– Мария, Анджела!

Она слышала свист, грубые мужские голоса. Кто-то свалился прямо на нее. Нина не потеряла сознание только потому, что была в ярости. Вскочив наконец на ноги, она увидела, что толпа поредела так же быстро, как образовалась. Полицейские оттаскивали людей за ограждения.

– Нина, ты как? – услышала она голос Анджелы.

Нина схватила ее за плечи:

– В порядке. Как ты, дорогая?

Анджела была вся в грязи, в волосах не было лент, на одежде – пуговиц. Она потеряла все сувениры.

– Вот это да! – захлебывалась она от восторга.

Кто-то с силой толкнул Нину. На этот раз она устояла на ногах, но совершенно потеряла способность соображать.

Несколько минут спустя, когда она, сидя на тротуаре, все еще не могла прийти в себя от злости, к ней вместе с Анджелой и Марией подошел Люк. Когда Нина увидела грязь на лицах девчонок, выражавших полный восторг оттого, что они ко всему этому приобщились, ее возмущению не было конца.

– Нина, как вы? – спросил Люк, присев рядом с ней на корточки.

– Прекрасно. И часто такое с вами случается? – спросила она ледяным голосом.

– Бывает, – ответил он устало.

– Ой, у тебя даже сапог стащили! – воскликнула Мария.

Все трое расхохотались.

– Что тут, черт возьми, смешного?

– Ну ладно, Нина. Ну засмейтесь же. Посмотрите на нас. – Ему досталось больше всех: рубашка в клочья, джинсы порваны, взъерошенные волосы в грязи. – Я понимаю, что все случившееся вас потрясло, но ничего страшного, с рок-звездами это бывает достаточно часто.

– Я не рок-звезда, – огрызнулась Нина, вскакивая на ноги. – А если бы мне захотелось, чтобы меня разнесли в клочья и треснули по голове, я бы прогулялась ночью по парку, а не пошла на концерт. Какого черта вы предлагали отвезти нас домой, если знали, что так будет?

– Я не знал, – ответил он сердито.

– Ну конечно! Раз «с рок-звездами это бывает», значит, черт побери, вы знали, что так будет.

– Я не думал, что…

– Ясно!

– Нина, ну не сердись, – сказала Мария.

– С нами ведь все в порядке, – поддержала ее Анджела.

Возмутившись, что девочки его еще и защищают, Нина напала на них обеих:

– Помолчали бы! Как я все это объясню вашему отцу?

– Я сам объясню, – миролюбиво сказал Люк.

– Не лезьте, куда вас не просят. – Нина была вне себя.

– Нина, ради Бога. Никто не хотел причинить вреда! Они просто хотели…

– …Вцепиться мне в волосы, разодрать одежду, стащить украшения. И все это за то, что я уходила с вами вместе. Если вам нравится это хамское, глупое, вульгарное поклонение – ваше дело. Мне – нет.

Было видно, что Люк с трудом сдерживается. Наконец он сказал:

– Поехали. Я отвезу вас домой.

Выбора не было, и Нина согласилась. Как она могла ехать в поезде полураздетая, в одном сапоге? По дороге никто не произнес ни слова, и, когда машина остановилась у дома, Нина была едва жива от усталости.

Она отправила девочек домой. Люк, засунув руки в карманы, задумавшись, стоял рядом с машиной.

– Сейчас мы поговорить не можем, – сказал он спокойно. – Я позвоню…

– Нет уж, не надо, – прервала его Нина.

Он вопросительно взглянул на нее.

– Ничего, я успокоилась. Я… совсем было вышла из себя. Со мной все время так, когда вы рядом.

– Я это понял, – сухо заметил он.

– Послушайте, Люк. Я так не могу. Мне это все не нравится. Я слишком через многое прошла, чтобы в моей жизни было подобное.

– Это не…

– Ну не гожусь я для рок-звезды, Люк. Я не хочу вас больше видеть.

– Из-за того, что случилось сегодня?

– Из-за чего же еще?

– Действительно, из-за чего? – Глаза его были непроницаемы.

– До свидания, мистер Свейн, – примирительно сказала она и пошла к дому.

Вряд ли кто узнал бы сейчас элегантную Нину Ньяньярелли в этой растерзанной, ковыляющей в одном сапоге женщине.

Люк еще долго стоял на улице после того, как она исчезла.

Премьера «Риголетто» прошла с триумфом. Нина имела большой успех. В дни, предшествовавшие спектаклю, она сильно грустила, злясь на себя за это как никогда раньше.

Правда, если она и испытывала сожаление оттого, что порвала с Люком, то в самые последние репетиционные дни и во время премьеры сумела убедить себя в правильности своего поступка.

Нина получала цветы, телексы, открытки, принимала поздравления, пила шампанское. В ее гримуборной постоянно находились родственники, коллеги, знаменитости. Все поздравляли ее, желали успеха. Перед зданием оперы толпились репортеры.

После спектакля был большой прием с шампанским. «Здесь, и только здесь мое место», – думала она, с удовольствием окидывая взглядом великолепный зал, улыбающиеся лица. Этот мир так отличался от мира Люка, мира неряшливых бунтовщиков, мира истерии. Не стоило тратить время на сожаления.

– Ты какая-то рассеянная сегодня, – заметила Елена.

– Просто думаю, – ответила Нина.

– Возьми икры…

– Простите, – сказал с сильным итальянским акцентом Джорджо Белланти. – Я похищаю это чудо. Хочу познакомить с друзьями.

Нина улыбнулась и позволила увести себя.

На следующий день она чувствовала себя совершенно опустошенной и разбитой – естественный упадок сил после последних напряженных репетиций и самой премьеры.

Депрессия, однако, не прошла и после дней отдыха. Что, черт возьми, с ней происходит?

Они принадлежали к разным мирам, и его мир ей совсем не нужен. У него ужасные манеры, он не умеет слушать и, пожалуй, так же немыслимо упрям и своеволен, как ее отец. Общение с Люком выявляет в каждом из них только самое худшее. До встречи с ним Нина давно уже отучила себя глазеть, краснеть, заикаться и вопить на кого бы то ни было.

Она стала подозревать себя и в другом. В присутствии Люка она становилась ранимой и уязвимой. Та холодная, светская, изысканная женщина, какой она стала, будто растворялась. Ему удавалось выявлять в ней то, что она в себе погасила, или скорее то, что в ней было, но о чем она даже не догадывалась.

Нина подняла телефонную трубку и позвонила матери, сказав, что придет в воскресенье обедать. «Все это существует лишь в твоем воображении», – сказала она себе.

На следующей неделе она снова пела в «Риголетто». Джесс Хармон попросил у нее пять билетов, и она позаботилась, чтобы ему оставили лучшие места. Нина очень хотела увидеть Джесса. Они договорились с ним поужинать после спектакля, и она молила Бога, чтобы саксофонист не заговорил о Люке.

Нина вновь исполнила партию с такой неподдельной страстью и печалью, что публика пришла в восторг. Конечно, Джорджо был певцом с мировым именем и все пришли послушать главным образом его, но ее успех был так огромен, что он сиял, как гордый отец, выводя ее на аплодисменты.

Когда они, еще в театральных костюмах, принимали поздравления от друзей и поклонников, в гримерную заглянули Джесс и Ребекка.

– Джесс, – обрадовалась Нина, увидев добродушное морщинистое лицо.

– Ух! – Он так хлопнул ее по плечу, что она чуть не задохнулась. – Это было нечто!

– Вы пели великолепно, – расцвела в улыбке Ребекка.

– Я думаю, – сказал Джесс заговорщически, – вы обратили в свою веру даже язычника.

– Кого?

– Тут с нами еще кое-кто, – подмигнул он.

Нина повернулась к двери и увидела Люка. Их глаза встретились.

Она не видела его три недели, но не забыла, как красивы его длинные волнистые волосы, как иронично он поднимает одну бровь, как сверкают на смуглом лице яркие белые зубы. В элегантном вечернем костюме он был очень хорош. Во взгляде Люка, охватившем всю ее с ног до головы, светилось восхищение.

– Поздравляю, – произнес он мягко. – Вы были просто потрясающи. Не видел ничего подобного.

Она растворилась в его глазах, сияющих теплотой и восхищением, и слушала, как он произносит слова благодарности.

Люк протянул Нине белую розу: