Затем девочка принялась разъяренно кусать руку капитана. Ей было всего лишь пять лет, и она была очень худой – кожа да кости, – однако у нее откуда – то вдруг появились и силы, и мужество, и теперь она могла дать отпор этому зверю.
Капитан Танненберг отбросил ее в сторону, и она упала на землю. Танненберга разозлило неожиданное нападение маленькой оборванки, и он уже собирался пристрелить ее, но передумал и навел пистолет на живот Шанталь. Он стал стрелять в ее живот, как в мишень: один выстрел – в самый центр, а еще четыре – выше, ниже, слева и справа от следа, оставленного первым выстрелом. После этого капитан достал свой нож офицера СС и стал разделывать туловище женщины так, как будто это была туша животного. Вырвав из ее живота мертвый плод, который так и не стал ребенком, он бросил егопрямо в лицо Мерседес.
Девочка от ужаса пронзительно закричала. Однако Танненберг с ней еще не закончил: схватив ее одной рукой и приподняв над ступеньками, он швырнул ее вниз по лестнице. Она ударилась о гранитный выступ, и из раны на ее голове потекла кровь.
Маленький Ганс Гауссер бросился вниз по лестнице на помощь Мерседес, не обращая внимания на отчаянные причитания его матери, боявшейся, что и он попадет капитану СС под горячую руку.
Один из капо проворно перехватил Ганса и не позволил ему добежать до того места, где неподвижно лежала Мерседес.
– Ты, еврейчик! Хочешь того же?
Капо начал бить маленького Ганса под равнодушными взглядами капитана Танненберга и его друзей. Вскоре все снова переключили свое внимание на мучения женщин, пытавшихся доковылять до «вершины» – верхней площадки лестницы.
Из пятидесяти женщин оставалось уже только шестнадцать. Остальные, пытавшиеся преодолеть лестницу, либо упали и скатились вниз, либо, доведенные до отчаяния, направились в сторону часовых, надеясь, что те их пристрелят, потому что, насколько они знали, по отношению к заключенным-мужчинам часовые в подобных случаях поступали именно так.
Мать Ганса Гауссера была в числе тех немногих, кому удалось дойти до центральной площадки лагеря, однако она понималаэто вовсе не означает, что ей удалось спастись. Она оглянулась назад, пытаясь найти взглядом своего сына, и заплакала, увидев, что один из капо избивает его палкой.
Собравшись с силами, Марлен Гауссер закричала так громко, как только могла, в надежде на то, что сын ее услышит.
– Ганс, ты должен выжить! Сынок, всегда помни об этом! Ты должен выжить! Должен выжить!
Один из часовых ударом приклада свалил ее на землю. Когда Марлен снова открыла глаза, первое, что она увидела, были до блеска начищенные ботинки офицера СС.
– У этой женщины проблемы с сердцем, нам нужно срочно ее оперировать, – сказал светловолосый юноша с лицом ангелочка, одетый в столь ненавистную для миллионов людей черную форму.
Один из капо заставил Марлен подняться с земли и пинками погнал ее в лазарет. Туда же повели и всех уцелевших женщин: врачи, приехавшие из Берлина, и их коллеги из Маутхаузена собирались сделать выжившим женщинам операции, чтобы «вылечить» их от тех болезней, которых у них не было.
– Может, не будем попусту тратить на нее обезболивающие средства? – спросил один из санитаров.
– Введи ей ровно столько, сколько нужно для того, чтобы она сильно не дергалась, – ответил врач. – Мне не нравится оперировать, когда вопят.
Они положили Марлен Гауссер на топчан и привязали ее руки и ноги к специальным стойкам. Она почувствовала укол в руку, и вскоре ее начал одолевать сон. Ее глаза сами собой закрылись, но она по-прежнему слышала разговор находившихся рядом с ней людей. Она издала лишь слабый крик, когда ее грудную клетку почти насквозь пронзили хирургическим ножом. Боль была просто невыносимой, и она в отчаянии заплакала, мечтая лишь о том, чтобы поскорее умереть.
Однако она еще успела мысленно помолиться за своего сына Ганса. Она думала, что если Бог и в самом деле существует, то он не станет глумиться над ее малышом и позволит ему выжить.
Она почувствовала, что у нее вырезают сердце, и испустила дух.
Труп Марлен Гауссер был изрезан людьми, называвшими себя врачами и желавшими открыть тайны человеческого тела.
Поочередно всем шестнадцати женщинам, сумевшим взойти по «лестнице смерти», сделали «операции» на органах, которые были совершенно здоровыми. Сердце, мозг, печень, почки. Эти жизненно важные органы были разрезаны на мелкие части, а врачи, делавшие «операции», хвастались перед стоявшими рядом коллегами своими познаниями.
Чуть позже они занялись и трупами женщин, оставшихся лежать на «лестнице смерти». Они, в частности, отрезали голову маленькой глухой итальянке, чтобы затем детально рассмотреть внутреннее устройство ее ушей.
А тем временем капо, выполняя инструкции капитана Танненберга, приказали детям раздеться и «принять душ». Грязный водоем и ледяная вода, льющаяся на головы этих измученных маленьких существ, только что ставших сиротами, – именно этим зрелищем Танненберг хотел завершить развлекательную программу.
Некоторые дети умерли от переохлаждения, у других случился коллапс. Лишь немногим из детей удалось выжить, но большинство из них умерли уже через несколько часов.
В этот вечер гостей из Берлина потчевали обильным ужином. Все присутствующие оживленно разговаривали, однако никто из них так и не решился заговорить о самом главном: Германия проигрывала войну. Все вели себя так, как будто армия фюрера все еще была гигантом, который грозно топтал ногами притихшую от страха Европу. Лишь когда Альфред, Георг, Генрих и Франц остались вчетвером, они перестали скрывать охватившее их беспокойство. Они высказали друг другу то, о чем не решались даже заикнуться в присутствии посторонних, и стали вместе обдумывать, как им спастись, когда война будет окончательно проиграна.
– Я буду держать вас в курсе, – заверил друзей Георг. – Нужно, чтобы вы в любой момент были готовы отсюда уехать. Францу я уже сказал, что он должен попросить перевести его в штаб СС. Связей его отца – да и моего тоже – вполне хватит для того, чтобы этого добиться. Ему ни в коем случае нельзя оставаться на фронте.
– Ты настолько уверен, что мы проиграем войну? – с беспокойством спросил Альфред.
– Мы ее уже проиграли. Надеюсь, ты не очень веришь пропаганде Геббельса. Наши солдаты начали дезертировать. Гитлер уже не тот, каким был когда-то, он уже не в состоянии понять, что сейчас происходит, а люди из его окружения слишком его боятся, чтобы сказать ему правду. Давайте будем прагматиками и не станем уподобляться страусам в минуту опасности. Союзники захотят проучить Германию, и больше всего пострадаем мы – то есть те, кто был предан фюреру, а потому нам пора подумать о своем спасении. Вы знакомы с моим дядей. Он – известный ученый. Еще перед войной один американский коллега моего дяди приглашал его приехать к нему, в один из университетов США, чтобы работать в секретной государственной лаборатории. Мой дядя уже несколько месяцев работает над бомбой, которая могла бы поставить финальную точку в войне, однако, боюсь, ему не хватит времени. Но нам повезло: этот его американский коллега как-то умудрился снова с ним связаться. Он сообщил, что может вытащить его из Германии и что в его стране есть влиятельные люди, готовые простить ученых, работавших на Гитлера, если они станут работать на США. Мой дядя поначалу испугался, решив, что это провокация, а потом обо всем мне рассказал. Я ему посоветовал поддерживать контакт с этим его другом, и он теперь, наверно, сможет помочь нам отсюда уехать.
– Георг, неужели ты думаешь, что он сможет прихватить с собой и нас? – засомневался Генрих.
– Мы должны разработать свой план, как нам из этого всего выбраться, – заявил Альфред.
– Нам нужны новые документы, с другими именами и фамилиями… – сказал Франц.
– Я этим уже занимаюсь, и еще несколько месяцев назад попросил подготовить такие документы для моих очень близких друзей, – сказал, усмехнувшись, Георг. – Одно из преимуществ работы в секретной службе заключается в том, что там ты знакомишься с разными необычайно интересными субъектами, обладающими совершенно неожиданными способностями. Я вполне смогу раздобыть для вас новые документы с другими именами и фамилиями – можете на меня положиться. Однако очень важно, чтобы вы были готовы сразу же отсюда уехать, как только я дам вам сигнал. Ты, Франц, был далеко отсюда, на фронте, а вот Генриха и Альфреда я все время держал в курсе событий, хотя Альфреду и нелегко было поверить, что Германия может проиграть войну. Но она ее уже проиграла, поэтому вам нужно держать чемоданы наготове.
