принялся ее успокаивать: «Мамулечка, не плачь, не плачь, пожалуйста!»

А в июле, когда Валентин приехал к ним в деревню на каникулы после экзаменов, за вечерним чаем он рассказал родителям о невероятном случае, который приключился с ним весной. Якобы, как-то вечером, они со Свиридовым сидели и занимались у них на квартире в Уланском. Вдруг, прямо передними маменька возникла, как живая, что-то сказала и исчезла. Видимо, перенапряглись они тогда с занятиями этими, заключил студент.

Состояние тихого счастья, в котором она купалась от того, что вся семья в сборе, что все сыты, что дети под родительским крылом, не позволило Софье Ивановне отодрать Валечку за уши. Но воспоминание о жирной колбасе на парадной скатерти было очень ярким и руки прямо-таки «зачесались».

Отправив в рот ложечку душистого меда и запив его чаем со зверобоевым цветом, она, как бы невзначай, спросила:

— Валюш, а жирные пятна после колбасы на скатерти остались?

— Мам, никаких пятен, там цветок на скатерти черный, на нем не видно, — автоматически ответил сын, и в этот момент до него дошло, что маменька тогда в квартире была! Он ошарашено уставился на родителей. Им даже показалось, что аккуратно причесанные на косой пробор волосы сына зашевелились.

— Мам, пап, правда ничего не видно, — продолжал оправдываться Валентин.

Кирилл и Софья, как могли, стали успокаивать напуганного сына, хотя сами были поражены не меньше его.

06:05. 9 октября 2012 года. Борт личного самолета А. Л. Гумилева.

Самолет уже был в воздухе, когда бортпроводник принес телефон. Звонил Санич. Первым решением было вернуться, уж больно неожиданной была смерть заместителя Олега. Но Робокоп успокоил, сказал, что сам разберется и все выяснит. Тем более, на первый взгляд — это был несчастный случай.

Андрей попросил стюарда принести воды и таблетку снотворного. Он хотел выспаться и поработать непосредственно перед встречей с китайскими партнерами. На столике лежала стопка папок с неотложными делами. В глаза бросилась красная папка Санича. Она обращала на себя внимание непривычной тонкостью, возможно, в ней было всего несколько листов.

— То, что надо, — решил Гумилев, — как раз, пока не уснул.

В папке действительно находилось несколько листов. Но их содержание отвлекло Гумилева от стакана воды и таблетки.

Санич, как всегда, кратко докладывал, что за последние дни Бунин отправлял по неизвестному адресу информацию, не поддающуюся расшифровке. Проверял счет в банке. Спецы Робокопа вскрыли файлы с выписками по счету и выяснили, что на счету весьма внушительная сумма. Уже больше, чем полгода на счет регулярно поступают 4-х и 5-тизначные суммы в евро.

Складывалось впечатление, что Бунин продает информацию за серьезные деньги. Но Степан в курсе всех работ, которые ведет корпорация!

Гумилев ощутил прилив адреналина и нарастание паники.

— Это только подозрения, — одернул себя Андрей, — вернусь, разберемся. Мы с Евой знаем Степана не год и не два. Знали, — со вздохом поправил себя Андрей, уже несколько лет, как о Еве не было известий. За эти годы в его жизни были и другие женщины, но ни одна не могла занять место Евы в его сердце. Гумилев захлопнул папку и, подумав, встал и убрал ее в портфель — слишком важной была информация в ней.

На столе лежала еще одна папка от Санича. Андрей обнаружил в ней справку по Ильину.

Выпил снотворное. Поудобнее устроился в кресле и стал просматривать материалы по химику.

Материалов, как и предупреждал Олег, было немного. «Покров» вычленил только один косвенный факт. Накануне встречи Осокина с Ильиным в аппарате вице-премьера готовили проект докладной непосредственно Президенту о необходимости развертывания промышленной добычи рения на Курилах. Сам факт подготовки документа, который будут докладывать, минуя премьера, уже говорил о его исключительности. После встречи о докладной даже не вспоминали.

— Рений, — засыпая, подумал Андрей. Листы, шурша, упали на пол. Глава корпорации погрузился в глубокий сон.

Борт самолета. Сон Гумилева.

«Как здорово ходить „по морю яко посуху“!» — Андрей с восхищением смотрит, как его ступни, вызывая едва уловимые всплески, наступают на поверхность воды. Босые ноги чувствуют и жидкость и упругость поверхности одновременно. Они идут под руку с Ильиным по бесконечной поверхности моря.

— Смешной Вы, право, Андрей Львович, какое же это море — это Мир.

Одеты они во что-то невообразимое — тела скрыты колеблющейся дымкой, из которой нелепо торчат голова, кисти рук и босые ступни ног.

— Ногти бы постриг, — глядя на пальцы Ильина, подумал Андрей.