Сосредоточенные, неподвижные лица тенггеров были похожи на маски, которые можно было бы счесть за мертвые, не играй искорки в их полуприкрытых глазах. Под магическим светом луны, в окружении диких в своей первозданности гор, распевающие древние заклинания, тенггеры казались ожившей картинкой из книги по истории древнего мира.

Когда на востоке из-за далекого низкого гребня появилось солнце, тенггеры оставили побледневшие в свете начинающегося дня костры и принялись сбрасывать в зев вулкана, в свивающиеся над ним клубы дыма приготовленные дары, Вниз полетели пара связанных за ноги козлов, в жутком крике которых слышалось предчувствие смерти, тушки обжаренных в масле цыплят, темно-зеленые пачки завернутого в банановые листья вареного риса, гроздья бананов. Если Бромо будет доволен подношениями, он не затопит огороды тенггеров кипящей лавой, не разрушит землетрясением их убогие домишки.

История возникновения обряда, как я узнал позднее в Джакарте, такова. Близ горы давным-давно жила супружеская пара Кьяи Кесума и Ньяи Кесума. Все у них было хорошо, только не дал им бог детей. Однажды ночью в дверь их хижины постучал старец и попросился на ночлег. Добрые старики накормили, напоили и спать уложили странника. А наутро пришелец, осветившийся вдруг светом, сказал:

— Кьяи Кесума и Ньяи Кесума! Господь услышал вашу мольбу и дарует вам сына. Но будьте готовы вернуть его ему по первому же требованию.

Вскоре у супругов родился дивный мальчик. На радость всем он быстро рос, становился все краше. Но однажды радость сменилась горем. Появился так же неожиданно тот же ночной гость и повелел привести юношу рано утром к кратеру Бромо и сбросить его в жадную глотку подземного великана. Верные слову, послушные богу старики поднялись с сыном до зари на вершину, упали на колени, воздели руки к небу и молвили:

— Могучий Брахма! Смотри. Как ты и повелел, наш сын, наша отрада на старости лет,— здесь. Возьми его в жертву. Но позволь и нам умереть вместе с ним. Зачем нам жизнь без него?

Все закончилось, однако, благополучно. Как библейский Яхве остановил руку с кинжалом, поднятую Авраамом над сыном Исааком, так и индуистский бог в последний момент предотвратил смерть отчаявшихся Кьяи Кесума и Ньяи Кесума и их сына. Он, оказывается, лишь испытывал преданность стариков, а убедившись в ней, оставил им ненаглядное чадо. На радостях супруги поспешили домой, взяли своего единственного козла, вернулись к дымящемуся жерлу горы и сбросили животное с кручи, пообещав приносить такую же жертву великому Брахме каждый год.

Естественные удобрения вулканического происхождения не единственное благо, позволяющее считать Яву идеальным местом для выращивания риса на заливных полях. Холмистая топография, облегчающая создание безмашинной системы полива, влажный климат, обилие солнечного света также способствовали тому, что попавший на остров задолго до нашей эры злак стал его главной сельскохозяйственной культурой, а рисоводство — экономической основой яванского общества. Как считают индонезийские историки, на архипелаг рис завезли дейтеромалайцы около двух тысяч лет назад. Он не дошел только до Ириана и Молукк. Там его место занимает саговая пальма.

У основного продукта питания, конечно, не может не быть «божественного» происхождения. Сказания о возникновении рисового колоска варьируются в деталях от места к месту. Но в общем они похожи, являют собой сказочное переплетение анимистических представлений и элементов пришедших позднее в Индонезию религиозных учений. В устах куратора Ботанического сада в Богоре Суварно легенда прозвучала примерно так:

«Однажды Тисна Вати, юная и очаровательная дочь всемогущего, верховного бога Батара Гуру, увидела с небес работающего в поле стройного и сильного юношу. Любовь так прочно завладела ее сердцем, что она решила отказаться от присущих небожителям бессмертия и власти, спуститься на землю и стать обыкновенной смертной девушкой. Вопреки воле грозного отца, отправившегося на поиски подходящего ей бога-супруга, Тисна Вати спорхнула на крыльях ветра с облаков.

— Что ты здесь делаешь, что ищешь, красавица?— удивился юноша.

— Пришла к суженому,— ответила Тисна Вати.

Ответ-признание сначала ошеломил, а потом обрадовал крестьянина. Он тоже с первого взгляда влюбился в девушку. Молодые люди взялись за руки и стали радостно смеяться, все громче и громче. Их счастливый смех достиг ушей Батара Гуру. Глянул он вниз и в ярость пришел. Прогремел:

— Не быть тебе женой простолюдина. За своеволие, за Непокорность навечно станешь рисовым стебельком.

И в тот же миг на том месте, где только что стояла Тисна и, закачался тонкий нежно-зеленый росток.

— О, любимый, не печалься,— прошептал он обезумевшему от горя юноше,— я не расстанусь с тобой, буду служить Тебе, дам тебе зерно, которое напитает тебя и твой народ. Но обещай, что и ты не оставишь меня, не перестанешь любить, будешь холить и оберегать».

Индонезийские крестьяне осторожно срезают один за другим созревшие колоски зажатым в ладони маленьким острым серпиком. Они боятся поранить нежную душу давшей им пищу самоотверженной Тисна Вати. В честь ее перед началом высаживания рассады прямо на поле устраивается церемония подношения презревшей бессмертие во имя любви богине даров: немного фруктов и цветов. Из других сельскохозяйственных культур в Индонезии выращивают сахарный тростник, кукурузу, чай, кофе, кассаву, батат, овощи и фрукты. Возглавляет этот перечень прежний король яванских плантаций — сахарный тростник. Апогей производства сахара пришелся на 1928 год. Тогда на острове действовало 180 перерабатывающих тростник заводов. За годы второй мировой войны сахароварение сократилось вдвое, а к началу 60-х годов Индонезия, традиционно вывозившая сахар, стала нуждаться в поставках этого продукта из-за рубежа.

Кукуруза распространена на Восточной Яве и Мадуре, является важнейшим продуктом питания на Сулавеси, Тиморе и некоторых других восточных островах. Такие технические культуры, как бразильская гевея, масличная пальма, хинное дерево, агава, сизаль, внедрили голландцы. К 30-м годам нашего столетия каучук стал вторым после сахара экспортным товаром, а вовремя Великой депрессии начала 30-х годов вышел даже на первое место. Когда колонизаторы стали заводить каучуковые хозяйства, то почти все земли Явы уже были заняты другими культурами. Поэтому 75 процентов плантаций гевеи разместилось на Суматре, 24 процента — на Калимантане. Но небольшие плантации есть и на яванской земле.

Нет скучнее зрелища, чем лес из высаженных ровными рядами гевей. В нем какая-то удушающая сила. Он мертвит природу. Среди серых в желтоватых лишаях стволов гевеи растет хилый, гнилой подлесок, в жидких кронах не гнездятся птицы, сюда не залетают яркие бабочки. Мне всегда казалось, что в лесу из каучуконосов даже воздух застыл в неподвижности. Эту безжизненность я приписывал влиянию густого, терпкого, одуряющего запаха млечного сока — белой жидкости, стекающей в прикрепленный к каждому дереву сосуд из половинки скорлупы кокосового ореха.

Плантацию пять раз в день обходят сборщики латекса. Они сливают его из чашечек в огромные канистры, потом из канистр — в чаны, стоящие под деревянными навесами, где сок густеет и из снежно-белого становится кремовым. Тут же сложены поленницы дров, которыми топят сложенные из камней печи. От дыма латекс твердеет, принимает коричневый цвет. Это первичная обработка. Затем прокатанные через вальки прессов темные листы загустевшего сока связывают в тюки и на грузовиках отправляют на заводы для дальнейшей обработки.

Невозможно представить себе крестьянский двор без кокосовых пальм. Индонезийцы говорят, что они и расти не могут, если не ощущают дыма домашних очагов, не слышат смеха и песен людей. Кокосовые орехи гроздьями прячутся в высокой шапке стреловидных жестких листьев-перьев. Мальчишки ловко добираются до них по голому стволу без каких-либо страховочных приспособлений. Многие крестьяне для сбора урожая держат дрессированных мартышек. Те молниеносно устремляются к кроне, крутят орех за орехом до тех пор, пока не лопнет плодоножка. Когда сбрасывают кокосы, то каждый провожают взглядом до самой земли. Словно хотят удостовериться, что все упали к ногам хозяина.