— Неплохая мысль, — сказала Джин, перегибаясь через него и вчитываясь в записку. — Ты неправильно пишешь слово «проволока».

— Черт! — смутился Ноблес.

— Ничего, оставь так, — снизошла Джин, — только учти, полицейские обратят на это внимание, и если они будут тебя допрашивать, то захотят узнать, как ты пишешь это слово.

— А как надо?

— Проволока. Не «проволка».

— Главное, чтоб без проволочек, — заулыбался Ноблес с намеком. — Слышь, киска…

— Ричард, у нас полно дел, а мне скоро ехать обратно.

Склонившись, он тоже уставился на свою записку:

— А как подписаться?

— «Искренне ваш» будет в самый раз, — съязвила Джин. — Да ладно, и так сойдет. Теперь напишем, что ты будешь говорить, когда позвонишь, и чтобы ты выучил это наизусть. Ты назначишь время, когда я должна буду прийти в телефонную будку, и позвонишь мне туда.

Ноблес отрицательно покачал головой.

— В чем дело? — удивилась она.

— Они поставят жучок на телефон. Черт, уж это-то я знаю. Я видел, как феды работают, когда помогал полиции Опалока выслеживать наркоторговцев. Они не смогут доказать, что это написал я, но наверняка запишут по телефону мой голос. Ты же должна будешь им сказать, куда ты направляешься, чтобы все выглядело по-настоящему, верно?

— Ты прав.

— Пока ты доберешься до Бока, они уже поставят жучок в телефонную будку и сразу узнают, с какого номера я звоню. Это тебе не в кино. У копов теперь хватает всяких примочек. Такое просто невозможно проделать. С тем же успехом я мог бы сразу назвать им номер своего телефона.

— Ничего страшного, — решила Джин, — обойдемся без звонков. Я могу получить в гостинице записку, в которой будет указано, куда мне идти.

— Скажем, найдешь ее на веранде.

— Я поеду в Бока, а в телефонной будке найду еще одну.

— Постой. Раз за мной будут следить, как же я смогу подложить в будку записку?

— Я прихвачу ее с собой, — ответила Джин. — Сделаю вид, будто нашла ее там. Ну как?

— Годится.

— В записке мне будет велено идти к себе домой. — Она подмигнула своему сообщнику. — Соображаешь?

— А то.

— Я найду тут еще одну записку, ее просунут мне под дверь.

— Ты и ее привезешь с собой?

— Можем написать ее прямо сейчас и тут оставить.

— Ну-у, — призадумался Ноблес. — И что потом делать, ты тоже знаешь?

— Разумеется.

— Продумала все от начала до конца?

— Каждый шаг. Мы только заменим звонки записками. Это мне нравится— тут им никакая электроника не поможет.

— Феды любят всякую техническую дребедень. А что должен делать мой малыш-кубинец?

— Это следующий шаг.

— За тобой будет следовать хвост, имей в виду.

Джин кивнула, затянулась и неторопливо выпустила струйку дыма. Господи, она ничуть не волнуется.

— Мне понадобится отвязаться от него всего на двадцать секунд.

— У тебя готово местечко?

— Готово. Я уверена. Но я все-таки загляну туда еще раз сегодня на обратном пути.

— Кундо должен силой вырвать у тебя мешок.

— По-другому не получится, — подтвердила Джин, — но я ему помогу, можешь не сомневаться. У него есть оружие?

— Он не любит связываться с такими вещами. Болтает много, а сам сопляк, на девчонку смахивает.

— О'кей, — сказала Джин, — давай писать записки. Нужно три штуки. — Приумолкла, соображая: — Когда закончим, заберешь машинку с собой.

— Да, так будет лучше.

— Брось ее на обочине Прибрежного шоссе. На подъезде к Хиллсборо как раз есть подходящее место, где полным-полно деревьев.

— Жаль, хорошая машинка.

— Ричард!

— Не волнуйся, я от нее избавлюсь. Можно ее продать.

— С ума сошел! — нетерпеливо вздохнула она.

— Шучу-шучу. Не волнуйся, считай, дело уже сделано.

Она уже беспокоилась о чем-то другом. Вот хитрюга — залюбуешься!

— Твой приятель Кундо знает, где ты живешь? — спросила она.

— В смысле — здесь или там?

— В Лейк-Ворте.

— Никто не знает, кроме тебя.

— Ты не сможешь туда уехать, пока за тобой будут следить.

— Ясное дело.

— Обещаешь?

— Ты что, за дурака меня держишь? — оскорбился Ноблес.

Она припомнила, как в кино пользовались носовыми платками, как просто все это выглядело: Генри Сильва звонил по телефону и говорил через платок в те времена, когда еще не знали электроники, а полицейский платком хватал орудие убийства. Генри Сильва печатал свое послание на подержанной машинке, а потом сбросил ее за борт своей лодки, когда они вместе плыли на Каталину— последний раз, на счастье, они решили провести время вместе перед тем, как ее муж получит письмо: «$150 000, или ты умрешь». До инфляции это было довольно внушительное требование; сегодня такая сумма не стоит хлопот и риска. Джин припомнила свою реплику: «Даже близко не подходи к лодке, пока копы за тобой следят. (Пауза.) Обещаешь?» И Генри Сильва отвечает: «Ты что, за дурака меня держишь?»

Что-то пришлось изменить, что-то совпадает в точности. В одном Джин была уверена: конец у этой истории будет не такой, как в кино.

Старик сказал, этот адрес ему дал Джо Стелла с Лантана-роуд, вот он и приехал сюда на своем пикапе. Пикап стоял на другой стороне улицы, покрытый пылью, похожей на слежавшуюся соль. Вымыть его негде и некогда, сперва нужно разыскать Ричарда Ноблеса, племянничка, сына сестры. Самого-то его зовут Мини Комбс, сказал старик.

Он припарковал свой пикап вплотную к элегантному белому «эльдорадо» Джин Шоу.

Ла Брава сказал Мини, что действительно слышал его имя от Джо Стеллы.

Старик выглядел так, словно всю свою жизнь провел под открытым небом, похоже, он как свои пять пальцев знал места для рыбалки и места для рытья колодцев, умел обращаться с топливным насосом и чинить грузовик. Крепко сложенный пожилой человек с брюшком, в мягкой шляпе, в серой рабочей одежде с подтяжками поверх рубашки, из-под которой выглядывало нижнее белье. Вокруг него облаком стоял кисловатый запах застарелого пота.

Они сели поговорить на веранде «Делла Роббиа», в углу, ближнем к Тринадцатой улице. Старые леди наклонились вперед, чтобы получше разглядеть собеседников: старикан баловался жевательным табаком, а такого они никогда в жизни не видывали, впрочем, не видывал и Ла Брава: Мини Комбс словно чистил зубы специальной палочкой, размером как раз с зубную щетку, мягкой на одном конце. Он окунал эту палочку, приобретшую густой, коричневый оттенок, как у крема для обуви, в табак, а затем натирал ею свои десны, порой оставляя ее во рту, и тогда она торчала будто сигара. Ла Брава сбегал в «Кардозо» за четырьмя бутылками холодного пива. Старик вздохнул в унисон со скрипом своего железного стула, устроился поудобнее, закинув ноги в тяжелых рабочих ботинках на перила.

— По нашим болотам пройдет разве только Иисус Христос, — заговорил Мини. — Но Ричарду они пришлись по душе. Ему там было лучше, чем в родном доме. Мой зять, тот ведь как его воспитывал? Он из тех, кто считает: парней надо лупить, чтобы научить уму-разуму. Скрутит шесть кусков проволоки и дерет что ни день. А сестра моя— она мельничку держала для овса, приделала к мельничке старый мотор от трактора и молола на ней корм для мулов, твердый, что тебе гравий, но мука из него выходит неплохая, она ее и продавала, свеженькую. Ричард работал у нее на мельнице, а потом решил сам промышлять, болтался у нас на болоте, нанимался проводником к горожанам, которые хотели понаблюдать за птицами. Представляете себе? Я спрашиваю миссис Комбс: «Чече понаблюдать?» Может, думаю, они заплатят, чтобы понаблюдать, как я поле пашу? Первый раз он понадобился дяде Сэму, когда подстрелил орла. Зачем он это сделал? Я-то знаю Ричарда: небось захотел посмотреть, как тот издыхает. Ну вот, а потом были те два парня, которые самогон гнали из сахарного тростника, из очисток, так мне говорили, только я не думаю, чтобы из очисток, потому что когда их первый раз привели в суд, судья сказал, просто стыд и позор сажать людей, которые делают такое отличное виски. Во второй раз Ричард дал показания против них, и их упекли в Огайо. То же самое и с моим мальчиком, в том же суде. Мой мальчик один раз уже отсидел. Ну да, он покупал травку с корабля и продавал ее студентам, но самто он не курил ни единого раза. Ричард донес на него и других тоже сдал дяде Сэму — одному Богу известно, зачем ему это понадобилось, — и моего мальчика заперли в тюрьму на тридцать пять лет.