Они разбрелись по территории и внимательно исследовали каждый ее уголок. Попадаясь на глаза удивленной толпы людей, они ловили вопрошающие взгляды, и тут же скрывались за углом. Как-то к ним даже подошел один из извозчиков кареты скорой помощи. Затушив изжеванную папиросу прямо на аккуратной клумбе, отчего Дикен осуждающе оглядел его с головы до ног, он поинтересовался, не потеряли ли они чего. Но ответ был отрицательный. Не отрывая смущенного взгляда от лица Дикена, извозчик поднял окурок, и, положив в карман жилета, направился прочь. Друзья переглянулись, подавив смешок.

Покинув окрестности главного здания, они направились к тому, которое стояло поодаль от всех остальных, неухоженное и мрачное.

— Забавно мы его, пусть знает! — все смеялся Дикен, после чего снова посерьезнел и огорченно протянул. — Э-э-эх, а сумки-то так и нет. Смотри, Эйп, ты знаешь, что это за здание?

— Там? Сама точно не знаю, но Генри рассказывал страшные вещи, — проговорила она, зная, как сильно заинтересует этим друга. — Слышала, здесь сжигают…

— Людей?!

— Нет, — улыбнулась она, — части… Ну, части тела. Оторванные, отрезанные и так далее, — спокойно продолжала Эйприл, глядя на побелевшего друга. — Вот видишь те большие трубы на крыше? Когда оттуда валит черный дым…

— Я понял.

— Значит…

— Я же сказал, я понял! — отрезал он, пытаясь разогнать мрачные мысли. — Нам надо продолжать поиски. Думаю, что здесь вряд ли мог быть тот человек с сумкой, ведь это не общественное здание…

— Ну, отчасти общественное, — продолжала издеваться Эйприл.

— Эйп, хватит! — рявкнул он. — Сейчас сделаем один круг, если ничего не найдем, пойдем к третьему зданию.

Как только они свернули за угол, в самой дальней стороне этой большой «печи», укрытой от всевозможных глаз тенью высокого забора, проходящего по краю территории лечебницы, Эйприл внезапно остановилась. Ее внимание приковало большое дерево, стоящее впереди. Приоткрыв от ужаса рот, она легонько толкнула локтем друга. Дикен уставился туда же, куда и она. После всех этих историй про сжигания и черный дым, его лицо приняло и вовсе белый цвет. Прямо перед ними, невысоко на стволе дерева, за крылья и хвост был распят голубь. Свернутая шейка небрежно опущена, а массивный зоб подавался вперед.

Первой нарушила молчание Эйприл:

— Да, везет нам на птиц. Вначале ворона, теперь этот голубь…

— Эйп, идем отсюда, — Дикен взял ее за руку и повел скорее прочь. — Не понимаю, зачем кому-то нужно было это делать? Они завидуют, что голубь может летать, а они нет? Это же мерзко! Каким нужно быть чудовищем… Это всего лишь голубь… Безобидный голубь, — возмущался он, позабыв про сумку. — Самое ужасное — сообщишь в полицию, им дела не будет до этой несчастной птицы. И они будут сидеть там, в своих кабинетах за стеклянными дверями до тех пор, пока так же не прибьют к дереву одного из них! Я хочу исправить этот мир, Эйприл… Или загубить до конца, чтобы родился новый, чистый. И я могу это сделать.

— Я знаю, Дикен, я верю, — настороженно проговорила Эйприл. В эту минуту он ее пугал.

— Я могу, — продолжал он, — я Величайший Человек нашей эпохи… Я могу. И мы можем! Да, мы можем! Мы с тобой все можем. И сделаем, когда придет время! Я и ты.

— Конечно, сделаем! Дикен, все в порядке? Мы с тобой и не такое можем… Слышишь? Дикен, посмотри на меня, — она остановила друга и постаралась заглянуть ему прямо в затуманенные глаза. — Забудь про голубя! Сейчас мы найдем сумку, вернем хозяину, а затем пойдем искать другую вещь. А вечером заберемся на чердак… В наш собственный мир, о котором никто не знает. И его нам не нужно спасать, наш мир вечный!

— Верно. Все будет так, как мы захотим… Просто нужно бороться со всем этим! Но невозможно же бороться вечно. Рано или поздно все возвращается, и мы должны придумать, как удержать это. И придумаем, я уверен, придумаем. Нам нельзя меняться, Эйп, нельзя, иначе мы уже не сможем изменить мир.

— Конечно, не меняемся, никогда!

— И не взрослеем, а то станем такими же, как они, — чуть не плача говорил он, словно пытаясь донести словами то, чего не мог.

— Никогда не взрослеем! — вновь подтвердила Эйприл.

— Да. Только так мы сможем все. И у нас получится, не сомневаюсь! — Дикен вновь поднял голову, а глаза приняли прежний живой блеск. — А сейчас, Эйп, мы должны найти эту дурацкую сумку.

Они побежали к зданию приемного покоя. Туда поступали все «временно больные» пока их не переводили на длительный курс лечения в больницу или на домашнее содержание, под присмотром лечащего врача.

Очередной обыск всех темных углов и закоулков не дал ровным счетом никаких результатов. В головы сыщиков закралось едва уловимое отчаяние, и они решили посетить саму лечебницу. Как только за ними закрылась массивная белая дверь, весь летний шум сменился гулким эхом шагов в длинных полупустых помещениях. Тишину нарушал лишь детский плач. Прямо у входа, с маленьким ребенком на руках хлопотала сиделка, как положено: в переднике и белом чепчике, который неугомонное дитя так старалось стащить с нее.

— Чего вам, ребят? — задыхаясь и потея, спросила она, выпутывая свои волосы из рук плаксивого хулигана. — Хватит уже!.. Так чего вам здесь нужно?

— Мы тут вчера оставили…

— Рупи! Руперт, миленький, засни ты наконец… Ау, что за несносный ребенок!

— Извините, мэм, — перебил Дикен, — мы здесь вчера оставили сумку с нотами, не видели?

— Делать мне нечего, как следить за сумками вашими! У меня вон, своя обуза… Глупый, непонятливый ребенок! — выдавила с яростью сиделка.

— Дети — это не обуза, мэм! По-крайней мере не бОльшая, чем взрослые.

— А ты вообще кто такой? Умничать вздумал? Я с этой сиреной все утро вожусь, успокоить не могу, да что там успокоить! Я отойти даже не могу на минуту, а ты стоишь тут и умничаешь?

— Я и не думал умничать, мэм, просто утверждаю, — спокойно отозвался мальчик, застегивая верхние пуговицы сорочки. — Значит сумок вы не находили, так?

— Я не видела ни сумок, ни нот, ни скрипок, ни рояля, ничего подобного! Вы уверены, что оставили ее именно здесь?.. Рупи, пожалуйста, засыпай…

— Если бы мы были уверены, думаю, мы здесь не находились бы, — вмешалась Эйприл.

— Ох, Господи, вас мне здесь еще не хватало! Что за дети пошли: одни ревут неугомонно, другие хамят старшим… Не знаю ничего про сумки! У Пенфилда спросите, смотрителя ночного! Он закрывает отделения вечером, открывает утром. Если вы что и оставили, то это скорее всего у него!

— А адрес?

— Что ж вы такие настырные? Я вам не справочное бюро… Подайте колыбель! — сказала она, указывая на маленькую люльку за лавкой. — Вот так. Посидите с этим шальным ребенком, я сейчас.

Сиделка не спеша прошла дальше по приемной и скрылась за одной из служебных дверей. Друзья сели на лавку по обеим сторонам от колыбели. Ребенок разрывал тишину плачем, даже не открывая глаз. Эйприл предупредила друга сразу, что с маленькими детьми у нее отношения натянутые, и лучше ей не лезть к Руперту. Дикен на это лишь смерил ее негодующим взглядом. Он протянул руку к крохе и тот, едва приоткрыв глаза, тотчас же замолчал. Своими огромными чистыми, хоть и заплаканными, глазами он посмотрел на Дикена и улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ. В этот самый момент Эйприл смотрела поочередно на обоих и удивлялась — как у годовалого Рупи и четырнадцатилетнего Дикена могут быть такие схожие улыбки. Нет, речь шла не о родственной схожести. Эти двое очень странно, но искренне и ясно улыбались глазами, словно понимая друг друга. Руперт в люльке, Дикен, ссутулившись и уложив локти на колени так, что опирался щекой на сцепленные в замок пальцы, — оба были сейчас где-то в одном недосягаемом для остальных месте.

— Я оглохла? — вдруг раздался голос сиделки, которая выбежала с пером в руке. — Что вы сделали с ребенком? Рупи?! Руперт?! Почему ты молчишь?.. Ты улыбаешься? Ну, дети, — она презрительно посмотрела на растерянных друзей. — Так. Дай сюда свою руку, — не дожидаясь добровольного выполнения приказа, она сама схватила руку Дикена, — да не бойся ты, я только адрес напишу… Вот. Если случайно сотрете, можете не возвращаться, я опять не побегу искать. Ну чего стоим, идите! Мне еще ребенка теперь в чувство приводить… Почему же он молчит? Рупи?..