— Нет, нет! — Мальчик с пальчик был насмерть перепуган.
— Ну так как же, Качаровский? — спросил поручик, берясь за авторучку. — Приписать тебе обвинение в убийстве?
Преступник опустил голову. С минуту длилось молчание.
— Я расскажу, как было дело. Когда я отсиживал полугодовой срок, помните, пан поручик, за что? За то, что мы прижали того старичка возле автобусной станции…
— Да, — вспомнил поручик, — Балаха. Сломали ему три ребра и разбили лицо, топтали его ногами. Вы похитили у него часы марки «Дельбана».
— Точно. Только это не моя работа, а Виктора. Я стоял в стороне. Потому суд и дал мне шесть месяцев, а ему целых четыре года. Я этого старика пытался спасти, наклонился над ним, а судья не поверил, и пришлось мне отсидеть в Элеке. Есть такая тюряга, у озера. Ее называют «пансионатом «Орбиса»[3]. Совсем даже приличная тюряга. Если и теперь что случится, устройте меня, пан поручик, по старому знакомству в этот «Орбис», а?
— Лучше расскажите о налете.
— Я как раз про это и говорю. В Элеке один заключенный отбывал пятилетний срок. Мы сидели вместе в камере. Болтали о том о сем. Я рассказал ему, что у нас, в Цехановском уезде, нашлись два таких малых, которые потрошат все, что подвернется под руку: магазины, ксендзов, почтовые отделения, а милиционеры только мечутся, высунув язык, и даже в… поцеловать их не могут.
— Послушайте, Качаровский… — в голосе поручика зазвучали грозные нотки.
— Так мы же там чесали языки. Этот Малиновский — он уже досиживал свой срок — как-то мне и говорит: «Только выйду на волю, приеду к тебе в Цеханов. Там небось так напуганы этими двумя, что запросто можно будет под них подделаться. Стоит прицелиться в кого-нибудь здоровым ключом вместо пистолета, и он тебе тут же выложит деньжата». Всякую чепуху мололи, а потом мой срок кончился, и я вернулся, а Малиновский еще остался.
— Когда вас выпустили?
— Двадцать пятого ноября. Можете проверить, как приехал, представился и повестку вручил…
— Что было дальше?
— Как-то в начале февраля ко мне явился этот Малиновский. Мы прилично выпили, и он вспомнил, что я ему рассказывал. «Провернем налет на магазин?» Мне не хотелось. Вы ж знаете, пан поручик, я человек тихий и ничего худого никому не делал.
— Знаю, знаю, — засвидетельствовал Левандовский, — четыре судебных приговора за хулиганство, а уж сколько приводов, и не сосчитать.
— Это случайно так получалось. Ну а Малиновский говорит: «Эх ты, сдрейфил!» Что мне оставалось делать? Я человек чести. Согласился. Мы решили, что для начала лучше всего провернуть дело в Кицине, потому что там магазин на отшибе, на самом краю деревни, а заведующий рядом, через дорогу живет. Мотоцикл обеспечил Малиновский. Я не знаю, где он его достал. И еще сказал, что после дела машину ту он на шоссе бросит, так как она «меченая».
— А пистолеты откуда взяли?
— Какие там пистолеты? — простодушно удивился Качаровский. — У меня в руках ничего не было. Нож я вынул только в магазине, когда Цурусь отказался пить водку и надо было страху нагнать на него. А у Малиновского была в руках небольшая черная трубка. Он взял ее из сумки с инструментом на мотоцикле. Но и трубка нам не понадобилась. Стоило Цурусю нас увидеть, как он сразу вежливо задрал ручки кверху. Чуть в штаны не навалил от страху. Не мог попасть ключом в замок. Пришлось ему помочь.
— У этого Малиновского шрам на лбу есть?
— Откуда?
— Он блондин?
— Черный, как цыган. Так его даже в тюряге звали.
— А чем он маскировал лицо?
— Тоже чулком. Но только не стал на голову его натягивать, а обмотал подбородок, рот и нос и заколол английской булавкой.
— Почему же он не натянул его на голову, как вы?
— Мы же хотели выдать себя за тех двоих, чтобы все гаврики дрожали от страха. Стоило только Цурусю крикнуть, и пропало дело. В этом Кицине народ злой. Нас на части бы разорвали, исколотили бы вальками так, что только мокрое место от нас осталось.
После этого Качаровский ответил на дополнительные вопросы старшего сержанта и поручика. Мальчик с пальчик уточнял отдельные детали налета, но основной своей версии уже не изменил ни на йоту. Когда его увели в камеру, Хшановский доложил поручику:
— Я проверил покрышки мотоцикла. Это совсем другая машина, не та, на которой охотились за мной.
Экспертиза обнаружила на кочерге отпечатки пальцев Вацлава Малиновского, всего лишь десять дней назад выпущенного из тюрьмы.
Варшавская милиция задержала Малиновского три дня спустя. Похищенные деньги он, конечно, успел промотать. На первом же допросе Малиновский признался во всем. Похищенный мотоцикл вернули законному владельцу.
— И все же я доволен, — признался старший сержант, когда через несколько дней они с Левандовским заканчивали расследование, чтобы передать его прокурору, — что Малиновский — это не наш «человек со шрамом».
— Да, у него неопровержимое алиби. Во время налетов он находился в тюрьме. И хотя исправительный дом в Элеке и называют «пансионатом «Орбиса», все же и там не принято выпускать заключенных «по увольнительной» на работу. А вы, сержант, радуетесь, что ваш дедуктивный метод и на этот раз не подкачал?
— Нет. Тут дело не в моем методе, а в том, что мы вложили в это дело такой огромный труд, вот-вот раскроем преступление, и вдруг оказывается, что все наши усилия впустую и разгадку приносит слепой случай. Это меня больше всего и злило.
— Не думаю, — откровенно признался Левандовский, — что мы, как вы выразились, вот-вот раскроем преступление.
— Не позже, чем через неделю преступники будут под замком.
— Сегодня не первое апреля, сержант.
— Знаю.
— У вас какая-то тайна, которую вы скрываете от меня?
— Нет. Правда, я выяснил кое-что, о чем, впрочем, мог бы и сам догадаться, изучая материалы дела с помощью дедуктивного метода. Увы, помешали пробелы в моем образовании: я не сумел на основе известных мне фактов сделать соответствующие выводы. Зато теперь я знаю, где кроется наша ошибка.
— Вы знаете, кто преступники?
— Еще не знаю, но догадываюсь, где их искать следует. Я хочу проделать сегодня один эксперимент, а завтра мы будем держать совет, что делать дальше.
Слова сержанта заинтриговали поручика, однако, несмотря на все его расспросы, Хшановский ничего больше не сказал. Он только настойчиво твердил, что не позже, чем через неделю, они завершат дело и посадят под замок убийц Антонины Михаляк.
Глава 14. Капитан Жвирский вступает в игру
На следующий день старший сержант Хшановский появился в городе позже обычного. Поручик Анджей Левандовский уже начал беспокоиться. Он знал, что сержант обещал сообщить ему сегодня какие-то сенсационные новости. Неужели снова что-нибудь стряслось? А что, если «человек со шрамом» сумел покончить с Хшановским?
Наконец ближе к десяти Хшановский появился в комнате в полном снаряжении: полушубок, на голове шлем мотоциклиста. Значит, он так спешил, что не успел раздеться внизу.
Однако изумление поручика возросло еще больше, когда сержант разделся и снял с головы шлем. На лбу у Хшановского, над левым глазом, вплоть до линии волос тянулся багровый треугольный шрам. Точь-в-точь как тот, столько раз описанный в документах дела со слов очевидцев. Темные волосы сержанта сменила белокурая шевелюра.
— Что вы… Что с вами… — бормотал Левандовский: — Эта отметина? Волосы?
— Шрам? Пустяки. — Хшановский был явно доволен произведенным эффектом. — Его рисуют «вишневкой» и коллодием. А смывается в минуту ваткой с ацетоном. Парик тоже снимается одним рывком.
— Рисуют? — повторил удивленный офицер.
— Да. Сам факт, что мы столько времени безрезультатно разыскиваем по всей Польше человека с таким шрамом, должен был давно натолкнуть меня на мысль, что для бандита это всего лишь средство маскировки. К сожалению, я не имел ни малейшего понятия о гримерной технике. Никто никогда меня этому не учил. И только в Варшаве известный актер Генрик Летинский преподал мне наглядный урок и даже снабдил всем необходимым. Кстати, парик надо возвратить ему как можно быстрее. Я обещал вернуть дня через два, но с этим Малиновским мы потеряли больше недели. Надеюсь, что пан Летинский не слишком рассердится.