Литмир - Электронная Библиотека

— Ничего себе, — сказала Ивлин.

Глава 2

— Я открою тебе секрет, которым ни с кем тут не делился, — сказал Морис, и стекла его очков, его дочиста выскобленная загорелая лысина таинственно заблестели в свете фонарей. — Я не просто управляющий, я владелец этой гостиницы. Я купил ее в 1951-м, за наличные. Сразу после Кефавера.

— А я думал, гостиница принадлежит той женщине из Бока, — сказал Джо Ла Брава. — Ты же вроде сам так говорил?

— Ну да, женщина, которая живет в Бока, владеет частью гостиницы. В пятьдесят восьмом она подыскивала, куда вложить денежки. — Морис Золя запнулся, вспоминая. — В пятьдесят восьмом или в пятьдесят девятом. Они тогда тут кино снимали с Фрэнком Синатрой.

Они вышли из гостиницы, оставив позади опустевшую веранду, уставленную металлическими стульями, перешли через пустынную улицу на другую сторону, ближе к пляжу, где Морис оставил машину. Ла Брава старался быть терпеливым, имея дело со стариком, но, придерживая распахнутую дверь автомобиля, молился про себя, чтобы эта история не затянулась. Старикан мог в любой момент остановиться посреди улицы, если собирался сказать, на его взгляд, важное. Остановившись в проходе в «Вулфи» на Коллинс-авеню, он собрал позади целую очередь желающих выйти или войти, которые вынуждены были выслушивать его повесть о славных местечках, где можно было оттянуться в былые дни, или о том, как раньше отличали на пляже среди пестро одетой толпы букмекера.

— Знаешь, как его отличали?

— Как? Как? — переспрашивал кто-нибудь из собравшихся, и тогда Морис разъяснял:

— У всех рубахи были расстегнуты до пупа — у всех, кроме «буки». «Буки» всегда засупонивались вплоть до верхней пуговицы. Такой вот опознавательный знак. — И уже в ресторане, дожидаясь, когда его проводят к столику, Морис еще несколько раз повторил: — Да, «буки» никогда не расстегивали верхнюю пуговицу.

— В той картине играл Эдуард Робинсон, франт, каких поискать. — Морис потуже затянул узел галстука, провел рукой по бледно-голубой куртке спортивного покроя, разглаживая едва заметные морщинки. — Они собирались в «Кардозо», эти киношники из Голливуда, все как на подбор, и еще на собачьих бегах, что шли внизу, у мола, на Первой улице — или нет, не там, а между Бискайн и Харли.

— Ясно. Садись в машину.

— Я говорю этим старухам, что я тут всего-навсего управляющий, чтобы они меня не доставали. Им же делать нечего, сядут себе на веранде и давай ворчать. То им цветные не угодили, теперь кубинцы или гаитяне — дескать, шумят под окном, того и гляди, выхватят кошелек, если выйдешь на улицу. «Грауберы», — говорят они про них. «Момзеры», «лумпс». «Гони отсюда этих момзеров, Морис. Не пускай их сюда, и „набкас“ тоже». «Набкас» — это шлюхи. Я скоро уже сам заговорю по-ихнему, как эти «альмунас» с крашеными волосами. Я зову их райскими птичками, они это любят.

— Я вот что хотел спросить, — прервал его Ла Брава в надежде удовлетворить наконец свое любопытство. — Та женщина, за которой мы едем, — твой партнер?

— Я так понимаю, у леди, которой мы нынче спешим на помощь, какие-то неприятности, — сказал Морис, оглядывая свою гостиницу, картинно опираясь рукой на свой автомобиль— «Мерседес» старой модели со сдвоенными вертикальными фарами спереди. Когда-то он был кремового цвета, но теперь краска облупилась. — Я потому и заговорил об этом. Если она начнет говорить насчет гостиницы, ты хоть будешь представлять, о чем речь. Соседний отель тоже принадлежал мне, но я его продал в шестьдесят восьмом. Почему только никто не догадался запереть меня в туалете, чтобы я дождался, когда цены на недвижимость взлетят до небес?

— «Андреа»? Она тоже принадлежала тебе?

— Она раньше называлась «Эсфирь». Я переименовал обе гостиницы. Иди-ка сюда. — Морис потащил Ла Браву за руку прочь от машины. — При свете фонарей толком и не прочтешь. Смотри, видишь названия наверху? Прочти их вместе, как одно. Что получится?

Целый квартал тесно прижавшихся друг к другу отелей— оштукатуренные здания, выкрашенные в пастельные тона, авангард давно устаревшей моды на берегу Атлантического океана. Каждая гостиница на свой лад воспроизводит декорации тропического курорта: взмывающие вверх стены, скругленные углы, кирпич и стекло, барельефы с пальмами и русалками.

— «Андреа», — прочел Ла Брава. — А там — «Делла Роббиа».

— Нет-нет, не «Андреа» и «Делла Роббиа». — Морис покрепче ухватил Ла Браву за локоть, тыча указующим перстом. — Прочти вместе.

— Темно совсем.

— Раз я могу прочесть, значит, и ты можешь. Читай подряд: «Андреа Делла Роббиа». Был такой знаменитый итальянский скульптор пятнадцатого или шестнадцатого, не помню точно, века. Эти гостиницы назывались «Эсфирь» и «Дороти» — ну что это за название для отеля в Саут-Майами-бич? Особенно в те времена— сейчас-то никто и внимания не обращает. Наш юг превращается в Южный Бронкс.

— Красивое название— «Делла Роббиа», — похвалил Ла Брава. — Так мы едем?

— Делла Роббиа, — поправил его Морис с ударением на первом слоге, раскатывая «р» на мягкий средиземноморский манер, смакуя звук этого имени, явно наслаждаясь им. — А тот сукин сын, которому я ее продал, — представляешь, что натворил? Раскрасил «Андреа» в белый цвет, буквы вывески написал другим шрифтом, разрушил стиль. Обе гостиницы были раньше такого приятного бледножелтого цвета, буквы темно-зеленые, и роспись тоже темно-зеленая, и оба названия читались вместе, как и было задумано.

— А разве кто-нибудь смотрит туда, на вывеску? — перебил его Ла Брава.

— Считай, что я тебе ничего не рассказывал, — обиделся Морис. Они вернулись к машине, но тут старик снова приостановился. — Погоди, ты взял с собой фотоаппарат?

— В багажнике.

— Который?

— «Лейка Си-Эл».

— А вспышка?

— В футляре.

Морис все еще медлил.

— Ты прямо в этой рубашке и поедешь?

Белая рубашка, вся в бананах, апельсинах и ананасах.

— Новехонькая, — похвастался Ла Брава. — Первый раз надел.

— Ну и расфуфырился. Тоже мне, дамский угодник.

Они снова заспорили, когда Ла Брава свернул за угол, с Оушн-драйв на Коллинс, и поехал на юг в сторону Пятой улицы, чтобы оттуда попасть на шоссе Мак-Артура. Мы же на север едем, ворчал Морис, с какой стати ты повернул на юг? Почему не поехал на Сорок первую, а оттуда по Джулия Таттл? Ла Брава отбивался: вдоль берега больше всего пробок, сезон ведь еще не кончился. Это в одиннадцать-то вечера, изумился Морис. Разве сейчас так много машин, как бывало прежде? Прекрасно мог поехать к северу, проскочили бы по Семьдесят девятой. Кто ведет машину, я или ты, не выдержал наконец Ла Брава.

Им не удалось слишком продвинуться по I-95: все четыре полосы были забиты на подъезде к развязке на 112-м километре, то и дело справа и слева вспыхивали задние огни, насколько хватало глаз. «Мерседес» продвигался ползком, то останавливаясь, то трогаясь с места, дважды отрубалось зажигание.

— При твоих-то деньгах, что бы тебе не купить новую машину? — попрекнул Мориса Ла Брава.

— Ты соображаешь, что говоришь? — возмутился Морис. — Это же антик, коллекционный экземпляр.

— Сделай тюнинг.

— О каких, собственно, деньгах идет речь?

— Ты же сам говорил мне, что нажил миллионы.

— Ну нажил, — признал Морис— Я потратил бабло на баб, бутылки и битье баклуш, а прочее просадил.

Они умолкли и возобновили разговор, только проехав Форт Лодердейл. Когда они ехали молча, Ла Браву это нисколько не смущало, он не испытывал потребности все время поддерживать беседу. Очередной вопрос он задал лишь потому, что действительно хотел узнать ответ:

— Зачем ты просил меня взять фотоаппарат?

— Возможно, понадобится сделать снимок.

— Той женщины?

— Может быть. Сперва надо посмотреть, в каком она состоянии.

— Она твоя подруга?

— Я что, помчусь посреди ночи выручать незнакомого человека? — съязвил Морис— Весьма близкая подруга.

— Почему ее отвезли в Делрей-бич, если она живет в Бока?

2
{"b":"17202","o":1}