— Она была рада от нее отделаться, — сказала Генриетта и, засмеявшись, добавила: — Не обманывай себя: мадам Валери всегда считала настоящим позором иметь что-то общее с нашим семейством. Она ни во что не ставит ни нас самих, ни то, что принято называть нашим привилегированным положением в обществе.

— Тем лучше для Фанни.

Немного помолчав, герцогиня сказала:

— Я люблю ее, и мне иногда очень хочется рассказать ей всю правду. Я так и поступлю, но не раньше, чем пойму, что мои дни сочтены; а этого осталось ждать вовсе не так уж долго, как кажется.

— Джорджи, нет!! — в ужасе воскликнула Генриетта.

— Вряд ли я доживу до глубокой старости, моя дорогая; впрочем, и ты тоже. Мы обе слишком много отдали этой жизни, а людям, которые испили чашу жизни до дна, не стоит бояться смерти.

Генриетта с тревогой и страхом взглянула на сестру. Джорджиана сильно изменилась за последнее время. Теперь она редко смеялась, а от ее былой красоты не осталось и следа: кожа увяла и потускнела, а некогда стройное тело расползлось, утратив соблазнительные формы. Только ее глаза были по-прежнему прекрасны.

— Возможно, будущее Фанни окажется не столь блестящим, как у Каро, но мы сделаем все, чтобы она радовалась этой жизни, — сказала Генриетта. — На ее семнадцатилетие я собираюсь устроить настоящий праздник; правда, это будет семейная вечеринка, но я уж постараюсь как следует порадовать нашу девочку. Сошьем красивое платье, а ты, Джорджи, подаришь ей что-нибудь из своих украшений. Все знают, как ты ее любишь, и это не вызовет никаких подозрений. Знаешь, я уверена: она ни за что не поменялась бы местами с Каро, даже если бы и могла. Она никогда не желает того, чего не может получить, и иногда мне даже кажется, что она немного жалеет всех нас.

— Двадцать лет назад я бы, наверное, этому удивилась, — со, вздохом ответила Джорджиана. — Иногда я задумываюсь, почему от моей прежней жизни, наполненной успехом, любовью, роскошью и блеском, теперь не осталось ничего, кроме печальных воспоминаний…

— Это трагедия, ужасная трагедия, и я понимаю, что теперь, после того, как бедный Пенистон умер, вся моя жизнь и жизнь Уильяма совершенно изменится. Ну скажи же что-нибудь, Фанни, что угодно, только не сиди вот так молча, словно сфинкс!

Фанни вздохнула и покорно отложила в сторону перья, чернильницу, аккуратнейшим образом расчерченные на столбцы и колонки каталоги. Затем она сложила руки на коленях и принялась наблюдать, как Каро нервно вышагивает взад и вперед по комнате.

Библиотека в Девоншир-Хаус была поистине огромна, Фанни она казалась настоящей сокровищницей. Она приняла на себя обязанности по составлению каталогов, снабжению указателями и описаниями сотен томов, рядами выстроившихся на полках, и для нее это задание было столь же серьезным, сколь и увлекательным.

Герцогиня относилась к ее занятиям довольно снисходительно, всего лишь как к хобби, но в глубине души Фанни иногда думала, что, возможно, ей когда-нибудь придется таким образом зарабатывать себе на хлеб.

Каролина в течение нескольких последних недель была в бесконечных разъездах, нанося визиты дальней родне, но этим утром она совершенно неожиданно приехала в Девоншир-Хаус.

Около часа она о чем-то совещалась с герцогиней и леди Бесборо, а затем отправилась разыскивать Фанни.

На ней до сих пор был ее дорожный костюм из синего бархата, отделанный мехом, волосы растрепались, а на щеках горели ярко-красные пятна румянца.

— Мне только вчера сообщили, что бедняжка Пенистон ушел от нас, — сказала Каро. — Все мы, конечно, знали, что рано или поздно это должно было случиться… но смерть всегда приходит так неожиданно… Я уже давно привыкла ко всем этим разговорам о его слабых легких, но почему-то думала, что раз его лечат лучшие доктора, он проживет еще достаточно долго… Бог свидетель, мне искренне жаль леди Мельбурн; бедняжка, должно быть, в отчаянии, да и Уильям тоже. Он был так привязан к Пенистону… они все были так близки… Как сильно с этого самого момента все изменится для Уильяма…

— Конечно, — спокойно отозвалась Фанни. — Насколько я полагаю, теперь он унаследует титул пэра и весьма недурное состояние, не так ли?

— Как ты можешь говорить об этом так невозмутимо? — вспылила Каролина.

— А почему я должна волноваться? Последний раз, когда мы с тобой разговаривали, — а это было не далее как несколько недель назад, — ты мне сказала, что уже практически решила выйти замуж за Хартингтона.

— Да, я знаю, но тогда у меня не было ни малейшей надежды, что я когда-нибудь смогу выйти за Уильяма. Харт — замечательный человек, и я очень привязана к нему, кроме того, мне уже девятнадцать, а значит, пора всерьез задуматься о замужестве. Скажи, Фанни, ты меня осуждаешь?

— Не то чтобы осуждаю, но ты не перестаешь удивлять меня, Каро. Весь последний год ты практически ни разу не вспомнила о существовании Уильяма Лэма, и я думала, что ты успела забыть его.

— Я пыталась забыть его, но это не в моих силах. Последнее время я мало что слышала о Пенистоне, до тех пор, пока вчера не приехал лорд Грэнвилл и не сообщил нам, что все кончено. Я должна увидеться с Уильямом, я обязательно должна с ним увидеться! Наверное, он в отчаянии, и я должна утешить его. Я хочу, чтобы ты поехала вместе со мной в Мельбурн-Хаус.

— Даже и не думай! — воскликнула Фанни. — Это будет выглядеть ужасно бестактно и… бессердечно! Леди Мельбурн прекрасно знает, что Уильям всегда лелеял определенные надежды, и теперь, когда умер бедный Пенистон, они могут стать реальностью! Она может подумать, что ты явилась к ней в дом для того, чтобы порадоваться ее горю. Похороны назначены на завтра, и там соберется вся семья.

— Я тоже стану членом их семьи! — нетерпеливо воскликнула Каро.

— Но пока это еще не так! Тетя Генриетта и понятия не имеет о твоих намерениях, а когда узнает, то наверняка придет в ужас!

— Только глупец может поверить, что я могу приехать в Мельбурн-Хаус, чтобы порадоваться смерти Пенистона, которого всегда так любила и чью кончину теперь искренне оплакиваю. Знаешь, леди Мельбурн можно назвать кем угодно, но только не дурой. Впервые в жизни я чувствую, что мы с ней близки, и восхищаюсь ею — лорд Грэнвилл обо всем рассказал нам, и я бы на ее месте поступила бы точно так же. Ты слышала о том, что миссис Мастерс, это очаровательное создание, последние несколько лет была любовницей Пенистона? Они скрывали свои отношения, но когда леди Мельбурн поняла, что конец ее сына уже близок, она забыла обо всех условностях и приличиях и послала за миссис Мастерс.

— Я слышала об этом, — сказала Фанни.

— Этот поступок достоин восхищения! Это так на нее не похоже. Впервые в жизни она думала не о том, что скажут о ней другие, а о своем сыне. Бедный Пенистон! Он, наверное, очень любил миссис Мастерс, раз ради нее решил остаться холостяком. И как благородно со стороны матери разрешить любовнице сына провести рядом с ним последние дни…

— Возможно, теперь им вдвоем будет легче пережить такое горе.

— Да, я тоже так думаю.

Каролина перестала ходить взад и вперед по комнате и остановилась перед Фанни.

— Как необоснованны и абсурдны твои попытки удержать меня от встречи с Уильямом! Неужели ты думаешь, что он мог забыть меня, а я — его?!

— Я думаю, что на некоторое время ты должна оставить его в покое, пока же все, что ты можешь сделать, — это написать ему и его матери письмо.

Спустя несколько мгновений Каро неохотно сказала:

— Пожалуй, ты все-таки права. С моей стороны неблагоразумно совершать поступки, которые могут быть превратно истолкованы, а уж в этом искусстве леди Мельбурн не сыскать равных. Увы, но это и есть то единственное препятствие, которое мешает нам с Уильямом пожениться.

— Насколько я помню, раньше ты говорила, что все дело в излишней мягкости Уильяма и его склонности во всем уступать тебе?

— Я специально все преувеличивала. Пойми, пока был жив Пенистон, наш брак с Уильямом был невозможен, и я пыталась убедить себя в том, что это только к лучшему. Но мое сердце говорит об обратном…