Ив Пико вставил в проектор диапозитивы, которые он сделал из фотоснимков глиняных табличек, и стал их внимательно рассматривать. Рядом с ним сидел и смотрел на экран Фабиан Тудела. Он нал, что Пико сейчас находится в процессе принятия решения что это решение вполне может оказаться ошибочным. Однако, как бы то ни было, Пико был его закадычным другом. Они познакомились еще в те времена, когда Ив Пико преподавал в Оксфорде, а Фабиан писал там докторскую диссертацию о клинописи. Они сразу понравились друг другу, потому что оба были своего рода «белыми воронами» в этом консервативном университете.

Пико пригласили в Оксфорд в качестве преподавателя. Фабиан, будучи ученым, приехал в Великобританию писать докторскую диссертацию, так как ему необходимо было постоянно консультироваться у известных специалистов. Они имели кое-что общее: оба были влюблены в Месопотамию – территорию, на которой в результате колониальной политики Англии образовалось государство Ирак.

Фабиан помнил, какое сильное впечатление произвел на него свод законов царя Хаммурапи, когда он впервые ознакомился с ним в Лувре. Фабиану тогда было десять лет, и он в первый раз приехал с отцом в Париж. Отец давал ему подробные пояснения относительно всего, что они видели в Лувре. Когда они обнаружили в залах, посвященных истории Месопотамии, огромное количество собранных в одном месте чудес, Фабиан вдруг почувствовал, как в нем совершенно неожиданно для него просыпается интерес к древнему миру. А еще его очень удивили высеченные на базальтовом столбе древние законы, которые основывались на принципе талиона. Его отец поведал ему о том, что в сто девяносто шестой статье этих законов говорилось: «Если человек выколол глаз сыну человека, то должны и ему выколоть глаз». В тот день Фабиан решил, что станет археологом и будет разыскивать забытые царства Месопотамии.

– Так ты решил ехать или все еще раздумываешь?

– Это было бы сумасбродством, – ответил Пико.

– Конечно. Но если ехать, то делать это надо сейчас, потому что, по всей вероятности, другой возможности уже не будет. Неизвестно, что там останется после войны.

– Если верить Бушу, Ирак превратится в цветущую Аркадию, и мы сможем проводить там раскопки с такой же легкостью, с какой люди посещают экскурсии.

– Однако мы с тобой не верим Бушу. Я убежден, что после этой войны в Ираке будет происходить примерно то же, что в свое время происходило в Ливане. Ты ведь знаешь Восток и знаешь, какая там сейчас ситуация. Триумфального шествия ребят со звездно-полосатыми флагами там не получится. Иракцы ненавидят Саддама, но они также ненавидят и американцев. Можно сказать, на Востоке ненавидят нас всех, и у них есть для этого определенные основания. Мы не дали им ничего хорошего мы поддерживали коррумпированные режимы, мы продавали им то, что им не было нужно, мы не смогли активизировать появление в этих странах среднего зажиточного слоя населения с высоким образовательным уровнем. Поэтому они становились все беднее и беднее и испытывали все большее разочарование. Религиозные фанатики действуют весьма эффективно: они помогают людям из самых бедных кварталов, дают их детям бесплатное образование в своих медресе, они создали больницы, в которых лечат тех, кто не может заплатить врачам и купить лекарства… Восток рано или поздно взорвется.

– Да, но то, что ты говоришь, далеко не в полной мере касается Ирака. Ты ведь помнишь, что Саддам превратил Ирак, в общем-то, в светское государство. Главная причина всей этой заварушки – нефть. США хотят контролировать источники энергии, а потому они придумают каких угодно Франкенштейнов, чтобы затем заняться их уничтожением.

– А Восток тем временем все нищает.

– Фабиан, ты что, так никогда и не перестанешь быть парнишкой с левыми взглядами?

– Я уже слишком взрослый для того, чтобы меня называли парнишкой. Что же касается левых взглядов, то ты, может быть, и прав… Безусловно, я никогда не перестану видеть жизнь такой, какая она есть, пусть даже и буду взирать на нее, удобно устроившись на диване в своем доме.

– Как бы ты поступил на моем месте?

– Так, как тебе самому хочется поступить, хотя ты и называешь это сумасбродством: я бы туда поехал. Взялся за гуж – не говори, что не дюж.

– Если начнутся бомбардировки, нам тогда несдобровать.

– Пожалуй. Вопрос заключается лишь в том, чтобы суметь убежать оттуда за пять минут до этого.

– А кого еще мы могли бы привлечь?

– Думаю, нам надо рассчитывать на собственные силы. Я очень сомневаюсь, что в моем университете – да и в любом другом – нам выделят хотя бы грош на поездку в Ирак. В Испании большинство людей не поддерживают войну, однако раскопки в Ираке в нынешней ситуации наверняка покажутся авантюрой, и никто не захочет выбрасывать деньги на ветер.

– Возможно, я смогу полностью обеспечить финансирование.

– А я помогу тебе подобрать бригаду. В нашем университете на старших курсах полно студентов, которые горят желанием поехать на раскопки, пусть даже и в Ирак.

– Ты мне всегда говорил, что в Испании нет крупных специалистов по Месопотамии…

– Их в Испании действительно нет, однако есть множество студентов, которым хотелось бы при случае иметь право заявить, что они стали археологами. Да и у тебя есть из кого подобрать людей.

– В отличие от тебя, я сомневаюсь, что мы сможем найти людей, которые согласятся участвовать вместе с нами в этой авантюре. А ты сможешь взять отпуск на целый год?

– Я не такой богатый, как ты, и мне в конце каждого месяца необходимо получать зарплату. Но я поговорю с деканом по поводу того, как можно было бы все это оформить. И когда мы едем?

– Сейчас.

– Что значит «сейчас»?

– Не позднее чем через две недели, а еще лучше – уже на следующей неделе. У нас очень мало времени.

– А мы сможем за две недели организовать археологическую экспедицию такого масштаба?

– Конечно нет, потому я и говорю, что это сумасбродство…

– Ну, раз уж это сумасбродство, то давай, как говорится, ввяжемся в драку, а там посмотрим, чем это все закончится.

Расхохотавшись, друзья ударили ладонью об ладонь, как это делают баскетболисты. Затем они отправились отметить начало своего авантюрного предприятия в квартал Баррио де лас Летрас. В этом квартале жили студенты» артисты, писатели, художники, и жизнь здесь не затихала до глубокой ночи, а Ив с Фабианом в эту ночь спать как раз и не собирались. Сначала они прошвырнулись по пивным, затем посидели, слушая музыку, в кафе, потом пили коктейли в барах. Ив и Фабиан беспрерывно хохотали и болтали со всеми, кого встречали. В подобных заведениях ночь устанавливает между людьми особые отношения, они становятся членами своего рода братства, и это длится до первых лучей восходящего солнца, когда каждый из ночных гуляк возвращается к своей повседневной, полной хлопот жизни.

На следующий день Ив проснулся раньше, чем Фабиан, подумав при этом, что его друг, наверное, все еще дрыхнет в объятиях девушки, которую они встретили в последнем баре и с которой у Фабиана, по-видимому, были какие-то отношения. У этой девушки оказался чертовски вспыльчивый характер: она тут же с размаху дала пощечину Фабиану за то, что тот не позвонил ей прошлым вечером, хотя и обещал. Впрочем, ее все же удалось угомонить, и сейчас она, наверно, посапывала в постели рядом с Фабианом.

Приезжая в Мадрид, Пико всегда останавливался в доме Фабиана. С балкона открывалась прекрасная панорама черепичных крыш города. В доме имелась комната для гостей на тот случай, если кто-нибудь из друзей Фабиана заедет его навестить. Ив считал эту комнату в какой-то степени своей, потому что, как только у него появлялась возможность, он неизменно приезжал в Мадрид – этот открытый для всех веселый город, где тебя никто не спрашивал ни откуда ты приехал, ни куда направляешься.

Пико уселся за стол в кабинете своего друга и попытался позвонить в Ирак. Через некоторое время его соединили с Ахмедом Хусейни.