— Ты ждешь кого-нибудь?

Ленин голос. Я не заметила, как она присела рядом со мной. Я посмотрела на нее, встретила ее печальный, но открытый взгляд.

— Нет, я никого не жду.

— Хорошая песня. Очень хорошая.

В ее голосе не было и тени сарказма или злобы. Она говорила искренне.

— Спасибо.

Мне хотелось улыбнуться ей, показать, как для меня важно, что она села поговорить со мной, но выходило не очень. Впрочем, ее, похоже, не пугало, что перед ней сидит свинцовый слиток.

— У вас еще есть песни?

Я покачала головой, глядя на нее.

Мы встретились взглядами, и она тут же отвернулась. Она сидела в куртке, зажав рукавицы и шарф между коленями, глядя в пол. Долго сидела в такой позе, пока мимо нас проходили люди, а из актового зала доносились голоса и звуки передвигаемой мебели. Лена откашлялась.

— Я не рассказывала тебе, как все было на самом деле, — выдохнула она. Было слышно, что она долго готовилась, прежде чем произнести эти слова, что ей тяжело. Я почти слышала, как они падают и ударяются о пол. Она по-прежнему глядела на свои ботинки. Я смотрела сбоку на ее лицо и вдруг заметила, что оно как-то смягчилось.

— Я не хотела, чтобы ты узнала, что у нас дома не все гладко.

Она повернулась ко мне, осторожно встретилась со мной взглядом, снова медленно отвернулась и уставилась в пол.

— Я боялась потерять тебя.

Эти слова она произнесла еле слышно и снова посмотрела на меня. Мы долго сидели и смотрели друг на друга.

— Заходи как-нибудь в гости, — сказала я.

У нее был серьезный взгляд.

— Ты правда этого хочешь?

— Да, хочу.

Она дважды обернула шею шарфом и надела рукавицы.

— Тогда до встречи.

— До встречи.

И эта встреча будет не такой, как прежде, подумала я. Она может быть лучше. Намного лучше. Я не уверена, но может быть. Я видела, как Лена уходит прочь по коридору. Вдруг она остановилась, повернулась ко мне и пошла обратно. Легче, чем прежде. Радостнее.

— Я тут подумала… Давай напечатаем твои стихи в газете? В школьной.

Я, может быть, и не очень хотела, но обрадовалась ее предложению. И тому, что она сказала «напечатаем» — то есть мы вместе. Что она остановилась и вернулась, чтобы это сказать.

— Может быть. А они подойдут?

— Подойдут.

— Ладно. Тогда давай.

Снова похолодало. На выходе из школы меня обдало волной свежего, морозного воздуха. Я взбодрилась, остановилась подышать. Долго стояла, чувствуя, что должна сделать что-то важное. Я вернулась в школу. Пошла прямо в актовый зал.

Он как раз выходил, увидел меня и остановился прямо передо мной.

— Ты еще здесь? — широко улыбнулась я.

— Да уж, куда я денусь.

Я посмотрела на него. Хочу чаще бывать в лучах этой улыбки, подумала я.

— Я, наверное, повторяюсь, но ты очень-очень красиво пел.

— Точно повторяешься!

Мы засмеялись, и я почувствовала, что, насмеявшись со Стефаном, я пойду домой, и упаду спать, и буду спать долго-долго. И еще я подумала, что это Рождество, несмотря ни на что, будет очень даже неплохим.

Мы вместе вышли из школы.

— Не хочу повторяться, но и твои стихи очень даже ничего.

Мы шли рядом.

— Может быть, на «Евровидение» и не попадут, но в школьной газете будут.

Стефан засмеялся.

— Ничего себе, это же огромные тиражи! Мы прославимся на весь мир. По крайней мере ты — музыку в газетах не очень хорошо слышно.

— Об этом я как-то не подумала.

Идти вместе с ним было просто. Просто и весело.

— Ты серьезно тогда сказал, про шапку?

Стефан бросил на меня удивленный взгляд:

— Что?

— Что ты можешь одолжить ее мне в любой момент.

— А, да. Конечно. Уши замерзли?

— Да, немного.

Он снял с себя шапку сороковых годов и водрузил ее мне на голову.

— Я скоро верну.

— Не беспокойся.

Я и не беспокоилась. Совсем не беспокоилась. Давно я не была так спокойна.

Я шла домой по зимней улице в уродливой шапке Стефана. Она приятно согревала. Как кошка, прикорнувшая на коленях.

Мяу.

На вопрос: «Почему вы пишете книги?» Катарина Киери отвечает так: «Скорее всего, потому, что меня страшно интересует эта сложная штука — человек в окружении других людей. Потому, что хочу высказать что-то, что чувствую. Потому что хочу примириться с самой собой. Потому что однажды я поняла, что боль не является противоположностью счастья. И еще потому, что у меня получается. Чем бы я ни пробовала заниматься, писать книги выходит лучше всего».

«Я не знаю, как появляются идеи моих новых книг. Иногда произведение рождается из картины, которая появляется голове, иногда из нового чувства, или мне просто хочется исследовать форму или жанр, а случается, что вся история просто „уже существует“ в моей голове, и ее остается только записать.

Раньше я думала, что буду писать только стихи, но сейчас мне все чаще хочется писать прозу.

Меня часто спрашивают, много ли я общаюсь с подростками, раз пишу книги для них. Это немного странный вопрос, мне кажется. Ведь никто не спрашивает, много ли я общаюсь со взрослыми, когда я пишу для них».

Катарина Киери родилась в 1965 году на самом севере Швеции. По образованию она педагог и больше десяти лет работала воспитателем в школьной «продленке», но с 2000 года занимается только литературой и журналистикой. Катарина пишет книги и для детей, и для взрослых, и для подростков. Она называет себя «скептически настроенным романтиком».

Книги Катарины были отмечены несколькими литературными премиями:

• Премия за вклад в культуру г. Лулео, 1993

• Стипендия Rubus Arcticus, 1999

• Премия Арнольда Рёрлинга, 2000

• Премия для дебютирующих писателей от издательства Raben & Sjogrens, 2002

• Стипендия Ганса Петерсона, 2004.

• Литературная премия журнала Vi:s, 2004. Премия Lunde Q, 2006

• Стипендия от Шведской Академии, 2006

• Премия за вклад в культуру г. Норртелье, 2007

В 2002 за повесть для подростков «Совсем не Аполлон» Киери была номинирована на самую престижную в Швеции премию имени Августа Стриндберга, а в 2004 — получила ее за книгу «Никто не спит».