Служанка принесла кувшин горячей воды и спросила, не буду ли я возражать против холодного цыпленка и графина местного вина. Я ответила, что это как раз то, что мне нужно, и обрадовалась, когда она закрыла за собой дверь, потому что ее откровенное любопытство напомнило мне о моем безрассудном поступке.

Я сняла накидку и свою одиозную шляпу, вынула все шпильки и заколки, и волосы упали свободными волнами. Вид мой сразу изменился: теперь я выглядела не только моложе, но и более беззащитной, ранимой. Куда девалась уверенная в себе женщина, прекрасно знающая свое место в жизни, которую я пыталась изображать? Я очень гордилась своими волосами. Они были темными, но присутствие каштанового оттенка оказалось столь велико, что в лучах солнца они отливали медью.

Я вымылась с головы до ног в ванне и почувствовала себя заново родившейся. Надела чистое белье и серую юбку из мягкой шерсти со светлой кашемировой блузкой, хорошо сочетавшейся с ней по цвету.

Я любила комбинировать и смешивать различные цвета ради интереса, но никогда не экспериментировала с предметами своего туалета. Легкие блузы, в которых я работала, всегда были сшиты из ткани скучного коричневого цвета и казались так же просты и непритязательны, как те, которые носил мой отец. Иногда я трудилась и в его блузах, хотя они были мне несколько широковаты.

Я — как раз застегивала блузку, когда раздался стук в дверь. Я быстро глянула на себя в зеркало, стоявшее на туалетном столике. Мои щеки немного разрумянились, а с распущенными волосами, которые рассыпались по спине и накрыли меня наподобие накидки, я выглядела совершенно не похожей на ту безликую женщину, которая утром явилась в этот дом.

— Кто там? — спросила я.

— Мадемуазель, ваш обед. — В комнату вошла служанка.

Придерживая одной рукой волосы, я другой откинула занавес.

— Оставьте там, пожалуйста.

Она поставила поднос и вышла. Только теперь я поняла, как голодна. Ножка цыпленка, несколько булочек, еще совсем горячих, масло, сыр и графин вина. Я села и принялась есть. Это было прекрасно. Местное вино из винограда, который рос в окрестностях замка. От еды и вина меня немного разморило.

Я почувствовала, как меня начинает одолевать сон, закрыла глаза и тут же возникло ощущение, что я снова трясусь в поезде. Я стала думать о жизни в самом замке и за его пределами. О местных жителях, которые выращивают виноград и потом радуются хорошему урожаю. Вспомнила женщину, сошедшую вместе со мной с поезда, и подумала: интересно, кто у них родился — мальчик или девочка? Мысли мои начали путаться, и сладкая истома охватила тело.

Я спала и видела сон, что нахожусь в картинной галерее, пытаюсь очистить картину и под моими руками на холсте проступают такие яркие цвета, каких я никогда раньше не видела, — изумрудный, пурпурно-красный и золотой…

— Мадемуазель…

Я машинально поднялась с кресла и в первый момент не сразу могла понять, где нахожусь. Передо мной стояла невысокая худенькая женщина. Ее пепельно-серые волосы были уложены в локоны, взбитые и приподнятые в тщетной попытке скрыть их довольно небольшое количество. Любопытные серые глаза внимательно изучали меня из-под насупленных бровей. На ней была белая сатиновая блузка, отделанная бантиками, и темно-синяя юбка. Она нервно теребила розовый бантик, расположенный на вороте блузки под самой шеей.

— Простите, я, кажется, заснула, — сказала я.

— Вы, должно быть, очень устали с дороги. Господин де ла Таль попросил меня проводить вас в галерею, но, может быть, вы хотите еще отдохнуть…

— О нет-нет! Который час?

Я посмотрела на золотые часики, когда-то принадлежавшие моей матери, которые были приколоты к блузке. Когда я наклонила голову, волосы упали на лицо, и я почувствовала, как мои щеки вспыхнули румянцем. Торопливым жестом я отбросила их назад.

— Очевидно, я так устала, что незаметно для себя заснула. Ночь в поезде, вы понимаете…

— Конечно, ничего страшного. Я зайду за вами позднее, мадемуазель… Лоусон? Я правильно назвала вашу фамилию?

— Да.

— А я мадемуазель Дюбуа, гувернантка.

— О, я не знала… — И тут я замолчала.

А почему я, собственно, должна знать обитателей этого замка? Мысль о распущенных по спине волосах доставляла мне некоторое неудобство и беспокойство. Я почувствовала себя в присутствии мадемуазель Дюбуа неловко.

— Если хотите, я могу зайти за вами ну, скажем, через полчаса.

— Дайте мне десять минут, и я буду рада принять ваше предложение, мадемуазель Дюбуа.

Моя новая знакомая перестала хмуриться и даже улыбнулась. Как только она вышла из комнаты, я снова вернулась в альков и посмотрелась в зеркало. Боже, что за вид! Щеки раскраснелись, глаза блестят, волосы в полном беспорядке! Я резким движением забросила волосы назад и пригладила их на висках; затем скрутила в тугой жгут и соорудила на самой макушке некоторое подобие узла. Теперь я выглядела еще выше. Румянец постепенно сошел с моего лица, глаза потухли и снова стали скучно серыми. Такого цвета иногда бывает речная вода, только мои глаза, как правило, приобретали еще оттенок моей одежды, наподобие того, как вода меняет свой цвет в лучах солнца. Зная свойство моих глаз, я предпочитала носить одежду зеленых и голубых тонов.

Я давно уверила себя в том, что мои внешние данные не относятся к разряду сногсшибательных, в данном случае, чтобы заслужить доверие своих работодателей, мне надо было выглядеть хотя бы привлекательно. Обычно в одежде я предпочитала неяркие строгие цвета, которые способствовали созданию моего делового имиджа. Я считала, что это необходимое оружие для женщины, которая вынуждена в одиночку бороться с окружающим миром.

Я поджала губы, чтобы придать твердость и непреклонность своему лицу, свидетельствовавшие о том, что его обладательница является вполне здравомыслящей женщиной. К моменту возвращения мадемуазель Дюбуа я была уже во всеоружии и готова играть обычную свою роль.

Гувернантка обомлела, увидев меня, и я поняла, какое неблагоприятное впечатление произвела на нее в первую нашу встречу. Она с видимым одобрением взглянула на мою прическу, и я решила, что уж теперь-то никто не увидит ни одного моего волоска, который лежал бы не на своем месте.

— Я весьма сожалею, что побеспокоила вас, — принялась извиняться мадемуазель Дюбуа, хотя это было излишне.

Маленький — инцидент был уже позади, и я сама была виновата, что заснула, сидя в кресле, и не слышала стука в дверь.

— Итак, господин де ла Таль просил вас показать мне картинную галерею. Я сгораю от нетерпения увидеть ваши шедевры.

— Я плохо разбираюсь в живописи, но… Прошу вас. — Она открыла передо мной дверь.

— Вы сказали, что вы гувернантка. Так, значит, в замке есть дети? — спросила я, идя следом за ней по длинному коридору.

— Да, девочка. Женевьева. У господина графа только один ребенок.

Меня одолевало любопытство, но задавать вопросы было неприлично. Она тоже мгновение колебалась, как будто ей не терпелось поговорить. Ах, как мне хотелось обо всем узнать! Но я держала себя в руках и чем дальше, тем больше крепли во мне уверенность и оптимизм. Это просто чудо, что сделали со мной сытный обед и короткий сон, горячая вода и чистое белье.

Она повернула ко мне голову:

— Женевьева очень трудная девочка.

— Дети часто бывают неуправляемыми. Сколько ей лет?

— Четырнадцать.

— Но, я надеюсь, вы успешно справляетесь с трудностями переходного возраста?

Она бросила на меня скептический взгляд, и губы ее изогнулись в подобии усмешки:

— Сразу видно, мадемуазель Лоусон, что вы не знаете Женевьевы.

— Она, наверное, очень избалована, как обычно бывает, когда в семье один ребенок?

— Избалована?! — Ее голос прозвучал как-то странно, и я даже не смогла определить прозвучавшего в нем чувства. — О… Ну ладно.

Она, должно быть, была плохим наставником. Это совершенно очевидно. Лично я бы вряд ли взяла ее в гувернантки, но если уж они пригласили такую женщину на такую должность, то, значит, у меня появляется шанс показать себя и на этом поприще. В данный момент я считала себя более компетентной в вопросах воспитания, чем это несчастное создание.