Уинсли тяжело вздохнул. Решение, которое он принял, видимо, тяжело далось ему. Он замолчал и несколько минут шел молча. Затем, сделав усилие над собой, достал из внутреннего кармана замшевый мешочек и вытряхнул на обтянутую кожаной перчаткой ладонь металлическую фигурку Ягненка.

Черная кожа перчатки позволяла по достоинству оценить талант мастера создавшего фигурку. Широко расставленные ножки, вопросительный поворот головы с понуро опущенными ушами — все свидетельствовало о кротости жертвенного животного.

— Прошу, — сэр Артур Уинсли вернул фигурку в кисет и протянул Баркеру, — после операции, надеюсь, Вы не поместите артефакт в хранилище американской ложи и сразу вернете его в Лондон.

— Зачем Вы это делаете, Артур? — Баркер не мог скрыть изумления.

— Все очень просто, Медуза не до конца подавляет волю. Скорее всего, Ильин не стал бы сообщать секреты, которые он сам стремится скрыть. Агнец заставляет своего владельца полностью подчиняться указаниям, с которыми к нему обращаются. Поэтому, применив Медузу, заставьте Ильина взять в руки ягненка и тогда он расскажет Вам все, что знает и помнит. Удачи Вам, Генри! Поверьте, я искренне сожалею, что не могу вместе с Вами услышать исповедь русского.

Мужчины надолго замолчали. Окна высотки на другом берегу реки отражали свет заходящего солнца. Казалось, там, за окнами помпезного здания, бушует свирепое пламя, пожирая его изнутри.

15:05. Май 1916 года. Москва. Уланский переулок.

— Кирюша, ну, что, не надумал? — Софья Ивановна вопросительно смотрела на мужа. Сегодня, возвращаясь из храма с воскресной службы, она опять вернулась к давешнему разговору, — переезду в деревню.

— Папенька и дом присмотрел. От Первопрестольной — 80 верст, тракт — близко, станция — тоже рукой подать. Скотинку заведем, ты в городе определишься, уверена, хорошие телеграфисты всегда нужны. Батюшка пишет, что земля там хорошая и место высокое и сухое. Да и их хозяйство всего в десяти верстах.

Разговоры о переезде из Москвы Софья завела пару месяцев тому назад, когда поняла, что снова понесла. В Москве все сильней ощущалось дыхание войны. Новости с фронта были противоречивые, но, в целом, безрадостные. В городе, где раньше военных было немного, теперь то и дело навстречу попадались люди в форме. Больницы города превратились в военные госпитали, принимающие раненых с фронта. В районе Мясницкой давала себя знать и близость вокзалов, через которые нескончаемым потоком вглубь России шли эшелоны со списанными «подчистую» калеками, выписанными из госпиталей, которые направлялись домой.

За два года войны троекратно поднялись цены на продукты. Подорожала и квартира. Слава Богу, цена на обучение в реальном училище, где учился старший сын, пока не возросла. Последнее время, Валентин очень беспокоил Кирилла Гавриловича и Софью Ивановну. Они со своим другом Ильей Свиридовым часто запирались в комнате Валентина, постоянно рассуждали о необходимых переменах, ссылаясь на каких-то Ленина и Мартова, пугали революцией и гражданской войной.

— От квартиры отказываться пока не будем — удобная она, и место хорошее. Валечке с Любушкой, пока образование получают, тоже жить где-то надо. А мы с тобой, Кирюша, — в деревню. Скоро у тебя отпуск. Вот мы с тобой и посмотрим домик, о котором батюшка писал, с приусадебным хозяйством, — вечером за чаем, как о решенном деле, сообщила мужу Софья Ивановна.

Ее спокойный тон и, как казалось, слишком легкое отношение к такому судьбоносному решению, неожиданно вывели Кирилла Гавриловича из себя.

— Я смотрю, ты все решила уже сама. К чему тебе мое мнение? — резко отодвинув стул, супруг встал из-за стола.

Софья поняла, что переборщила и подошла к мужу.

— Кирюша, родной мой, ну не понравится нам и не будем ничего брать, и переезжать не будем, — увещевала его, гладила по плечу и, как бы невзначай, положила его руку себе на пояс. Все возмущение господина Ильина моментально вылетело из него, как только он ощутил под пальцами шевеление будущего ребенка. Жена прекрасно знала его сильные, а главное, слабые стороны. Лишь только речь заходила о детях, с рассудительным сухим старшим телеграфистом можно было делать все, что угодно.

— Софьюшка, ну, что ты, конечно, я все понимаю, — он присел на диван и привлек ее к себе, — конечно, поедем. Конечно, посмотрим.

В этот момент с громким нарастающим топотом из коридора влетел их младшенький — Ванюшка и с хитрым видом встал перед родителями, засунув большой палец в рот.

— Быстро убери палец изо рта! — грозно, насупив брови, обратился к нему отец.

— Кирилл Гаврилович, оставь нас, пожалуйста, — улыбнувшись, попросила Софья. Дело в том, что она до сих пор не отняла Ванечку от груди. Малыш рос крепким и шустрым, ел все и с отменным аппетитом, но иногда мог подойти к матери и встать перед ней столбиком, заглядывая ей в глаза. Отец пытался ему объяснить, что он уже взрослый мужчина, поэтому, последнее время мальчик стеснялся. Но зачастую, даже папино присутствие его не останавливало.

— Ладно, так и быть, пойду посмотрю, как дела у Валентина, — со вздохом поднялся Ильин. Проходя мимо комода, поправил фотографии, где с недавних пор красовался Ванечкин портрет в белоснежном кружевном костюмчике. Кирилл Гаврилович хотел поправить фотографию и нечаянно задел фигурку змеи, которую три года назад они случайно нашли в плитке китайского чая. Змейка упала на паркет и с громким хрустом разлетелась на мелкие куски.

— Ах! Господи, что ты наделал! — Софья готова была расплакаться. Она очень любила эту безделушку. Змейка появилась у них в доме в день Ванечкиных крестин. Это был замечательный день, и черная змейка всегда напоминала ей о нем.

В это время, малыш, забыв о голоде и о том, зачем пришел, поднял с пола головку змейки и сосредоточенно ее рассматривал. Эта часть фигурки абсолютно не пострадала. Наклонив голову, он крутил обломок и так и сяк, наконец, засунул палец в змеиную пасть и стукнул им об пол. Удар получился неожиданно сильным. Половица треснула. Осколки брызнули в разные стороны, и изумленные родители увидели на пальце мальчика серебристый перстенек.

Лицо мальчика нахмурилось, рот скривился, и гостиная огласилась громогласным ревом. Плача, Ванечка с усилием стащил с пальца кольцо и бросил его на пол.

— Кадость!

Стоило кольцу очутиться на полу, как слезы прекратились, и большой палец опять очутился во рту, а сам Иван Кириллович — в объятьях маменьки.

Муж нагнулся за кольцом. В этот момент Софья почудилось, что она видит белесый призрак рядом с тем местом, где только что стоял Ваня. Зажмурившись, она снова открыла глаза, но ничего больше не увидела.

— Софьюшка, посмотри! — Ильин протянул жене перстенек. Серебристый металл приятно холодил руку. Никогда ничего подобного Софья Ивановна не видела. Казалось, перстенек кто-то не очень аккуратно вылепил из металла, как из глины или из теста, все кольцо было в неровностях и вмятинах, при этом очень приятно сидело на пальце. На широкой части перстенька размещалась дюжина маленьких камушков. Беленькие, как стеклышки, они были просто вдавлены в металл. Это было необычно и даже красиво. Камушки были не ограненные и в свете электрического светильника не переливались, из чего чета Ильиных сделала вывод, что это, к великому сожалению, не алмазы. Да и какие алмазы могут быть в плитке с чаем!

Кириллу Гавриловичу неожиданно показалось, что в лице Софьи что-то изменилось. Приглядевшись, он вдруг понял, что один нежно-васильковый глаз жены позеленел.

21:00. 3 октября 2012 года. Москва. Комната «Д» в центральном офисе Андрея Львовича Гумилева.

Санич позвонил, когда Андрей уже собирался уезжать домой. Начальник службы охраны попросил уделить ему полчаса для конфиденциального разговора в помещении «Д». Это означало — Робокоп должен сообщить шефу что-то экстраординарное. Что он боится доверить даже неоднократно проверенному кабинету главы корпорации.