Да, не слишком-то хорошо она начала – вместо того чтобы держаться с достоинством и не обращать внимания на колкости Рэнсома, сама ему уподобилась! И почему только он так на нее действует? Но хватит, никому и никогда она не позволит издеваться над собой. Она все-таки Мадлен Баррингтон!

Окончательно решив не испытывать к мистеру Рэнсому ничего, кроме холодной ненависти, она взяла в руки «Уолл-стрит джорнэл» [3] и углубилась в чтение. Жаль только, что не могла понять ни единого слова из того, что там было написано.

Рэнсом не отрывался от газетных страниц до тех пор, пока они не подъехали к аэропорту. Черт побери! Он не понимал ни единого слова и тем не менее упрямо продолжал держать газету в руках, используя ее как преграду между собой и этой женщиной, – а иначе он бы уж точно не выдержал и, бросив ее на сиденье, тряс бы от злости, пока у нее не отвалилась бы голова. Искушение так поступить стало невыносимым с того самого момента, как она, высокомерно взглянув на него, погрузилась в чтение, совершенно, казалось, забыв о его присутствии.

Конечно, он не знал, чья это была идея – пригласить его сегодня утром подняться к ней в квартиру, однако цель приглашения была абсолютно ясна. Ее дружок хотел лишний раз показать ему, чья же именно Мадлен Баррингтон – ну а она, по всей видимости, намеревалась поставить его в известность о том, что какая-то там ночь в Монтедоре ровным счетом ничего не изменила в ее жизни. Рэнсом поежился. Сегодня утром ему понадобилось все его самообладание, чтобы не спихнуть этого Престона в шахту лифта. А сейчас… Сейчас терпения требовалось еще больше, чтобы не задернуть занавеску на стеклянной перегородке, отделяющей их от водителя, не бросить мисс Мадлен Баррингтон на сиденье и не сделать с ней все, что нужно. Уж тогда бы она забыла даже имя своего дружка…

«Давай обойдемся без имен», – сказала она ему тогда. Впрочем, почему она должна открывать свое имя первому попавшемуся незнакомцу, в дешевом номере отвратительного отеля где-то на краю света? Действительно, кто он такой? Никто. Он уже достаточно поработал с богачами и прекрасно знал, что некоторые из них сволочи… Он только ругал себя за то, что позволил себе чересчур увлечься этой мисс Мадлен Баррингтон. И был невероятно зол на нее за то, что обращалась она с ним как с деревенским дурачком. Поэтому, выходя сегодня утром из ее квартиры, он и чувствовал такую резкую, непереносимую боль.

Рэнсом изо всех сил старался не думать об этих двоих – о том, каково им было вместе в постели. Но боль не проходила. Перед глазами проплывали любовные сцены, когда он тупо смотрел в газету. Господи, ну что там у них могло быть, у Мадлен и этого придурка? Какую ночь провели они? Такую же страстную, пламенную, нежную и головокружительную до безумия, как тогда, в Монтедоре? До конца жизни не сможет он забыть этой ночи. Нет, скорее всего так у них не было. Не могло быть. Престон не походил на человека, который мог вдруг полностью забыть обо всем на свете – и отдаться чувствам. Но, с другой стороны, ведь и Мадлен не показалась ему эдакой секс-бомбой, когда он впервые увидел ее… Однако, когда пришло время, она внезапно оставила скромность и сдержанность – и отдалась любовным утехам, как никакая другая женщина на всем белом свете.

Рэнсом изо всех сил пытался не думать о том, как те двое проводили время в постели. Ублажая один другого до умоисступления? «Перестань! – твердил он себе снова и снова. – Посмотри лучше, что там пишут на спортивной странице…»

Еще тогда, в Монтедоре, он понял, что она отнюдь не неопытная девственница, не зеленая школьница. Чего же тогда он хочет? Ведь не думал же он, что она уйдет в монастырь или решит не встречаться с мужчинами после единственной их ночи? Глупо, но Рэнсом чувствовал, будто у него отняли что-то, принадлежащее только ему, и больше никому на свете. Однако она помолвлена с этим противным типом. Или почти помолвлена. Так что же он так возмущается, что она с ним спит? «Черт с ними, с этими спортивными страницами! Лучше посмотреть раздел фельетонов…»

Она вздохнула после того, как помахала этому типу рукой на прощание, и это пронзило Рэнсома в самое сердце. Неужели она к нему неравнодушна?

«Перестань, перестань об этом думать…» Надо сосредоточиться. Нельзя поддаваться собственным чувствам и влечению к этой женщине. Он уже несколько раз видел, что становилось с его приятелями, сходившими с ума от безнадежной любви. Он всегда жалел их, считая, что ни одна женщина в мире не стоит страданий, которые испытывали бедолаги. Конечно, секс – штука хорошая, но только когда занимает в жизни не больше места, чем необходимо. Гвен прекрасно чувствовала это – и именно это ценил он в ней больше всего. Итак, хватит, пора заняться делом.

Ради самоуважения, ради всей своей жизни – он не позволит этой дамочке издеваться над ним и унижать его. Ни за что!

Водитель припарковал машину у входа в аэропорт, выгрузил вещи, попрощался и уехал. И Мадлен, и Рэнсом твердо решили вести себя подобающим образом, пока будут идти от места стоянки машины до секции проверки документов – она находилась всего в сотне ярдов.

– Мне, пожалуйста, место для некурящих, – обратилась Мадлен к служащему аэропорта, взявшему у нее на проверку паспорт.

– А мне – в салоне для курящих, – заявил Рейсом, протягивая свои документы.

Так как служащему было ясно, что эти двое летят вместе, он уставился на них, решив подождать, пока они согласуют вопрос между собой.

– Я не собираюсь сидеть в салоне для курящих в течение всего рейса до Монтедоры. – Весь вид Мадлен говорил о том, что уступать она не намерена.

– А я не собираюсь лишать себя удовольствия выкурить сигарету-другую в течение нескольких часов.

– Но ведь ты, если захочешь покурить, вполне можешь пойти на пять-десять минут в салон для курящих, – не сдавалась Мадлен.

– Очень разумное предложение, сэр, – обратился к Рэнсому служащий. – Многие наши пассажиры…

– Может, леди, вы мне еще прикажете подержать ваше пальто или пойти приготовить для вас ванну? – язвительно произнес Рэнсом.

– Интересно, а как ты обычно поступаешь, когда нанимаешься на работу телохранителем? – сухо поинтересовалась Мадлен – Всех своих работодателей подвергаешь опасности заработать рак легких, эмфизему и еще бог весть что для того только, чтобы удовлетворить свою потребность в никотине?

– Я давно уже не нанимался ни к кому телохранителем. Но когда это было, то…

– А если ты еще к тому же давно не практиковался, тогда зачем устроился на работу к моему отцу? Он-то убежден в том, что у тебя высокая квалификация…

– Мои клиенты еще никогда на меня не жаловались, мисс Баррингтон. – Голос Рэнсома стал ледяным. – К тому же они вели себя прилично, и мне не требовалась очередная сигарета всякий раз после того, когда они открывали рот… А что касается меня, то я…

– Как ты смеешь обвинять меня…

– …самый лучший специалист из всех, с которыми ты когда-нибудь имела дело, поэтому…

– …в собственных слабостях и пагубных привычках!

– …не смей меня оскорблять!

Выпустив всю накопившуюся ярость, они внезапно замолчали и какое-то время смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

– Простите, так все-таки – для курящих или для некурящих? – решился наконец нарушить молчание служащий.

Глубоко вздохнув, Рэнсом вежливо и спокойно ответил:

– Для мисс Баррингтон, пожалуйста, место в салоне для некурящих. А для меня – в салоне для курящих, – и, бросив быстрый взгляд на Мадлен, добавил: – И как можно дальше от нее.

Глубоко вздохнув, Мадлен заметила, обращаясь служащему:

– Почему бы вам не пристегнуть этого невоспитанного типа к крылу самолета, чтобы остальные могли лететь спокойно…

Служащий и Рэнсом молча уставились на Мадлен.

Словно не замечая вывески, запрещающей курение, Рэнсом зажег сигарету.

– Хочешь верь, хочешь нет, но до того, как я встретил тебя, я выкуривал по четыре сигареты в день.