В пищу идут орехи разной степени зрелости — от еще совсем зеленых, с только еще завязывающейся на внутренней стенке белой мякотью до зрелых, золотистых, с толстым и твердым внутренним слоем. Собственно ореховая начинка употребляется как основа для множества приправ, кондитерских изделий, а молоко — весьма действенное в тропиках средство утолить жажду. По обочинам дорог круглый год встречаются ровные пирамидки орехов с белым, зачищенным верхом. По вашей просьбе хозяин ее одним взмахом тяжелого тесака — паранга — снимет с плода шапку — и, пожалуйста, пейте сладковатую, слегка вяжущую прохладную влагу из природной чаши. Если хотите, то специальным кривым ножом продавец выскоблит мякоть, и тогда можно будет приглушить и голод. Ореховая масса по сытности превосходит хлеб.

На любом рынке самое красочное место — фруктовая лавка. В ней можно любоваться всеми вообразимыми цветами и оттенками красок. Кистями с потолка свешиваются разнокалиберные бананы — от светло-желтых, с человеческий палец, до почти полуметровых, нежно-зеленых. Первые называются «королевскими», у них тающая во рту, сладчайшая мякоть. Вторые нельзя есть сырыми. Они идут в пищу лишь после обжаривания в кипящем масле. Оранжевыми горами лежат апельсины и мандарины. Но они привозные. В тропиках плохо растут цитрусовые деревья.

Розовеют разрезанные пополам и прикрытые пластиковой пленкой продолговатые овалы арбузов, огромными бежевыми шишками с колючей кроной из жестких листьев представляются ананасы. Нигде, пожалуй, не найдешь таких ароматных и сочных тропических даров. Ананасы здесь Крупные, тяжелые. Налиты обжигающим язык, сладким до Приторности соком. Душистые манго могут быть и зелеными, золотистыми, и с красными бочками. Хуже, если попадется плод с волокнистой мякотью. Нелегко обгрызать его желтоватую массу с неровной, овальной, большой косточки.

Салак покрыт густо-коричневой, чешуйчатой, как кожа у кожурой, под которой прячутся две-три белые, твердые и нежно-сладкие дольки. Несколько рыхлая, ароматная внутренность мангостина скрывается под бордовой толстой кожурой. Надрежешь ее ножом по кругу посредине, разнимешь половинки, а там — белая мякоть, которая так и тает во рту, заставляя вспомнить и персик, и виноград сразу.

Король тропических фруктов — серо-зеленый, размером с детскую головку, дуриан. Название ему дало слово «дури» — колючка. Они густо покрывают жесткую, мощную кожуру. Местные жители считают его самым вкусным и самым полезным фруктом. С декабря по март дуриан горами лежит вдоль дорог через каждые двести — триста метров. Возле них на корточках сидят индонезийцы, неторопливо перебирают плод за плодом, блаженно закрыв глаза, обнюхивают их. По запаху определяют степень зрелости. Из расколотого парангом дуриана пальцами выгребают сероватую мякоть и отправляют в рот, выражая лицом невероятнейшее удовольствие.

Один из европейских авторов отметил, что, поедая этот дар тропиков, сразу замечаешь, «сколь бедны языки европейских культурных народов словами для выражения вкусовых ощущений». Действительно, описать вкус дуриана крайне трудная задача. В нем странно сочетается то, что привычно кажется несовместимым. Он сладок и горек, нежно тает во рту и жжет, вяжет язык, в нем чувствуется что-то от чеснока и земляники, подслащенных сливок и терпкого миндаля.

Но чтобы добраться до этих редкостных ощущений, нужно преодолеть барьер отвращения, которым дуриан защищает себя. Надо вынести его запах. Чего-либо более отталкивающего и неприятного для носа придумать трудно. Кажется, что в «аромате» плода переплелись все гадкие запахи, какие только существуют на земле. Тот же восторженный европейский гурман, сетовавший на языковую бедность соотечественников, сравнил «благоухание» дуриана с «вонью козла, прогорклого масла и гниющей кучи лука». Кроме того, этот букет на удивление всепроникающ и устойчив. Стоит занести плод в комнату на минуту, и дуриановым запахом на несколько дней пропитается весь дом.

Местные жители мне рассказывали, что созревания дуриана с нетерпением ждут не только люди, но и звери. Я видел это высокоствольное дерево в диком состоянии. Его могучие ветви были густо усыпаны шишковатыми плодами, заметно меньшими по размеру, чем в крестьянских дворах. Время от времени на землю с шумом падал созревший плод. С 15-метровой высоты он летел как пушечный снаряд. Окажись в эту минуту под деревом человек, он может здорово пострадать. Жесткий дуриан размозжит голову как камень. Этого падения и ждут тигры, кабаны, олени, другие животные. От удара о землю дуриан раскалывается и предлагает им огромнейшее наслаждение. Порой звери вступают в драку за право обладания этим удивительным даром тропических лесов.

Редкий завтрак в Индонезии не начинается с ломтика папайи. Так здесь называют плоды дынного дерева. Его оранжевая, от светлых тонов до темных, пахучая мякоть приятно освежает, не приторна. Но дыню вкусом нисколько не напоминает. Дерево названо дынным, видимо, из-за внешней схожести плодов папайи с нашей бахчевой культурой. В соке папайи содержится довольно много пепсина, что очень способствует пищеварению. Поэтому почти около каждого дома можно увидеть дынное дерево с голым кольчатым стволом и зонтиком ажурных светло-зеленых листьев на макушке.

Посетивший Индонезию в середине XIX века автор «Фрегата «Паллада»» И. А. Гончаров назвал здешнюю природу «нежной артисткой», которая «много любви потратила на этот, может быть самый роскошный, уголок мира». Зеленый наряд индонезийских островов питает благодатная вулканическая почва, сдобренная перегноем умирающей растительности. Растительность постоянно обновляется в бесконечной череде смерти и рождения.

Единственное место на Яве, где сохранились джунгли в первозданной роскоши,— заповедник Уджунг-Кулон на юго-западном конце острова. Он расположен на клочке суши, связанном с «большой землей» небольшим болотистым перешейком. Узкий естественный мост покрыт непроходимыми мангровыми зарослями, среди которых местами попадается панданус, вонзающий в серую вонючую топь свои многочисленные трубчатые жесткие корни. Этот природный барьер спас полуостров от нашествия человека. На нем еще водятся носороги.

До заповедника я добирался на попутном катере от небольшого городка Лабухан на западном побережье. Для посещения Уджунг-Кулона требуется специальное разрешение соответствующего департамента. Такового у меня не было. Я ехал на свой страх и риск.

В Пеучанге, единственном, состоящем из нескольких домов населенном пункте заповедной зоны, встретивший нас на причале администратор первым делом спросил у меня то, что в Индонезии называют «сурат». Под этим подразумевайся любая официальная бумага с изложением полномочий, прав, обязанностей, рекомендаций. Узнав, что я приехал без сурата, не удивился и разрешил остаться в заповеднике, но... до отхода катера в обратный путь, в Лабухан, то есть всего на два часа с небольшим.

Моторист и два его подручных принялись разгружать катер, выносить на деревянный причал канистры с керосином, ящики с консервами, тюки, одеяла, а я, поблагодарив администратора за любезность, отправился по его совету в лес по дорожке, которая должна была привести меня к смотровой вышке.

Идти пришлось то по тенистому бамбуковому коридору, то под темными сводами исполинских, опутанных лианами деревьев, то через папоротники в рост человека, густо осыпавшие меня светло-зеленым «конфетти». Сущим наказанием были колючки, которые цеплялись за одежду, больно царапали обнаженные руки. Казалось бы, и тропинка довольно широкая, и топчут ее люди, видимо, каждый день, но все равно невинно свисавшие над ней на вид мягкие, гибкие ветви при попытке отстранить их рукой превращались в больно кусающую колючую проволоку. Здесь я понял, почему местные жители, уходя в джунгли, непременно берут с собой паранг. Только этот тяжелый и острый тесак может справиться с охраняющими неприкосновенность джунглей колючими кустарниками.