Эсккар уже несколько раз заходил в спальню, просто чтобы убедиться, что с Треллой все хорошо, и проследить, чтобы у нее и Аннок-сур было все необходимое. В последний раз Трелла взяла мужа за руку. Она пыталась заговорить, но Эсккар знал, что ей нужно отдыхать, поэтому просто сжал ее руку и велел спать.
Теперь, заглянув в спальню, Эсккар увидел, что рядом с колыбелью сидит и тихо покачивает ее, глядя на младенца, незнакомая женщина с большим синяком на щеке. Она встала и подошла к Эсккару, жестом поманив его за собой к двери.
— Твоей жене надо поспать, господин Эсккар, — прошептала она. — А ребеночка надо было покормить, и его крик ее разбудил. Сейчас они оба нуждаются в отдыхе.
Впервые Эсккар заметил, как тихо в доме. Даже воины во дворе говорили негромко, заботясь о его жене.
— А ты…
— Меня зовут Друсала. Я принимала роды у госпожи Треллы.
Она вернулась в комнату, подняла колыбель и снова подошла к Эсккару, держа колыбель обеими руками и повернув ее так, чтобы он мог видеть лицо ребенка.
— Это твой сын. Он родился прошлой ночью, спустя несколько часов после полуночи.
Эсккар зачарованно уставился на крошечного младенца, чьи глаза были закрыты, а лицо все еще красно от плача. У Эсккара едва хватило времени, чтобы взглянуть на него с тех пор, как он принес ребенка Трелле после боя. Теперь же он смотрел не просто на младенца, а на своего сына, своего наследника, которого Трелла несколько месяцев назад пообещала ему подарить.
— Ты уже решил, как его назовешь, господин?
Эсккар ответил без колебаний:
— Саргон. Его будут звать Саргон Аккадский.
Эсккар и Трелла выбрали имя несколько месяцев назад, в тот самый день, когда алур мерики были отогнаны прочь от города. Теперь Эсккар благоговейно смотрел на наследника, который возвысит город так, как Эсккар и Трелла, чужестранцы в Аккаде, никогда не смогли бы возвысить. Его сын станет частью будущего этого города, он продолжит род Эсккара через века.
— Ребенок… он кажется таким маленьким, — Эсккар протянул руку и прикоснулся к пальчикам младенца, удивляясь, какие они мягкие.
— Детка… Саргон родился раньше, чем ожидалось. Вот почему он такой маленький. Но он здоровый, и я думаю, он вырастет таким же высоким и сильным, как его отец.
— Роды… были трудными, Друсала? Я имею в виду, Трелла очень страдала?
— Присутствие Кортхака сделало их трудными… Он жаловался на шум. Он угрожал… Он сказал, что…
— Он больше никогда не будет угрожать, Друсала, — перебил Эсккар. — Тебе что-нибудь нужно? Что-нибудь?
— Нет, господин. Я останусь здесь и присмотрю за твоим сыном. Госпоже Трелле нужно будет скоро снова покормить Саргона. Мы найдем кого-нибудь, кто поможет нянчиться с ребенком. Ранние роды застали нас врасплох, и у нас не было времени найти кормилицу. А сейчас лучше всего позволять госпоже Трелле спать как можно больше.
Имя Кортхака напомнило Эсккару о его пленнике.
— Позаботься, чтобы с моим сыном все было хорошо, Друсала.
Он потянулся и нежно коснулся щеки ребенка. Странное чувство охватило его, как будто боги выбрали этот момент, чтобы выковать узы между ребенком и отцом. Эсккар понял, что он улыбается.
— Дай мне знать, когда Трелла проснется.
Он покинул комнату, спустился по лестнице, пересек двор и пошел во второй, меньший, дом. Три воина охраняли комнату, в которой держали Кортхака. Они шагнули в сторону при появлении Эсккара, и тот вошел внутрь.
Он посмотрел вниз, на лежащего на полу человека. Солнце скупо освещало комнатушку с низким потолком, но было видно, что лицо египтянина до сих пор все в крови. Ему связали руки за спиной. Эсккар подумал, не вытащить ли этого человека наружу, но не захотел еще одного спектакля.
— Принесите факел, — приказал он.
Нашел табурет и придвинул его ближе к Кортхаку, глядя на человека, который чуть его не убил. Воин вернулся с факелом и протянул его Эсккару.
— Оставьте нас. И опустите занавеску.
Когда они остались наедине, Эсккар опустил факел и при его свете осмотрел лицо пленника. Кортхак злобно глядел на него одним здоровым глазом. На втором, в который Эсккар не раз ударил во время битвы, запеклась кровь. Кортхак дышал с трудом из-за сломанного носа. Его нижняя губа была рассечена и опухла, и он прищурился на факел, который держали прямо над его лицом.
— Ты — Эсккар?
— Да, Кортхак. Я человек, чью жену ты пытался украсть.
— Эсккар вернулся, — Кортхак попытался засмеяться, но его смех превратился в болезненный приступ кашля, который он не сразу смог унять. — Ты хорошо дрался… для невежественного варвара. Но ты должен был погибнуть от моего клинка. Ни один мужчина никогда не побеждал меня в битве. Твою жизнь спасла лишь твоя рабыня.
Он произносил слова медленно, тщательно подбирая каждое. Хотя этот человек страдал от боли, голос его звучал мелодично, лишь с легким намеком на акцент.
— Возможно, — ответил Эсккар, — но я помню, как ты кинулся бежать в спальню, пытаясь захлопнуть между нами дверь.
Кортхак скорчил гримасу при этом воспоминании.
— Ты достаточно хорошо орудуешь своим длинным мечом. Ты никогда не проигрывал битв, варвар?
— Насколько я помню, только однажды, — сказал Эсккар, — но судьба благоволила ко мне, и я выжил.
— Ты должен был умереть в Биситуне.
На этот раз в голосе Кортхака прозвучал намек на горечь, которую он не сумел скрыть.
— Да, твои наемные убийцы упустили такую возможность.
— Так я и думал. Ты должен рассказать мне, что там произошло. Я должен был получить от них известие, даже если они потерпят неудачу. Ариам поклялся, что они убьют тебя, но… Ты, как мог, облегчил мне задачу. Разделил свои войска, а сам наслаждался, развлекаясь на севере. Даже ребенок смог бы взять этот город.
Эсккар почувствовал приступ гнева: замечание было справедливым. И, казалось, все знали о его любовнице в Биситуне.
— Ребба многое рассказал мне о тебе, египтянин. Трелла теперь спит, но, когда она проснется, я услышу остальное.
Факел затрещал, и Эсккар убрал его от лица Кортхака.
— Большинство твоих людей погибли или в плену. Только Ариам сбежал, с горсткой других, но Бантор скоро их догонит. Через несколько дней город будет очищен от самой памяти о тебе.
— Аккад когда-нибудь станет великим городом. Ради него стоило пойти на большой риск.
— Если бы между нами стояло только это, я бы даровал тебе быструю смерть. Но ты издевался над Треллой и даже угрожал моему сыну. За это тебя будут пытать. Завтрашний день станет последним днем твоей жизни, Кортхак. Ты ослабеешь от ран и будешь жестоко страдать.
— Ты не получишь удовлетворения от моей пытки, — Кортхак старался, чтобы голос его звучал ровно и твердо. — Твоя рабыня-жена и твой выродок были моими. Она стояла передо мной на коленях… умоляя о милосердии. Я сожалею только, что не убил ее, когда у меня была такая возможность.
Эсккар толкнул носком ноги сломанную ногу Кортхака. Раненый не смог не задохнуться от боли, как ни сжимал губы.
— Думаю, Кортхак, тебе следовало бы оставаться в Египте.
— Ты не будешь править здесь долго, варвар. Ты недостаточно мудр, даже когда твоя рабыня нашептывает тебе на ухо.
Эти слова повисли в воздухе, словно пророчество, и Эсккар почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Он не торопясь обдумал сказанное. Эсккар знал, что Кортхак все еще борется, все еще ищет любой способ причинить вред тому, кто взял его в плен. Это делало его достойным противником, сражающимся до последнего вздоха, ищущим, как бы еще досадить своему врагу.
— Может, так и будет, как ты сказал. Но Трелла говорит, что я учусь на своих ошибках, и люди Аккада тоже кое-чему научились. Теперь мы станем осторожнее.
Эсккар встал и отодвинул табурет.
— Я знаю одно, Кортхак. Мой сын будет править здесь, когда меня не станет. Это пообещали боги. Думай об этом, когда тебя будут пытать.
Снаружи стояли Алексар и несколько воинов, на их лицах было написано любопытство — без сомнения, они гадали, что происходит внутри.
