Фатима никого не пускала к Альфреду Танненбергу, за исключением Хайдара Аннасира и Айеда Сахади. Танненберг дал ей четкие инструкции: даже Клара не должна была к нему входить. Не велено было впускать и врача, если только Танненберг сам его не позовет.
Клара ужинала вместе с Пико и остальными членами археологической бригады. Она была явно не в духе – ее раздражало присутствие Ахмеда. Она знала, что ей будет нелегко находиться с ним в одной комнате, пусть даже всего одну ночь. Он казался ей теперь совершенно чужим человеком.
– Когда мы увидим вашего супруга? – спросил Фабиан.
– Думаю, что завтра. Сегодня вечером он встречается с моим дедушкой, скорее всего, они будут разговаривать допоздна.
Они останутся в Ираке или попытаются уехать отсюда еще до начала войны? – поинтересовалась Марта.
Никому из нас доподлинно не известно, когда начнется война, – сказала Клара. – Приезжавшие сюда журналисты толком ничего не знают. Они говорили, что, по их мнению, война неизбежна, однако никто не может быть заранее уверенным в том, что произойдет.
– Это не ответ, – пробурчала Марта.
– Это единственный ответ, который я могу вам дать. Как бы там ни было, лично я хотела бы остаться здесь до того момента когда… ну, когда находиться здесь станет уже просто невозможно. А там будет видно. Если начнется война, тогда я и решу, где мне находиться и что делать для того, чтобы выжить.
– Поедемте с нами.
Предложение Пико заставило Клару слегка напрячься, однако она тут же подумала, что, судя по шутливому тону Ива, он не очень переживает по поводу того, какая судьба может ее ждать.
– Большое спасибо, я подумаю над вашим предложением, – откликнулась Клара, и тут же спросила с иронией в голосе: – Вы предоставите мне политическое убежище?
– Я? Ну, если не будет другого выхода, мы постараемся сделать так, чтобы вам его предоставили. Фабиан, как ты думаешь, мы сможем, возвращаясь домой, провезти с собой кое-какую контрабанду?
– Мне кажется, сейчас не до шуток, – вмешалась Марта. – Клара и в самом деле в затруднительном положении, и мы ей должны помочь.
Наступило молчание. Лайон Дойль воспользовался этим, чтобы обратиться к Кларе с просьбой.
– Вы уже знаете, что Ив попросил меня подготовить фоторепортаж и снять все, что мы здесь нашли. Завтра я начну фотографировать все и всех. А не согласится ли и ваш дедушка, чтобы я его сфотографировал? Это не займет много времени. Мне кажется, будет справедливо, если человека, сделавшего так много для этой экспедиции… В общем, о его вкладе в это дело должно быть известно широкой общественности.
– Мой дедушка – бизнесмен, и он действительно взял на себя часть затрат по финансированию этой экспедиции. Однако я не думаю, что он захочет, чтобы его имя фигурировало в каком-либо репортаже. Впрочем, я передам ему вашу просьбу.
– Спасибо. Хотя ваш дедушка, очевидно, очень скромный человек, мне кажется, что ему все-таки следовало бы здесь сфотографироваться. Ну хотя бы вместе с вами.
– Я уже сказала, что узнаю его мнение по этому поводу. Все же, думаю, вы не должны настаивать на этом.
– А мне хотелось бы здесь остаться, – вдруг раздался тихий голос Джиана Марии.
Эти слова вернули всех присутствующих к той главной проблеме, которую они только что обсуждали. Клара ласково посмотрела на священника. Она испытывала искреннюю симпатию к этому человеку, который везде и всюду следовал за ней, словно сторожевая собака, и очень переживал, когда Клара куда-то уходила или просто пропадала из виду. Эта его привязанность казалась ей очень трогательной, хотя она никак не могла понять, чем же она заслужила такое к себе отношение.
– Лучше не принимать никаких решений до тех пор, пока мы не поговорим с Ахмедом, – сказал Пико.
– Да, но если Клара останется здесь работать, я тоже останусь, – заявил Джиан Мария.
– А вы хорошо подумали? Здесь оставаться нельзя. Вы считаете, что сможете продолжить раскопки и после того, как начнется война? Да здесь не останется ни одного человека, потому что их всех призовут в армию! Вы не можете рассчитывать ни на чью помощь. Во всяком случае, никто не будет копаться в земле, когда где-то поблизости станут падать бомбы.
Пико не на шутку рассердился. Он тоже испытывал симпатию к Джиану Марии и чувствовал себя ответственным зато, чтос ним здесь могло произойти.
Вы правы, однако если Клара останется в Сафране, я тоже останусь, – твердо сказал священник.
Джиан Мария, не надо быть таким упрямым! – воскликнула Марта.
Когда закончится война, мы, возможно, снова сможем сюда приехать, – попытался утешить священника Фабиан.
Клара сидела молча, не зная, что и сказать. Ее удивила настойчивость, с какой Джиан Мария заявлял о том, что останется здесь вместе с ней. Этот священник проявлял по отношению к ней такую преданность, о какой можно было только мечтать.
В разговор вмешались и другие сидевшие за столом археологи, которые тоже попытались убедить Джиана Марию в том, что ему следует уехать отсюда вместе с ними. Однако их доводы не казались ему убедительными.
После ужина Джиан Мария уселся на пороге домика, в котором он жил вместе с Анте Пласкичем и Лайоном Дойлем.
Ему не хотелось спать. Вообще-то ему очень нравилось сидеть в одиночестве и размышлять, когда весь лагерь погружался в сон. Он стал разглядывать небо, усыпанное звездами. Джиан Мария попытался успокоить свою растревоженную душу. Он уже несколько месяцев находился на этих раскопках и все чаще спрашивал себя о том, кто же он такой, кем он был раньше и что его ждет в будущем.
Его вера в Бога по-прежнему оставалось незыблемой. Пожалуй, это было единственное, что не претерпело никаких изменений. А еще у него не было ни малейших сомнений относительно того, что его призвание – служить Церкви. Он не хотел быть никем, кроме как священником, однако за эти несколько месяцев он так сильно изменился, что возвращение к спокойной и размеренной церковной жизни, которую он вел с тех самых пор, как принял сан, теперь казалось ему истинным самопожертвованием. До того как он покинул Рим, его жизнь текла тихо и спокойно. Правда, для него было большой неожиданностью, когда его наставник вдруг решил отправить его исповедовать в собор Святого Петра. Поначалу он был удручен, так как ощутил, что на его плечи возложена огромная ответственность. Джиан Мария выразил сомнение в том, что морально готов выслушивать исповеди паломников, приезжающих в этот собор со всех концов света, однако его наставник все-таки сумел убедить его, что именно в этой ипостаси ему следует послужить Церкви: «Ватикан нуждается в молодых священниках, которые знают, чем живут люди в разных частях света, а лучше всего об этом можно узнать в исповедальнях собора Святого Петра».
С тех пор все то время, когда Джиан Мария не занимался самообразованием и не проводил занятия, он сидел в исповедальне и выслушивал покаяния страждущих, приходивших в собор Святого Петра в надежде утешить свои истерзанные души и искренне верящих, что в Ватикане им будет легче получить прощение Господне.
Джиану Марии, конечно, придется вернуться в Рим, к своей прежней жизни, но он будет тогда уже совершенно другим человеком. Он будет очень скучать по жизни среди песков и по тем дружеским отношениям, которые возникли между ним и участниками этой многонациональной археологической экспедиции.
Каждое утро – еще до пробуждения лагеря археологов – Джиан Мария, проснувшись и помолившись, проводил богослужение. На этом богослужении он был наедине с Господом, потому что больше никто не выказывал желания в нем участвовать – впрочем, Джиан Мария и сам на него никого не приглашал.
Когда он вернется в Рим, ему наверняка будет не хватать того ощущения свободы, которое возникло в его душе здесь, в этом пустынном уголке земли.
Он снова подумал о Кларе, о том, что испытывает к ней искреннюю симпатию. Приехав сюда, чтобы защитить ее, он постепенно стал воспринимать ее как сестру – сестру, доставляющую ему много хлопот, сестру очень своенравную, но все-таки сестру.
