Кто-то должен же отвечать за всю вакханалию, что произошла на станции…»
Майор сделал новую затяжку папиросы и посмотрел на часы. Было без четверти шесть вечера. «Скоро надо будет идти на доклад к начальнику отдела и командующему армии, а что он нового скажет?
Перехваченные радиошифровки раскрыть не удалось. Прочитана только последняя шифровка. Она передана простым шрифтом. Спешили гады».
Взгляд офицера невольно нашел лежащий листок с немецкой шифровкой. Он взял его в руки и в который раз пробежался по тексту.
«Встреча с агентом не состоялась. Явка провалена. Погибло три человека, среди них русский капитан. Переходим к завершающей фазе. Встречайте с богатым уловом и яростью на Абвер. Основательно трижды подчеркиваю выводы, сделанные в первых донесениях.
Ариец».
Ариец! Ишь, придумали фрицы позывной код агенту. С вызовом. На сивом мерине не подъедешь… Ничего, не тех обламывали.
С уловом все понятно. Это разведданные о дислокации отдельных частей. А вот что за выводы он сделал, причем, трижды подчеркнув. Это вопрос.
Одно ясно — диверсанты поставили под угрозу секретность готовящегося летнего наступления. За это придется отвечать по крупному. В том числе и их отделу.
А что, если это дезинформация? И диверсанты сознательно подбросили ее нам. Чтобы у нас «бошки» затрещали от напряжения. Может, берут гады на панты…?
Да, одни вопросы, вопросы».
Майор Лобанов вдруг дернулся, как от зубной боли, представив скорый разговор с генералом Романенко, которому придется на них отвечать.
Командующий был суров, и не любил проволочек и неясности в решении поставленных боевых задач.
— Черт бы побрал этого «арийца»! — со злостью выругался майор. — Откуда он свалился на их голову.
«Главное в его работе не проглядывается немецкого подчерка. Немцы периодически проводят силовую разведку, но в пределах передовой линии фронта. А здесь группа смело зашла в глубокий тыл, используя наши танки. Ведь не 41 год, когда было повальное отступление Красной армии. Это уж чересчур. Это явно не по-немецки и выходит за рамки их инструкций».
— Кто же такой «Ариец»? — вновь задал себе вопрос контрразведчик. — Что мы о нем знаем?
«Фамилию — нет. Звание — нет. Должность — нет. Национальность — нет. Возраст — 26–28 лет. Рост, примерно 180 см. Волосы русые. Тип лица — европейский, интеллигентный. Особые приметы — лицевое ранение — шрам от правого уха. Знание русского языка с небольшим акцентом. Безупречное владение тактикой танкового боя. Превосходный стрелок. Спортсмен — боксер.
Характер выносливый, волевой. Требователен к подчиненным. Однако к пленным лоялен, гуманен. Не терпим к гибели мирного населения.
Вот вроде и все, что удалось по крупицам собрать после допроса с Новосельцевым».
— Да, — Лобанов крякнул от удивления, после мысленной обрисовки Арийца. — Какой-то положительный немец получился.
" В составленный им типаж явно не вкладывался нацист — смертник. Но что тогда побудило его пойти на такой шаг? Ведь назад дороги нет, и не будет. Мы ему не позволим. Уже пошла в войска директива из штаба фронта. Но если это не фанатизм, то что? Что заставило офицера Вермахта пойти на верную смерть?
Абвер и армейская разведка не проводят таких операций, заранее зная, что она провальная и разведчик не возвращается».
Лобанов задумался и сделал глубокую затяжку очередной папиросы.
«Оставленные в тылу награбленные драгоценности? — чушь. Личные отношения к женщине? Душевная травма? Вроде тоже блаж.
Однако почему бы и нет? А что если это ухарство, это «гусарство» ради любимой женщины?
Но это так не характерно для немцев! Будь он горячим кавказцем, это понятно». Подумав так, Лобанов сжался от смелой мысли и осмотрелся по сторонам. Но никто не подслушивал и не подсматривал за ним. Тогда он налил из графина стакан воды и залпом выпил ее. Немного посидел с закрытыми глазами и, успокоив себя, с усмешкой проговорил:
— Однако это уж слишком».
«И все же, может это особый немец? — после неординарной паузы его мысли вновь взяли рабочее направление. «Свою личную драму он прикрывает идеей борьбы за Великую Германию. Наверное, и крест железный имеет за геройские поступки. А силовая разведка — это игра для души и одновременно поиск смерти в экстремальной ситуации, так сказать способ уйти от душевной внутренней проблемы.
Красиво…, но мудро и глупо. Или что-то другое его толкало. Но что? Кто помог ему детально продумать и организовать такой смелый и новаторский рейд в наш тыл? Почему до сих пор мы его не нашли? Проходит через наши кордоны словно призрак.
Тем не менее, майор Лобанов взял рабочий блокнот и сделал в нем пометку: «Срочно проверить контакты местного населения, в скобках женщин, с немецкими офицерами, которые не были интернированы по тем или иным причинам и не вывезены в Германию. Особое внимание — дети, рожденные в оккупации от немцев. Районы поиска: приграничные сельские районы в зоне 1-го Белорусского фронта (хозяйства Романенко и Горбатова).
Майор отложил карандаш и откинулся на стуле. " Ну и подкину я вводную следователю. Нет, проверку поручу старшему лейтенанту Киселеву. Энергичный, дисциплинированный работник. Этот если уцепится, то вытянет один репку из земли. Тем более, что в управлении Смерш фронта во втором отделе все подстилки районного масштаба на учете. Найти их не представляется большого труда. Хотя времени катастрофически мало».
Майор вновь напряг свой парадоксально рубленый, складчатый лоб и задумался. Курить больше не стал. Горло и так першило, как будто бы его потерли наждаком.
Но сегодня и впрямь работа шла вяло. Полного ясного ответа на поставленные вопросы он не находил.
Через минуту другую он с отвращением сильно вдавил в банку недокуренную папиросу, которая лежала и чадила и, тяжело посмотрев на входную дверь, крикнул:
— Красильников! Ко мне!
— Я товарищ майор, — заскочил в хату, чуть не задев косяк, старший сержант госбезопасности.
— Я. Я. Головка… от снаряда! — бросил тому в лицо офицер. — Как нужно отвечать сержант, когда вызывает тебя начальник?
— Товарищ майор, старший сержант Красильников по вашему приказанию прибыл! — застегнув крючок гимнастерки и не смутившись окриком офицера, басовито отрапортовал сержант.
— То-то, же! Распустился, гляжу, ты в тылу, зажрался. Одного ремня поясного скоро мало будет…
Полнеющий сержант чуть шмыгнул носом, но промолчал.
— Что нового Красильников? Донесения из групп захвата были? Нашли диверсантов?
— На связь группы не выходили. Молчат товарищ майор.
— Ух! — Особист помахал тому кулаком. — Следователя и этого пленного капитана Новосельцева ко мне. Понял? Одна нога посыльного здесь, другая там. Вперед.
— Слушаюсь…
— Стоп! Ко мне. Выбрось это, — майор указал рукой на банку с окурками.
— Слушаюсь…
Через пятнадцать минут в хату вошел молодой лощеный старший лейтенант в прекрасно сшитой и сидящей на нем форме с пагонами госбезопасности и скрипучей новенькой портупеей и повел криво носом. — Накурили майор, хоть топор вешай. — Затем повернулся к двери и громко крикнул: — Заводите!
Тут же придерживая за руки, волоком втащили в хату капитана Новосельцева. На командира батальона страшно было смотреть.
Его опухшие губы, заплывшие в кровоподтеках глаза, почти безжизненное, плетью повисшее на руках двух квадратных конвоиров тело, зримо говорили о перенесших им недавно тяжелых пытках. Несмотря на это капитан пытался не стонать и идти самостоятельно. Но это у него выходило плохо.
Новосельцева подтянули на середину комнаты и усадили на табурет. Но он был настолько слаб что, не удержался в вертикальном положении и свалился на пол. По хате разнесся его болезненный хрип, а за тем булькающий удушающий кашель с кровью. Кашель вскоре прекратился. Комбат сплюнул на пол кровяной сгусток и, вытирая рукавом гимнастерки лицо, дрожащими разбитыми губами проронил:
