Рэнсом затянулся. Наступила неловкая пауза. Наконец он решился и заговорил первым:

– Мне нужно идти.

Гвен не пыталась удержать его. Как, впрочем, и никогда раньше. Это была, пожалуй, главная причина, по которой он продолжал встречаться с ней время от времени после своего возвращения из Монтедоры. Рэнсом быстро натянул джинсы и надел рубашку, носки и туфли. Гвен все еще смотрела на него.

– Пока, Гвен! Увидимся! – только и мог он выдавить из себя.

– Увидимся, Рэнсом…

Обычно он целовал ее на прощание, но сегодня не стал этого делать. Она обычно провожала его и закрывала за ним дверь. Но и она сегодня этого не сделала…

Он остановился возле дверей, повернулся и подумал, что, пожалуй, настало время сказать ей то, что он должен был сказать уже давно.

– Ты мне больше не позвонишь? – спокойно произнесла Гвен, глядя на него.

– Я… – Он покачал головой и решился: – Нет, не позвоню, Гвен… Ты тут ни при чем. По-моему, я просто схожу с ума.

На глазах Гвен выступили слезы. Она отвернулась, но потом, взяв себя в руки, посмотрела на Рэнсома и натянуто улыбнулась.

– Ну… – произнесла она тихо, – тогда и я тебе больше звонить не стану. Что ж, Рэнсом, спасибо тебе за то время, которое мы провели с тобой вдвоем, и… береги себя…

– И ты тоже, Гвен, – ответил он с нежностью.

Надев свою изрядно потрепанную кожаную куртку, он быстро вышел из дома Гвен и решительно шагнул в холодный осенний вечер. Октябрь. Он любил октябрь. Жаль, что придется ехать в Монтедору, – там сейчас проливные дожди.

Он вытащил из кармана сигарету и, прикрываясь ладонями от резкого ветра, прикурил. С тех пор как он снова увидел Мадлен Баррингтон, количество выкуриваемых им ежедневно сигарет увеличилось вдвое.

Стоило ему только подумать о ней, как кровь начинала быстрее струиться по жилам, зажигая желанием каждую клеточку тела. Нет, Рэнсому это не нравилось. Решительно не нравилось.

Ночь в Монтедоре представлялась ему сейчас волшебным, безумным сном. Цвета, звуки, запахи той ночи оставались с ним все эти полгода, жили в его сознании и памяти – будучи такими же яркими и горячими. Словно он только что выпустил Мадлен из рук, словно не прошло и пяти минут с тех пор, как они были вместе.

Он вдруг вспомнил о Гвен, которую обнимал всего несколько мгновений назад. Подумал – и сокрушенно покачал головой. Чертова Мадлен Баррингтон! Из-за нее, похоже, он уже не сможет получать удовольствие и радость от секса. После встречи с Мадлен в Монтедоре занятия любовью не приносили удовлетворения. Но свидания с Гвен были, конечно, более благоразумными, чем поиски женщины, подарившей ему незабываемые ощущения. Рэнсом прекрасно знал, чего хотел по-настоящему. Вернее, кого хотел. Не знал только, как ее разыскать.

Зато теперь знает, и ему придется ходить за ней день и ночь, пока она будет в Монтедоре. Черт возьми, он поклялся, что не прикоснется к ней больше!

Господи, ну откуда столько проблем?

Нет, любовью лучше было бы не заниматься. Мадлен поняла это, еще не успев до конца раздеться. Не следовало приглашать Престона провести с ней ночь. Теперь, при свете дня, когда он сидел напротив с чашкой кофе, она ругала себя за то, что вчера не придумала других способов, как провести ночь.

К примеру, почему она не позвонила на какую-нибудь радиопрограмму, в течение всей ночи поддерживающую связь со слушателями? Или не взяла напрокат несколько видеокассет, что-нибудь эдакое слезливо-сентиментальное, или, наоборот, пару хороших детективов? Могла бы на такси поехать на Вест-стрит, присмотреть в секс-шопе что-нибудь новенькое, например, латексный фаллос на батарейках…

Мадлен нервно рассмеялась – и снова пригубила крепкий горячий кофе.

– С тобой все в порядке? – встревоженно спросил Престон.

В ответ она устало провела рукой по лбу:

– Похоже, я начинаю сходить с ума…

– Не вини себя, это моя…

– Нет-нет, – прервала она его, – пожалуйста, давай не будем возвращаться к этой теме.

– Конечно. Я вовсе не хотел…

– Который час?

– Почти восемь.

– Господи, он ведь будет здесь с минуты на минуту! – в ужасе воскликнула Мадлен.

Ее собранный чемодан уже стоял у двери. На Мадлен был легкий льняной костюм. Этим утром ей понадобилось чуть больше косметики, чем обычно: встав с постели, она вздрогнула, увидев в зеркале темные круги под глазами.

– Я буду скучать по тебе, – Престон взял ее за руку.

Мадлен кивнула, попыталась слабо улыбнуться и подумала, что хорошо бы найти какой-нибудь предлог, чтобы выпроводить его, пока не появился Рэнсом. Сейчас, именно сейчас… Но она не решалась, боясь обидеть Престона еще больше.

Любовником Престон оказался неплохим, пусть и слегка сдержанным. Он был очень внимательным и старался доставить ей удовольствие.

– Но, дорогая, почему? – отчаянно воскликнул он вчера, когда Мадлен предложила немного поспать. – Я ведь знаю, что ты не… Позволь мне…

– Нет-нет, пожалуйста, не надо! По крайней мере не сегодня. Не обижайся, Престон, это не твоя вина Я просто не могу сейчас по-настоящему расслабиться.

Пожалуйста, не надо, прошу тебя. Я буду чувствовать себя ужасно…

– Ну, в данный момент чувствую себя ужасно я – возразил он. – Ужаснее, кажется, не бывает. Я хотел…

– Послушай, мне не надо было просить тебя оставаться со мной сегодня ночью, только и всего. – И, пытаясь смягчить боль, которую она причинила ему, Мадлен солгала: – Я рада уже оттого, что ты сейчас рядом, Престон. Твое присутствие значит для меня так много…

Разумеется, после таких слов бедняге не оставалось ничего другого, как остаться с ней на всю ночь. Наливая себе вторую чашку кофе, Мадлен решила, что Престон, наверное, был ужасно озадачен и разочарован ее поведением. Ища забвения, успокоения от всех свалившихся на нее жизненных невзгод и неурядиц, она подошла к нему, обняла за шею и поцеловала в губы – нежно и страстно. Но уже когда он нес ее на руках в спальню, она неожиданно осознала, что не хочет оказаться в постели с Престоном. Она испортила настроение родственникам вечером, но объяснить причину своей депрессии Престону не смогла бы ни за что на свете. Ей было ужасно стыдно…

Господи, как же она ненавидела Рэнсома! Как никого и никогда в жизни. Тогда, в Moнтедоре, ему удалось превратить ночь в дешевом номере отеля в волшебство, сказку… А без этой испепеляющей душу, первобытной страсти, которая оказалась сильнее доводов рассудка, без дикого желания, заставлявшего забыть о чувстве времени и пространства, секс становился постыдным занятием, банальным способом убить время. Совершая медленные, неловкие движения в постели с Престоном, Мадлен отчетливо осознала это. Неужели до встречи с Рэнсомом все было иначе?

Когда отступать было уже поздно, Мадлен ясно поняла и то, что вовсе не хочет Престона – не хочет подарить ему нежность и ласку, не стремится отдать ему себя всю, стать его частью, слиться с ним, забыть обо всем на свете. А если она не могла упиваться забвением, глядя в его глаза и находя в них ту же страсть и желание, – тогда зачем она с ним? Мадлен ни на минуту не забылась с Престоном, не отдалась любовной истоме и желала только, чтобы все это побыстрее закончилось.

«Бедный Престон», – подумала она, вспоминая пережитое ночью и даже не мечтая снова обрести потерянное в Монтедоре душевное равновесие. Мадлен посмотрела на часы и испугалась: стрелки показывали ровно восемь. Рэнсом придет с минусы на минуту!

«Бедная я», – подумала вдруг Мадлен. Она поморщилась, чувствуя отвращение к собственной персоне, и снова отпила крепкою горячего кофе.

О да, в этот момент она ненавидела Рэнсома. Зачем он открыл ей самое себя? Что же теперь Престону делать с такой женщиной, как она? Она, пожалуй, предпочла бы ничего не знать об этой стороне своей натуры. Мадлен была готова убить Рэнсома! А она-то, наивная, надеялась, что его уже давно убили в Монтедоре! Или по крайней мере ранили. Или посадили в тюрьму… Он вполне заслужил все это за то, что соблазнил ее тогда и навсегда лишил душевного покоя и равновесия.