Для Энни Мабл мадам Коллинз была подарком судьбы. Она предложила ей свою дружбу, и несчастная, заброшенная женщина с радостью ее приняла. Мадам Коллинз пригласила ее в гости, в свой дом на соседней улице, представила ей своего мужа, чем лишний раз доказала, что она — солидная, с безупречной репутацией женщина. Энни Мабл, разумеется, не заметила, насколько сер и незначителен мистер Коллинз.
Он действительно был человеком скучным и в чем-то трагичным. Природа, дав ему замечательный музыкальный слух, лишила его даже малейших способностей к творчеству. Всю жизнь — за исключением бурного года, проведенного во Франции и завершившегося женитьбой на Маргерит, — он зарабатывал на жизнь настройкой роялей. Настройщик он был великолепный, и фирма, на которую он работал, ценила его высоко. В этом и крылась его трагедия. Ибо настройщику-виртуозу самому играть на фортепьяно противопоказано. Если он все-таки занимается этим, мастерство его падает. Его слух теряет ту изощренную точность, которая необходима для безупречной настройки. Коллинз, который был страстным поклонником музыки, все свое время проводил на фабрике роялей, занимаясь настройкой, вечной настройкой инструментов. Неудивительно, что мадам Коллинз находила свою жизнь безрадостной.
Мистер Коллинз к появлению Маблов отнесся с таким же равнодушием, как и ко всему прочему, что не имело отношения к музыке. Раз или два он через силу, но очень вежливо вел светский разговор с мистером Маблом, который нанес Коллинзам визит вместе с Энни. Но он даже их имен не запомнил. За годы супружеской жизни он привык не проявлять интереса к тому, чем занимается его жена. Маргерит — с ее рыжевато-каштановыми волосами, карими глазами, страстностью и крестьянской привычкой управлять мужем — едва ли была для него идеальной женой. И оба давно уже это поняли.
Маргерит ловко и умело играла со своей новой жертвой; правда, какой-либо сверхъестественной ловкости тут и не требовалось. Мистер Мабл просто сгорал от желания стать ее жертвой, конечно, с условием, что об этом никто не узнает. Теплые карие глаза посылали ему такие взгляды, в которых он мог прочитать что угодно. По странной случайности мадам Коллинз ходила по магазинам как раз в то время, когда мистер Мабл шел домой с автобусной остановки. Иногда выдавалась с трепетом ожидаемая возможность проводить ее, после затянувшегося вечернего визита к Маблам, домой. В благотворной тьме женщина шла рядом, так близко, что Мабл ощущал тепло ее тела. Маргерит давно решила, что позволит Маблу завоевать себя, но торопить события не собиралась. Ей хотелось интриги, хотелось волнующих приключений, но так же сильно хотелось денег — денег, которые она, не делясь с мужем, положит в банк на свое имя. Крестьянская жадность была у нее в крови: она мечтала о большом капитале, с которым можно будет бросить мужа и жить в свое удовольствие где-нибудь в Руане или даже в Париже.
Поскольку известно ей было не все, в ее расчеты едва не вкралась ошибка. Она решила, что, после нескольких приятных обедов в городе — приуроченных к ее походам за тканями, — созрели условия для интимного ужина на двоих. Она заранее продумала все. Отдельный кабинет, ненавязчивый официант, много хорошего вина… Лучше всего — бургундское. А когда мистер Мабл должным образом разогреется и скованность между ними исчезнет, наступит время поведать ему грустную историю о нежданных денежных потерях, о долгах, которые вот-вот задавят ее… Возможно, мистер Мабл не поверит ей. Не беда! Важно, чтобы он предложил ей солидный заем; а когда деньги будут надежно спрятаны у нее в кошельке, сердце ее в порыве благодарности откроется и проникнется лаской к великодушному рыцарю. Она будет нежной, податливой и неотразимой. Потом, конечно, она никогда не услышит ни слова про небольшой «должок». Но печальная история все равно нужна: иначе у мистера Мабла, глядишь, появятся неприятные мысли… Или, чего доброго, он подумает, что она покорена его красотой и мужеством… Маргерит предпочитала, чтобы отношения между ними строились на чисто деловой основе.
Вначале все шло по плану. Маргерит опоздала всего на десять минут; этого было достаточно, чтобы мистер Мабл начал волноваться, но обидеться не успел. А когда он увидел мадам Коллинз, все тревоги его испарились бесследно. На ней было роскошное вечернее платье с таким декольте, что у мистера Мабла перехватило дыхание. Сам он был в будничном костюме — из-за оставшейся дома жены, которая непременно привязалась бы с расспросами, что такое случилось и куда он идет.
Без каких-либо трудностей они получили отдельный кабинет; официант был ненавязчив, вино — выше всяких похвал, ужин — великолепен. Маргерит с удовольствием заметила, что Мабл почти ничего не ест. По всей видимости, душевный трепет лишал его аппетита…
Сидя за столиком, Мабл смотрел почему-то не на мадам Коллинз. Перед ними стояли кофе и бренди. Счет был оплачен, официант ушел. Маргерит как раз приготовилась рассказать свою историю, когда заметила, как странно ведет себя Мабл. Тот, не отрываясь, смотрел на стену напротив себя. Там была дверь, ведущая в маленькую уютную спальню; однако Мабл, судя по всему, думал сейчас не об этом. Во взгляде его была мука.
Мабл начал беспокоиться едва ли не в тот самый момент, когда пришла мадам Коллинз, и мысли его, освободившись от напряженного ожидания, вновь потекли непринужденно. Перед ним навязчиво вставала одна и та же картина: пока он тут развлекается, кто-то, исполненный злорадных намерений, проникает в его сад и начинает раскапывать клумбу… Он уже чувствовал тяжелую поступь возмездия… Перед его мысленным взором появлялись завтрашние газеты с подробными, полными жутких деталей репортажами и ханжескими сентенциями. Газетчики любят долго пролежавшие в земле трупы почти так же, как убийство с расчленением или сожжением жертвы… А за ним, может быть, придут еще сегодня. Потом… Мысли его перескочили вдруг на «Балладу Редингской тюрьмы»: книжку Уайльда он купил совсем недавно. Это там было что-то про «пряжу черную», которую ночь «скрутила в черный жгут»… Мысли его какое-то время вертелись вокруг этих слов, потом перешли к страшным строчкам: «Глядел в глухой мешок двора и смерти ждал он тут…» Затем он увидел собственный гроб, через который ему придется перешагнуть, когда его поведут в ту ужасную камеру… В измученном сознании метались какие-то образы, строки… Вот ему на голову надевают мешок, набрасывают на шею пеньковую петлю… Губы у Мабла высохли и запеклись, он с трудом, со всхлипом вдыхал воздух… Он ничего не видел под грубым мешком… Он чувствовал, как тяжелая ткань душит его, ослепляет, а руки палача что-то делают с ним… готовят его к смерти… Мабл едва сидел на стуле.
Откуда-то из неизмеримой дали до него долетел голос мадам Коллинз. Она встревоженно спросила, не плохо ли ему. На какое-то время он пришел в себя и засмеялся. Мадам Коллинз один-единственный раз в жизни слышала такой смех: он был безрадостен, он пугал. Маргерит в ужасе отпрянула и осенила себя крестом. Стул под Маблом зловеще заскрипел, когда он вставал.
— Домой… — Он навалился на стол, потом, ища опоры, на плечо мадам Коллинз. — Скорее домой!..
Они спустились на улицу: он — торопливо, спотыкаясь, она — с испуганным взглядом. Схватив такси, они помчались домой. Страхи мистера Мабла, конечно, оказались беспочвенными. Но он так и не смог объяснить мадам Коллинз, что на него вдруг нашло. С другой стороны, он не мог убедить самого себя, что страх его не имеет под собой никаких оснований. Беспокойство все росло. Мистер Мабл все реже соглашался проводить свободное время где бы то ни было: он должен находиться здесь, не сводя глаз с клумбы… И в то же время он так мечтал о Маргерит Коллинз, как ни о чем, кажется, еще не мечтал в своей жизни. Вот почему он был так приятно взволнован, когда его семья отправилась на вокзал «Виктория», чтобы уехать на взморье, в отель «Гранд Павильон».
Маргерит тоже была этому рада. Будучи женщиной разумной, она после перенесенного испуга быстро взяла себя в руки.
