— Неудивительно, что нашим инженерам не удалось найти оправдания случившемуся.

— Брось, им оправдаться — раз плюнуть. Не отказывай им в этом, — сказал Ван Грут. — Но, с другой стороны, — чего еще ждать от людей?

— Думаешь, такое может повториться? Ты с ума сошел!

Ван Грут пожал плечами и вальяжно стряхнул пепел с сигары:

— Это как посмотреть. Дело в том, что эта прибавка к твоей системе…

— Это не моя система!

— Понятно. В любом случае, у нас такие славные шахты хризобериллов и изумрудов…

— Шахты изумрудов!

— …прямо под пересечением Шестой авеню и Шестнадцатой стрит. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Да нет, я… погоди-ка минутку. Это там где?.. — Чарли выпучил глаза на гнома.

— Именно. Новый туннель Бронкс-Манхэттен как раз проходит чуть южнее от этого места. Но дело не в этом. Все дело в новой станции, которая заработает как раз над…

— Как раз над вашей шахтой, — прошептал Чарли.

— Ребят это очень расстраивает. Знаешь, они читают Таймс. Складывается очень взрывоопасная ситуация, Димсдейл. Очень взрывоопасная. — Ван Грут тяжело глянул на Чарли.

— Но от меня-то ты чего хочешь? Я всего лишь второй инспектор-ассистент заместителя управляющего по эксплуатации и ремонту метрополитена. Я не могу отдать распоряжение о смене месторасположения станции, маршрутов и всего прочего!

— Это не моя проблема, — заметил Ван Грут.

— Но по расписанию взрывные работы начнутся… господи, послезавтра!

— У меня та же информация, — вздохнул Ван Грут. — Очень плохо. Не представляю, что случится на этот раз. Ходят разговоры об объединении гномов Вермонта и Нью-Хэмпшира. Они хотят залить кленовым сиропом все телефонные кабели и стрелки от Грейт-Нек до Оттавы. Липкая ситуация, точно говорю!

— Но вы не можете… — Ван Грут посмотрел на Чарли, словно оценивал редкую породу земляного червя, и тот сник. — Да, вы можете.

— Так-то лучше, — сказал гном. — Я сделаю все, что в моих силах. Пусть я не согласен с методами наших ребят, но я разделяю их чувства. Они добывают там изумруды и… — Гном запнулся. — Все, что я могу тебе дать, — это двадцать четыре часа. Срок — завтра в полночь, не позднее.

— Почему в полночь? — наивно спросил Чарли.

— Традиция. Сможешь что-нибудь сделать, встретимся на этом же месте. Не сможешь — пеняй на себя.

— Послушай, я же тебе говорил — я всего лишь второй инспектор-ассистент…

— Я помню. Я не в ответе за твою карьеру. Это твои проблемы.

— Завтра суббота. По воскресеньям я всегда звоню маме в Гринвилль. Если вы слепите телефонные кабели, я не смогу позвонить.

— И председатель компьютерного правления, тот, который по воскресеньям с утра пораньше звонит своей любимой в Женеву, тоже не сможет этого сделать, — заметил Ван Грут. — Это будет очень даже демократичный кризис. Помни — завтра в полночь.

Попыхивая сигарой и игнорируя мольбы Чарли, управляющий исчез в ближайшей стене туннеля.

Утро выдалось холодное и ясное. Обычно утром по субботам Чарли отправлялся в Музей естественной истории. Потом в Гуггенхайм,[79] посмотреть, не появилось ли новинок за прошедшую неделю. Оттуда в Виллидж — быстренько пройтись по магазину «Владенья книг Хеймакера». А затем домой — побаловать себя дорогим обедом из замороженного полуфабриката вместо банального цыпленка или швейцарского стейка. Потом в кино или на концерт и опять домой.

В эту субботу расписание Чарли претерпело значительные изменения. В музей он все-таки пошел, как обычно, но не испытал там привычного волнения. Даже выставленные в витринах выдолбленные лодки северо-восточной Индианы не возбуждали его как обычно. Вместо того чтобы представить себя стоящим на носу лодки с нацеленным в кита гарпуном, Чарли видел себя сидящим на корме и яростно орудующим веслом, чтобы оторваться от преследующих его злобных гномов в берестяных каноэ. А когда, взглянув на всегда внушавший ему трепет скелет королевского тираннозавра, Чарли увидел в улыбающемся черепе злобную кошку заместителя управляющего Бродхаера, он понял, что пора уходить.

Чарли мысленно составил речь. Он пойдет прямо к управляющему Фили. Смело и решительно войдет в кабинет и скажет: «Послушай, Фили, ты должен перенести новую станцию на Шестой авеню с северной стороны путей на южную, потому что, если ты этого не сделаешь, гномы зальют кленовым сиропом всю нашу телефонную сеть и…»

Чарли застонал.

Он стонал и выходя из музея. Каменные львы у входа в музей провожали его взглядом. По привычке он направился в Гуггенхайм, но обнаружил, что вместо этого бесцельно болтается по Центральному парку.

Надо подумать. Он может прокрасться в проектный офис и сжечь чертежи со схемой станции. Нет, так не пойдет. У них принято делать много копий. Чарли лично сделал три копии только для того, чтобы реквизировать скрепки для бумаг.

Можно проникнуть на стройплощадку и попытаться вывести из строя оборудование. Но это лишь отсрочит начало строительства на некоторое время. И потом, он не уверен, что разбирается в технике достаточно для того, чтобы вывести ее из строя. Его никогда не привлекала техника. Чарли вспомнил, что в школе он не особенно блистал на занятиях по труду. Все, что он мастерил, в итоге превращалось в держатель для салфеток.

А может, созвать на стройплощадке митинг в поддержку вступления Китая в ООН? На такие митинги всегда собираются шумные толпы возбужденных людей. Они вполне могут сами: повредить технику! У него даже есть приятель со связями в Обществе Джона Бирча, он может… нет, так тоже не пойдет. Правые радикалы не способны остановить никакое строительство.

Все это — временные меры. Тактика отсрочек. И потом, он может загреметь в тюрьму за любую из этих попыток. Такая перспектива привлекала Чарли еще меньше, чем пропущенный воскресный разговор с мамой.

Приближалось время ужина, а Чарли так ничего и не придумал. К реальности его вернул запах подгоревшей первоклассной телятины. Нежный запах обуглившегося мяса проник в его крохотную гостиную. Этот несъедобный результат работы плитки не улучшил и без того упавшее ниже обычного настроение Чарли.

То, что он сделал потом, было крайне необычно. Для Чарли в особенности. Он разгреб содержимое буфета и где-то глубоко, за бесчисленными банками с арахисом, за отменным шейкером для коктейлей, который он приобрел три года назад и так им ни разу и не воспользовался, за вещами, о которых лучше не упоминать, отыскал выпивку.

Чарли никогда много не пил (большей частью на корпоративных вечеринках), и он решил, что парочка глотков спиртного прояснит ему мозги. По пятницам вечером на третьем канале это средство регулярно помогало старому агенту Х-14. Итак, Чарли осторожно отхлебнул из первой бутылки. Затем из второй. Для разнообразия он пил из обеих по очереди. Они были как добродушные собачки. Милые и пушистые, как мальтийские болонки. Вскоре они стали похожи на двух разыгравшихся сенбернаров. А еще через некоторое время Чарли уже был не в состоянии подыскать им сравнение.

Вообще-то он не собирался напиваться. Это был, так сказать, побочный эффект. Он перестал цедить из горлышка по глотку и начал по-настоящему прикладываться.

Потом он накинул плащ. «Дождя нет, но кто знает», — подумал воинственно настроенный Чарли и направился на поиски более кусачих псов. Хорошо еще, что он не начал с марихуаны.

В коридоре Чарли посчастливилось или не посчастливилось столкнуться с мисс Овершейд. Мисс Овершейд жила напротив Чарли на солнечной стороне дома. Она была местной знаменитостью, так как зачитывала по телевизору сообщения о погоде в утреннем выпуске новостей на восьмом канале. Как-то ее выбрали Мисс Континентальный Шельф в Управлении порта Нью-Йорка. В данный же момент она удерживала титул Мисс Антициклон в нью-йоркском Совете Метеорологов.

Мисс Овершейд действительно была сложена как весьма эстетично скученные облака. Она вроде бы заметила Чарли: