Основа религиозного мировоззрения китайца — вера в то, что человек обладает двумя душами: материальной и духовной. После смерти первая с телом погребается в землю, вторая возносится на небо. Витающие за облаками души родных надо регулярно снабжать «обувью», «одеждой», «деньгами» и прочим необходимым для «жизни». Вся эта бутафория делается в специальных мастерских при храме из бумаги и бамбуковых планок. А для «передачи» используются печи. С дымом к предкам отправляются подарки. Порой сюрпризы. Почившему в прошлом веке посылают, например, склеенный из бумаги «транзистор» или «телевизор».

В Старом городе толкучек, подобных Пасар-паги, несколько. На одной из них открыто торгуют контрабандой. Цены здесь, разумеется, ниже, чем где-либо. Но есть и большая вероятность приобрести подделку. Транзистор с маркой «Сделано в Японии» может оказаться собранным в кустарных мастерских Гонконга или Сингапура и проработает недолго. Здесь продают «швейцарские» часы, которые на деле являются швейцарским корпусом с нешвейцарской начинкой. Покупатель рискует приобрести джинсы «из США», не подозревая о том, что их сшили в соседней мастерской, в двух шагах от лавки.

Под крышей здания, неуклюжим, огромным утюгом лежащего рядом с причалом для шхун, разместился Пасар-икан — Рыбный базар. Его я учуял издалека по резкому запаху свежей рыбы, сладковатому душку гнили. Гнилым несло от жесткой травы аланг-аланг, которой был густо устлан пол рыбного торжища. Она была почти насквозь пропитана морской водой и, обдавая холодком, противно хлюпала под ногами. Первое, что я услышал, как только вошел в темноту зала, было пронзительное «Авас!» — «Поберегись!» Прямо на меня, полусогнувшись, неслись два парня с огромнейшей, до краев наполненной живым серебром корзиной. Свернуть они с таким грузом, разумеется, не могли, остановиться — тоже. Уворачиваться пришлось мне. Под громкий, но не злой смех индонезийцев.

Здесь было все, чем богаты индонезийские воды. В одном углу торговали большими рыбами: акулами и тунцами. Мясо этих великанов жесткое, пахучее. У акул срезаны плавники. Они высоко ценятся на китайской кухне, где из них готовят знаменитые супы и салаты. Мне предложили купить и качестве сувенира челюсти морской хищницы. Но похожие на согнутые пилы кости были так плохо обработаны, что пришлось отказаться от покупки.

В другом месте горами лежали лелех, сембилан и другие рыбы средних размеров. Возле рыбных куч, беззлобно перебраниваясь с торговцами, сидели женщины и выбирали рыбку за рыбкой, складывая их в корзину или пластиковый мешок. Потом мальчишки-подручные тащили отобранное к хозяину рыбной груды, восседающему, подобно божку, на столе с безменом в руках. Ни одна из женщин не ушла, не высказав внимающему с невозмутимостью идола торговцу все, что она думает о его совести. Но ни разу я не слышал, чтобы эти монологи принимали форму личных оскорблений, выливались в брань.

Около выхода корзинами продавали икан билис — маленькую, с детский мизинчик, рыбешку. Ее солят, вялят и подают к столу как приправу к рису. Эта самая дешевая рыба — важнейший источник питания бедноты. Здесь же, на деревянных перекладинах, темно-желтыми ромбами висели кальмары, на прилавках лежали переложенные морской травой лобстеры, в пластмассовых чанах шевелились креветки разных размеров. Те, что размером с фалангу пальца, подходят для салатов или к жареному рису, с ладонь — будут обжарены в тесте, еще крупнее — опустят неочищенными в кипящее и сдобренное пряностями масло.

Сидящие около стены торговцы предлагали разнокалиберных живых крабов, упакованных в плетенные из бамбука клетки. Здесь мне еще раз пришлось проявить прыткость и вовремя отреагировать на звонкосвистящее «авас». Четверо ребят тащили подвешенный на перекинутых через плечи веревках громадный, обсыпанный опилками брус льда. В жарких тропиках защита продуктов от порчи — дело не легкое. Все начинает гнить весьма скоро. Изготовление льда — целая индустрия, а владельцы холодильников — состоятельные люди.

Недалеко от Пасар-икана четырехугольным конусом высится построенная голландцами смотровая башня. Подвал ее когда-то использовался как тюрьма, в которую сажали капитанов судов, вовремя не уплативших положенные портовые сборы. С башни открывается довольно широкая панорама старого порта и прилегающих к нему торжищ. Сверху они выглядят как гигантский людской муравейник, отдельные ручейки от которого растекаются по узким улочкам, ведущим в Кота бару — Новый город, в новую Джакарту.

Некогда окруженное болотами устье реки Чиливунг голландцы прозвали «кладбищем Востока». При строительстве Батавии малярия и холера косили рабочих сотнями. Позднее, когда на берегах реки и каналов уже стоял большой город, колонизаторы не раз подумывали о том, чтобы оставить кишащую смертоносными миазмами сырую низину. Готовились планы перевода столицы колонии на юго-восток, в горы, в Богор или Бандунг. Дэндельс даже проектировал строительство столичного града на другом острове. Но все эти намерения разбились о стену экономической целесообразности. Батавия имела одно, перевешивающее все другие соображения, преимущество. Она выросла как порт, как средоточие ориентированной на экспорт хозяйственной деятельности и поэтому не отпускала людей, имевших корни в этой гиблой земле. Город вопреки всем прожектам рос. Он и сейчас по темпам роста опережает другие города Индонезии.

В последние годы многие из иностранцев, приезжающие в Джакарту после длительного перерыва, в один голос заявляют, что ее трудно узнать. Была она малоэтажной, ежедневно на долгие часы оставалась без электричества, а телефонная связь была настолько несовершенной, что дозвониться куда-либо было чаще всего невозможно. Руководители учреждений посылали, как в прошлом веке, курьеров с записками. Тогда про человека, живущего в соседнем квартале, говорили, что он в десяти минутах ходьбы и полутора часах попыток дозвониться до него. Чистотой столица не отличалась. В стороне от главных улиц, отравляя целые кварталы зловонием, годами гнили кучи отбросов. Каналы использовались одновременно как баня, прачечная и отхожее место.

Изданный в 1962 году справочник для путешествующих по Индонезии предупреждал, что в Джакарте только два отеля, приближающиеся по комфорту к международным. Это «Дута Индонесиа» — бывший знаменитый в колониальные времена отель «Дес Индес» — и «Дарма Хирмала», имеющий лучший в городе ресторан.

Когда с помощью японской строительной фирмы в 1963 году в центре города вырос десятиэтажный отель «Индонесиа», то его фотографию помещали на почтовых открытках как свидетельство вступления Индонезии в XX век. Но прошло всего двадцать лет, и этот отель уже теряется в окружении ультрасовременных небоскребов. Отражающие улицы зеркальными стенами, сверкающие на солнце алюминием, залитые в ночное время неоновыми сполохами громады банков, отелей, министерств, посольств, супермаркетов затмили «Индонесию», отбросили ее в разряд тех «достопримечательностей», на которые поставлена уже печать вчерашнего дня.

Так выглядит не только центральная улица Тамрин. Новые высотные здания определяют облик разбегающихся от площади Свободы улиц Генерала Судирмана, Гатот Суброто, Расуна Саиди, других магистралей, веером рассекающих Джакарту с севера на юг. Значительные изменения претерпели бывшие в шестидесятые годы пустынными окраинами районы Кебайоран-Бару, Слиппи, Пондок-Индах, Кеманг, Чиландак. Здесь, среди пышной зелени, состоятельные индонезийцы понастроили для себя роскошные виллы с ухоженными мини-парками, бассейнами, а для сдачи в аренду — кварталы аккуратненьких коттеджей.

Олицетворяющие XX век, сияющие новизной проспекты и кварталы — это фасад, за стенами которого сосредоточены власть, богатство, благополучие. Это одна сторона медали. Но есть и другая. Буквально в нескольких шагах от процветающей, самодовольной, ухоженной Джакарты живет, отчаивается и надеется другая — Джакарта простого люда. Она неизмеримо больше, как море, окружает островки сытости и достатка. Она — это кварталы с открытой канализацией, без водопровода и электричества, транспорта и больниц. Она — кампунги — трущобы, которые неудержимо растут и дают социологам повод приводить Джакарту как живой пример того, что ждет мир, если человек не приложит сознательных усилий, чтобы избежать угрозы перенаселенности и голода.