Вокруг светлело. Вот уже совсем рядом ослепительно белая колышущаяся пленка — поверхность воды. Еще миг, и, оглушенный свежим воздухом, ветром, шумом моря, Карцов завертелся в волнах, отплевываясь и с трудом превозмогая тошноту.

Придя в себя, он оглядел изрытое ветром море. Корабля не было. Только вдали, на гребне высоко взметнувшейся волны, мелькнула разбитая шлюпка. Мелькнула и скрылась.

Что-то заставило его обернуться. Он увидел: расплескивая волны, всплывает немецкая подводная лодка. Да, немецкая — он это сразу определил по характерному силуэту рубки.

Не сводя с нее глаз, он сделал несколько глубоких вдохов, погрузился и под водой поплыл в сторону.

Намокшая одежда сковывала движения. Вынырнув и глотнув воздуха, он вновь ушел под воду и сбросил сперва китель, затем ботинки и брюки.

Когда он появился на поверхности третий раз, до вражеской лодки было метров сто. Она разворачивалась в его сторону.

Лодка закончила маневр, и под ее штевнем[31] вскипел бурун. Тогда Карцов нырнул и поплыл навстречу, рассчитывая, что лодка пройдет сверху, он окажется у нее за кормой, затеряется среди волн. Берег был недалеко, милях в пяти. Он не сомневался, что доберется до суши.

Только бы не заметили!

Случилось иначе. Всплыв, он увидел: лодка с застопоренными двигателями покачивается невдалеке, и с нее спускают надувную шлюпку.

Он хотел было вновь уйти под воду, но вдруг понял: это напрасно, ему не спастись — что бы он ни предпринял, его настигнут.

Вот в мечущуюся на волнах шлюпку тяжело прыгнул матрос. Другой, наклонившись с палубы корабля, подал ему автомат, а затем и сам перебрался к товарищу. Шлюпка отвалила.

Карцов ждал, глядя на немцев, не двигаясь, только чуть шевелил ладонями, чтобы держаться на плаву.

Несколько минут назад произошел бой, короткий и ожесточенный. Из тумана, который с рассвета закрыл и небо и море, неожиданно выскочил вражеский тральщик. Немцы растерялись, моряки советского сторожевика тоже. После секундной заминки мимо Карцова промчался комендор. Развернув носовое орудие, он всадил снаряд во врага. Попадание, видимо, пришлось в боезапас — ослепительная вспышка скрыла германский тральщик, а взрывная волна так швырнула советский корабль, что тот лег бортом.

Последний, кого видел Карцов на палубе своего сторожевика, был боцман: перекошенный в крике рот, рука с растопыренными пальцами, указывающая в море. Боцман раньше других заметил торпеду, но все-таки слишком поздно…

А шлюпка между тем приближалась. Матрос, сидевший на веслах, поминутно оглядывался. Другой готовил бросательный конец. Оба были в желтых клеенчатых куртках и спасательных жилетах, оба в темных пилотках.

В последний раз взглянул Карцов на крутые белесые волны, лохмотья тумана под сизым небом, коротким усилием вытолкнул воздух из легких и — погрузился…

Над головой Карцова механизмы и стянутые в пучки трубы. Переборки подрагивают. Койка, в которой лежит Карцов, тоже. Он в утробе германской подводной лодки, которая плывет неизвестно куда.

Сторожит его тот самый матрос, что сидел на веслах в резиновой шлюпке. Это ширококостный худой человек, на длинном лице которого вечная озабоченность. От него Карцов узнал подробности своего пленения. На лодке думали, что он с германского тральщика, поэтому старались. Длиннолицый прыгнул за ним, настиг на глубине, уже потерявшего сознание.

Откачивали Карцова долго. Каково же было разочарование подводников, когда он назвал себя! Не хотели верить. Ведь он отлично говорит по-немецки. К тому же у него на руке, ближе к плечу, выколото “Ханс”. Так звали школьного друга Карцова. В пятом, кажется, классе, начитавшись Густава Эмара, они решили стать побратимами. Придумали специальный ритуал. Иглы и тушь нашлись у знакомого лодочника в порту. И вот Карцов выколол Хансу “Кирилл”, а тот ему — свое имя по-немецки.

Вероятно, он допустил оплошность, не попытавшись сыграть на заблуждении фашистов. Очнувшись, он хотел расшвырять тех, кто его держал, бился, кричал. Будто можно спастись из стальной коробки, со всех сторон окруженной водой!..

Впрочем, все это позади.

А что предстоит?

Лодка придет на базу, и его сдадут в морскую разведку. Потом — лагерь, если он выдержит и доживет до лагеря.

Карцов откидывается в койке, закрывает глаза. Итак, тринадцатый день плена. Кормят пленника сносно, не бьют. Более того, его отконвоировали к командиру лодки, и тот пытался завязать разговор, на все лады варьируя тему “Мы честные немцы”.

Разговор не получился.

Это произошло дней десять назад. С тех пор пленника не тревожили.

А вчера лодка атаковала корабль. Торпеды нашли цель. Как сообщил длиннолицый, жертвой пиратов был транспорт союзников, пытавшийся в одиночку проскочить опасный район.

Как же рассчитаться с фашистами? Карцов думает об этом день и ночь, изобретает все новые проекты уничтожения лодки и тут же отвергает: их нельзя выполнить. Он часами лежит неподвижно, закрыв глаза. Только бы не видеть тех, кто рядом. Ему все кажется — это кто-нибудь из них убил Глеба.

Глеб — старший брат. Он один поднял на ноги Кирилла. Один, потому что много лет назад отец бросил семью и куда-то уехал, а вскоре умерла мать. Глеб ушел из института, стал чертежником — это позволяло работать дома. Соседи советовали разыскать отца, потребовать помощи. Глеб отмалчивался, хмурился.

Кирилл вспоминает: на плите кипит бак с бельем, Глеб чертит здесь лее, на кухонном столе, уголком глаза следя за братом, который зубрит урок. Глеб все успевал: и хозяйничать, и чертить, и легонько щелкнуть по лбу Кирилла, задремавшего над учебником…

А потом они одновременно поступили в институты: Глеб — доучиваться на инженера-мостовика, Кирилл — в медицинский. Последние годы они жили в разлуке: старший брат служил в одном из городов Украины, младший — на флоте. Уговорились встретиться летом сорок первого, вместе провести отпуск. Глеб погиб в первый же месяц войны…

Медленно тянется время. Корпус лодки подрагивает от работы моторов. Воздух застоявшийся, затхлый.

В отсеке шаги. Карцов узнает шаркающую походку своего стража. Подойдя, длиннолицый толкает в бок пленника:

— Поднимайся!

Вскоре Карцов в крохотной каюте, близ центрального поста, наедине с командиром подводной лодки.

— Я доложил о вас моему командованию. Мне приказано…

Подводник не успевает закончить. В переговорной трубе голос:

— Командира корабля прошу в центральный пост.

Немец поспешно выходит.

Включен сигнал тревоги. По настилу отсеков стучат матросские ботинки. Взвыв, на тонкой ноте гудят электродвигатели.

Затаившаяся в океанских недрах лодка устремляется в атаку.

Каков же объект нападения нацистов?

В каюту, где сидит Карцов, доносятся лишь обрывки команд да голос акустика, пост которого где-то рядом.

А перед дверью в каюту все так же стоит длиннолицый страж.

Уши, привыкшие к шуму моторов, отфильтровывают его. И Карцову кажется — в лодке тихо. Голос матроса, монотонно считывающего показания прибора, усугубляет напряжение.

И вот толчок в носовой части лодки. Ушла торпеда — выброшенный сжатым воздухом длинный стальной снаряд мчится к цели, неся в себе сотни килограммов взрывчатки.

Карцов мысленно считает секунды. На счете “десять” новый толчок: выстрел второй торпедой.

Вновь секунды томительного ожидания. Затем — отдаленный удар большой силы.

Лодка с дифферентом[32] на нос уходит в глубину.

Вскоре доносится второй взрыв.

На лодке сыгран отбой тревоги. Отдраивают тяжелые двери отсеков. Корабль наполняется шумом.

Дверь каюты распахнута. Слышны приближающиеся шаги. Беседуя, проходят два офицера. До Карцова доносится:

— Красный крест на борту…

Вот, оказывается, кто жертва фашистов — корабль с красными крестами, плавучий госпиталь, по всем законам войны неприкосновенный для любого противника!.. Карцову видится растерзанное торпедами госпитальное судно. Повсюду трупы погибших при взрыве. Уцелевшие — калеки, раненые и больные — облепили трапы, карабкаются на палубу, скатываются оттуда в воду, в окровавленных повязках, беспомощные, беззащитные…